Труды - Сульпиций Север

XXIII.

1. “Что? - сказал я, - тебе недостаточно той книги о Мартине, которая, как ты сам знаешь, написана мною о его жизни и добродетелях?[763]” 2. “Я, по крайней мере, скажу прямо, что никогда не выпускаю из своих рук эту книгу. Ибо, если ты узнаёшь ее, - и он показал книгу, которую прятал в одежде, - то вот она. Она мне, - продолжал он, - была спутником на земле и на море, она на протяжении всего паломничества была другом и утешителем. 3. Но скажу тебе честно: где только эта книга не побывала и почти нет такого места на земле, где бы не принимался столь широко известный и благодатный предмет повествования. 4. Первым в Рим ее привез [известный] тебе ученейший муж Паулин[764]; после этого, когда наперегонки [начал] сбегаться весь город, я видел ликующих книготорговцев, ибо не было [тогда] ничего для них более доходного, ничего не продавалось более легко и прибыльно. 5. Она задолго до этого опередила маршрут моего плавания, и когда я прибыл в Африку, ее уже читал весь Карфаген. Только тот киренский пресвитер, единственный, ее не имел, но переписал с моего разрешения. 6. Потому, что тут говорить об Александрии, где она почти всем более, чем тебе известна. Египет, Нитрию, Фиваиду и весь Мемфиский край она обошла. 7. Я видел ее, читаемую неким старцем в пустыне; когда я сказал ему, что близко знаком с тобой, то от себя и многих монахов он возложил на меня такое поручение, дабы, если когда-нибудь я застану тебя живым на родине, то заставлю дополнить то, что в этой своей книге о добродетелях блаженного мужа ты, как сам признаешься, опустил . 8. Потому сделай [это], ибо не о том я хочу услышать от тебя, о чем уже сообщает написанное, но то, что тогда, наверное, вследствие небрежности, я полагаю, собиравших [сведения], ты пропустил, об этом многим просящим вместе со мной поведай”.

XXIV.

1. “Действительно, Постумиан, - сказал я, - когда я только что внимательно слушал тебя о добродетелях святых, в заветных мыслях своих я возвращался к своему Мартину, не без основания замечая, что все, что каждый из них совершал по отдельности, то, вне всякого сомнения, исполнялось через одного Мартина. 2. Ибо ты возвышенно рассказывал такое, что, да не в обиду будет сказано святым, ничего-то особенного из себя не представляет и в чем Мартин был бы ниже. Но как не должно, я полагаю, никого когда-либо сопоставлять по добродетели с заслугами этого мужа, так украшает [его] и то, на что я уже обратил внимание, что неравной мерой сравнивается он с пустынниками, а также анахоретами. Ибо те от всякого преткновения свободны и, [имея] свидетелями небо и ангелов, как говорят, совершают нечто удивительное: 3. этот же в гуще собрания и жизни народа, среди недовольных клириков, среди свирепствующих епископов, когда чуть ли не с каждодневными возмущениями оттуда и отсюда изгонялся, однако против всех стоял неколебимо неодолимой добродетелью и столько потрудился, сколько никто из пребывавших или ныне обретающихся в пустыне, о которых мы ранее слышали, не сделал. 4. И [даже] если бы они свершили столько же, то какой судья был бы столь несправедлив, чтобы [вполне] заслуженно не решить, что этот лучше? Ибо, вообрази, что был бы такой воин, который сразился бы в невыгодной позиции, однако же вышел победителем, но также сравни и тех [анахоретов] с воинами, которые бились в той же позиции и даже лучшей. 5. И что же? Если победа - одна на всех, то не может быть всем равной славы. Однако, когда ты рассказал о выдающихся [деяниях], никто тебе не говорил о воскрешении мертвого: необходимо признать, что, по крайней мере, в этом Мартина не с кем сравнить.

XXV.

1. Ибо, если достойно удивления то, что того египтянина не коснулось пламя, то этот скорее даже повелевал пожарами. Если ты вновь вернешься к тому, что присущая животным дикость подчинялась анахоретам, то этот легко укрощал и ярость животных, и яды змей. 2. И если ты сравнишь его [с тем], кто исцелял одержимых нечистыми духами властью слова или даже частицей своей добродетели, тому, что Мартин и в этом был не ниже кого-то, имеются многочисленные свидетельства. 3. Если же ты вновь обратишься к тому, кто, прикрываясь своими волосами вместо одежды посещался, как считалось, ангелами, то с Мартином ангелы разговаривали каждый день. 4. Однако же он обрел столь несокрушимый дух против тщеславия и похвальбы, что эти пороки сильнее [его] никто не презирал, хотя при этом часто исцелял он одержимых злыми духами даже отсутствуя, и не только комитам и префектам, но даже самим императорам приказывал. И хотя это лишь малое в его добродетелях, но я хотел бы, чтобы ты поверил, что не только тщеславию, но даже причинам и поводам к нему никто сильнее не оказывал сопротивления, [чем он]. 5. Малое, но немаловажное хочу я рассказать, ибо должен быть восхвален и тот, кто, наделенный высшей властью, проявил благоволение к религиозному величию блаженного мужа. 6. Вспоминаю префекта Винценция, мужа высокочтимого[765], которому во всех отношениях никого в Галлии не было равным в добродетелях. И когда он проезжал Тур, то часто просил Мартина, дабы тот дал ему званый обед в своем монастыре, - в чем, правда, он усматривал пример блаженного епископа Амвросия[766], который, как говорят, в то время часто угощал консулов и префектов -: но Мартин не пожелал [принять] мужа высоких достоинств, дабы как-нибудь из этого не произросли тщеславие и гордыня. 7. Потому, согласись, надо [признать], что у Мартина присутствовали добродетели всех тех, кого ты перечислил, [добродетелей] же Мартина у них не было”.

