Проделки на Кавказе - Е. Хамар-Дабанов

Тут Грушницкий, сжав кулак и грозя им, сделал не­сколько шагов к капитану.      0

— Стой тут и ни шагу вперед! — возразил Александр, вскакивая в бешенстве со стула.— Еще полшага, и все для тебя кончено!

Грушницкий остановился. Капитан, пришедши в себя, хладнокровно прибавил:

— Я с вами стреляться не буду, чтобы не запятнать своей доброй славы; вы не стоите, чтобы я имел с вами дело!

— Помилуйте! В чем можете меня упрекать?. Я такой же офицер, как и вы, принят везде где и вы, никогда не воровал, подлостей не делал; какие же ваши преимущест­ва?

— Вот они: целой жизнью испытаний я заслужил доб­рое имя, которым теперь пользуюсь; а вы молоды, офице­ром с. недавнего времени, без заслуг, без правил, и к тому уже успели дать о себе самое невыгодное понятие общест­ву, где приняты лишь по эполетам, а более из уважения к вашему начальнику. Вы не делали низостей, говорите вы? Но прошу сказать мне, как назовете вы поступок свой, ког­да вы напали с оружием на человека безоружного? По­верьте, господин Грушницкий, жалко было бы то общество, в котором должны стоят на одной доске люди, заслу­жившие долголетнюю безукоризненную репутацию, с людь­ми без правил и нравственности, как вы. Излишне объяс­нять вам, что человеку почтенному, испытанному, унизи­тельно выходить на поединок с ничтожным молокососом... это для вас непонятно? Брат мой и я, виноваты ли мы, что повстречались с вами? Подобных случаев в жизни мно­го; следственно, гнусно то общество, которое вздумало бы осуждать брата и меня. Я знаю, вы теперь в затрудни­тельном положении: редко найдется человек столько наг­лый, чтобы взять вашу сторону; но, Грушницкий, меня вы не можете обвинять ни в чем, пеняйте лишь на себя. Про­щайте; да послужит вам этот урок на пользу!

Адъютант призадумался и вышел безмолвно.

Скоро все разошлись.

— Какой бездельник этот Грушницкий!—сказал Нико­лаша брату, когда они остались вдвоем.

— Это просто человек без всякого воспитания, без нравственности,— отвечал Александр.— Он составил себе идеал каких-то бессмысленных правил, которым следует: потому-то он и корчит разврат воображения и необуздан­ность страстей.

Рано на следующее утро Пустогородовы послали на станцию за лошадьми. Человек их возвратился с ответом, что не приказано давать им лошадей без разрешения ко­менданта. Братья остались, спокойно дожидаясь конца всего этого, Николаша между тем удивлялся, почему Александру вздумалось уверять полицмейстера ночью, что он занима­ет комнату, в которой они находились.

— Я это сделал,— отвечал Александр,— потому что предвидел неприятности и хотел тебя от них избавить. Ме­ня здесь давно знают, следовательно, мне легче было оп­равдаться.

— Спасибо же тебе, Александр! — возразил Николаша, пожимая руку брата.—Надеюсь иметь случай отплатить тебе тем же.

— Не стоит благодарности; ты, верно, сделал бы тоже самое на моем месте.

Николаша молчал.

Слуга доложил об адъютанте Грушницком, который спрашивал Александра Петровича.

— Что ему нужно, спроси! —сказал капитан.

Адъютант прислал слугу обратно с ответом, что име­ет необходимое дело и убедительно просит капитана при­нять его.

— Подать мне дорожный пояс с кинжалом! молвил Пустогородов.

Он подпоясывался.

— Ужели ты примешь Грушницкого?—спросил Нико­лаша.

— Нет, я выйду к нему в переднюю.

— Зачем же надеваешь кинжал?

— Кто знает, на что он способен? Видя меня вооружен­ного, он удержится от дерзости.

Александр вышел к адъютанту.

— Что вам угодно? — спросил он.

Грушницкий, бледный и встревоженный, вежливо отве­чал:

— Мне необходимо с вами переговорить, Александр Пет­рович!

— Говорите.

— Но я бы желал видеться с вами наедине; пойдемте в вашу комнату.

— В этом извините, господин Грушницкий. После ва­шего поведения в нынешнюю ночь я не могу вас принять у себя. Извольте говорить, что вам нужно, здесь; иначе, прошу извинить... мне некогда.

— Я имею надобность с вами переговорить, Александр Петрович! — повторил, запинаясь, адъютант.—Какой обо­рот дадим мы нашей ссоре? Кажется, за нами не на шутку присматривают: рано утром комендант прислал ко мне с приказанием не отлучаться из дому без его позволения; между тем плац-адъютант все сидит у меня; насилу вы­рвался сюда, посоветоваться с вами.