XXVI.

1. “Что ты так [набросился] на меня?” - сказал Постумиан. “Как будто не так же я думаю и всегда думал вместе с тобой. Я постоянно, до тех пор, пока буду жив и в своем уме, буду возвещать о монахах Египта, восхвалять анахоретов, восхищаться пустынниками, но для Мартина я всегда делаю исключение: я не осмелюсь сравнить его с монахами, и уж точно с кем-нибудь из епископов. 2. Его признаёт Египет, его же - Сирия, о нем ведает Эфиопия, о нем услышала Индия, о нем знает Парфия и Персия, не пребывает в неведении Армения, узнали за Боспором[767] и, наконец, если кто-то и населяет Острова Блаженных[768] или Ледовитый океан [, то они тоже слышали]. 3. Потому тем более несчастна эта наша страна, которая такого мужа, когда он жил рядом, не удостоилась признать. Однако в этом преступлении я виню не соотечественников: только клирики и одни [лишь] священники не знают его, и, вполне заслуженно, не хотят знать его завистники, ибо если бы узнали его добродетели, узнали бы и свои пороки. 4. Я боюсь огласить то, о чем услышал недавно: некий жалкий [человечишко] сказал, что в той твоей книге ты много наврал. То слово не человека, но дьявола, и этим не Мартин ниспровергается, но упраздняется евангельская вера 5. Ибо, когда Сам Господь свидетельствовал такого рода делами, которые свершал Мартин, то всеми верными должно быть условлено, [что, если] кто не верит тому, что делал Мартин, то не верит и тому, что говорил Христос. 6. Но жалкие, испорченные, ленивые, которые сами не могут [ничего] сделать, сделанного Мартином стыдятся, и предпочитают [лучше] отвергать его добродетели, чем признать собственную лень. 7. Однако нам, стремящимся к иному, остается полнее эти добродетели описать; поскорее, что я сейчас и требую, дополни оставшиеся деяния Мартина”. 8. “Но я, - ответил я, - полагаю более правильным, что это дoлжно потребовать от Галла, ибо кто многое знает - ведь не мог ученик не знать деяний учителя - тот, следовательно, [вполне] заслуженно обязан не только Мартину, но также и нам, ибо я уже обнародовал книгу, а ты - только что описал деяния восточных [святых]. Теперь пусть Галл продолжит это столь нужное повествование, ибо, как я уже сказал, и ради нас он должен рассказать, и ради самого Мартина, я полагаю, обнародовать, дабы поведал о деяниях его без [всяких] колебаний”.

XXVII.

1. “Я, конечно, - сказал Галл, - хотя и вряд ли совладаю со столь непосильным бременем, однако понуждаем есмь уже приведенными Постумианом примерами смирения и потому от бремени того, которое вы на меня возложили, не отказываюсь. 2. Но сейчас я думаю как мне, галлу, среди аквитанцев [правильно] выстроить слова, ибо боюсь, как бы ваш городской слух не слишком резала речь скорее деревенская. Однако выслушайте меня, как Гурдоника, который никогда с румянами и котурнами не выступал. 3. Ибо, если вы утверждаете, что я ученик Мартина, то согласитесь также и с тем, что мне следует по его примеру избегать пустых риторических прикрас и словесных украшений речи”. 4. “Ты, право,- сказал Постумиан, - говори хоть по-кельтски, хоть, если предпочитаешь, по-галльски, только о Мартине рассказывай. Я полагаю, что, даже если бы ты был немым, то не было бы тебе недостатка в словах, которыми ты в складной речи описал бы Мартина, подобно тому, как язык Захарии был освобожден во имя Иоанна[769]. 5. Но если бы ты был учителем риторики, то сам бы, как и подобает ученому, искусно сделал бы [все], дабы оправдать свое невежество и расцвел бы красноречием. Но не должно ни монаху быть столь лукавым, ни галлу столь хитрым. 6. Однако приступай поскорей и [если] что-то удерживает тебя, то объясни, ибо мы уже давно тратим много времени на исполнение других дел, и уже удлиняется тень заходящего солнца, показывая, что недолог тот час, когда наступит близящаяся ночь”. 7. После этого, когда мы все еще немного помолчали, Галл начал так: “Я полагаю, что, прежде всего, мне должно поостеречься, дабы не повторить то о добродетелях Мартина, что в своей книге рассказал наш Сульпиций. 8. Потому первые деяния его на военном поприще я пропущу, и не затрону [также] то, что делал он [сначала будучи] мирянином, а [затем] монахом. Однако ничего не будет сказано из услышанного от других, но [только то, что] я видел сам.