— Делайте, как знаете!.. Мне все равно. Вы напрока­зили, вам и выпутываться. Но за нами, должно быть, дейст­вительно наблюдают: я хотел ехать нынче, и мне не дали лошадей.

Отворилась дверь, и вошел в переднюю плац-адъютант.

— Так-то вы исполняете приказание коменданта? — сказал он Грушницкому.—-Извольте сейчас идти домой; в противном случае мне велено употребить силу. Извините, капитан что я распоряжаюсь у вас таким образом и уво­жу вашего гостя; но я исполняю свою обязанность.

Я не только не сержусь,— отвечал Александр,—но даже благодарен вам; по этому можете судить, как я це­ню своего гостя, которого принимаю в передней.

Плац-адъютант поклонился и вышел с' Грушницким. Этот ворчал что-то про себя.

Вскоре, комендант приехал к Александру Петровичу.

— Мне очень прискорбно, что я вынужден был вас за­держать, капитан!—сказал он, войдя,— Но я хотел узнать волю генерала насчет вашей ссоры нынешнею ночью. Его превосходительство не приказал вас останавливать и пору­чил мне сказать вам: он удивляется, как вы, с вашими достоинствами, принимаете к себе человека, подобного Грушницкому! К счастью, полицмейстер предупредил меня, каким образом он вошел, и я мог вас оправдать. Генералу, однако, неприятно было узнать, что вы проводите ночи за игрою.

— Много вам обязан, полковник, за ваше участие. Я вижу в этом вашу доброту и всегдашнюю готовность одол­жать; но позвольте покорнейше просить вас доложить ге­нералу, что с истинным прискорбием слышу об его невы­годном заключении обо мне, и льщу себя надеждою, что его порицание не будет иметь больших последствий, чем прежнее распоряжение; впрочем, в короткое время я сам оправдаюсь перед его превосходительством.

— Стоит ли об этом говорить? Вот, не знаю как быть с Грушницким! Мне приказано его выпроводить отсюда за сто верст с казаком или жандармом, а этот нахал не едет, уверяя, что у него нет ни копейки денег, да как будто тре­бует их! Не знаю, как сделать? — Подумав немного, пол­ковник прибавил:— Если он вам проиграл, нельзя ли вам в виде ссуды дать ему сколько-нибудь на дорогу?

— Сейчас дам ответ, полковник. Позвольте мне только выйти спросить у брата, есть ли у него достаточно денег, и тогда, хоть я ничего не выиграл у Грушницкого, вручу вам сколько будет возможно.

— Сделайте одолжение, Александр Петрович! Вы меня выведете из большого затруднения.

Капитан вышел спросить у брата, сколько проиграл ему Грушницкий. Николаша не помнил, наверное, но казалось ему, что около пятисот рублей. Александр пошел в свою комнату, отсчитал эту сумму и отдал ее коменданту, ко­торый, обрадовавшись, поехал выпроваживать адъютанта.

Коляска Пустогородовых была уже запряжена, когда плац-адъютант, по приказанию коменданта, приехал к Александру, с распискою от Грушницкого в полученных деньгах. При ней было запечатанное письмо, в котором адъютант благодарил капитана и писал, что если брат его откажется выплатить это, в таком случае он сам, когда бу­дет при деньгах, возвратит их. Он прибавлял, что надеет­ся—Николай Перович помнит, как накануне у него, Груш­ницкого, шла карта от двухсот червонцев, которая легла плие и, следственно, по правилам игры, имела половину своего куша.

Александр показал брату записку и, отозвав в сторону, спросил, что это значило.

— Вздор!—отвечал Николаша.—Я позволил ему иг­рать в карты с условием, что я беру плие, как в качаловском штосе.

Александр, получив расписку, написал на ней, что по­читает ее вовсе не нужною и возвращает назад, надеясь и без этого иметь свои деньги от Грушницкого впоследст­вии времени.

Плац-адъютант отправился с нею обратно.

— Охота тебе, Александр, давать деньги подобным лю­дям!—сказал Николаша.— Теперь Грушницкий будет вез­де рассказывать, что вызывал тебя стреляться, а ты стру­сил и, желая скорее избавиться от него, снабдил даже сум­мою на дорогу. Я давно знаю этого молодца!

Пускай говорит, что хочет! Кто меня знает, тот не поверит. От клеветы ничем не предостережешься! Впрочем, Грушницких много на свете. А тебе что за мысль была иг­рать с ним и делать такие условия?

— Я думал от него отделаться.

— Что же, отделался? Нет, эти люди истинная язва! От них ничем не отвяжешься; у них нет ни стыда, ни совести. Впрочем, им терять нечего! Отвратительные творения!

Пустогородовы сели в коляску. Ямщик ударил кнутом. Пыль взвилась столбом на улице.