Категории
Самые читаемые
ChitatKnigi.com » 🟠Проза » Советская классическая проза » Антология осетинской прозы - Инал Кануков

Антология осетинской прозы - Инал Кануков

Читать онлайн Антология осетинской прозы - Инал Кануков
1 ... 47 48 49 50 51 52 53 54 55 ... 141
Перейти на страницу:

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать

— Смерть меня не страшит, а вот что страшно: что ты-то будешь делать с пятью детьми? Чем ты их будешь кормить? Эта проклятая горская жизнь задавит вас без меня.

Так с этой тревогой он и умер. На него надели старую, залатанную черкеску, положили в гроб, кое-как сколоченный из досок, и похоронили. Кроме жены и детей, никто о нем не плакал. На поминки зарезали телку. Люди поели, разошлись по домам и забыли о нем.

Сын его, Годах, умирает совсем по-другому.

А отец Годаха лежал, умирая, в закопченной нищей сакле и беспомощно тоскливыми глазами смотрел на несчастных оборванных детей, обреченных на горе и голод.

Эти воспоминания взволновали Годаха. Дрогнули его длинные седые усы. Лицо скорбно сморщилось. Он закрыл глаза, и из них, как из родника под скалой, покатились по щекам прозрачные слезы и скрылись в усах.

— Что с тобой, отец? — услышал он встревоженный голос Дзико. — О чем плачешь? Смерти боишься? — И почувствовал, как кто-то опять мягко сжал его руку в запястье.

— До последнего дня он был в полном сознании и спал, и видел хорошо, — как бы издалека долетел до слуха Годаха голос Асахмета.

«До последнего дня…» Если уж так говорит Асахмет, значит, и в самом деле это последний мой день… Но как же так? Профессор — и не может отодвинуть последний день еще лет на пять? Надо бы сказать ему это… Да он, пожалуй, как и Дзико, подумает, что я боюсь смерти, и будут смеяться надо мной.

Годах не боялся смерти, но ему все-таки хотелось пожить еще, чтобы видеть, как будут жить его дети, внуки, правнуки при коммунизме и что еще люди придумают, чтобы всем жилось легко и радостно.

Годах открыл глаза и ничего не увидел, кроме чего-то белого, похожего на пенистые волны горной речки, потом понял, что это халат Асахмета, склонившегося над ним. Асахмет выпрямился, и Годах повел глазами вокруг и заметил, что родные его и знакомые подошли к нему ближе, и все недвижно и скорбно глядят на него.

Среди них и Мисост, и двенадцатилетняя дочка Атто Буцина, которую он вынянчил своими руками и прозвал за болтливость и резвость «Ласточкой». Когда она была совсем еще маленькой, Годах рассказывал ей сказки, а когда стала ходить в школу, уж она забавляла деда, читала ему книжки.

Буцина стоит прямо перед ним среди взрослых. На глазах у нее дрожат и сверкают крупные слезы… Она боится за деда, и, пожалуй, никто так не скорбит, не жалеет его, как она.

Рядом с ней стоит трехлетний сын Асахмета, Юрик, в белой шелковой рубашке и коротеньких вельветовых штанишках. Такой же плотный и кряжистый, каким был когда-то в его годы Годах, и он проживет, конечно, дольше деда, потому что будет жить при коммунизме.

Юрик, видимо, не понимает, что такое с дедушкой, и, как детеныш тура, стоит и настороженно посматривает то на тех, кто с ним рядом, то на деда.

Но что это, как чудо какое? Годах чувствует себя совершенно здоровым. Ничто не болит у него. Сердце не стучит, как молот, и дышится легко, спокойно.

Годах никогда не болел, не любил валяться в постели и захотел встать. Чего лежать, если он чувствует себя хорошо? Да сидя-то и легче рассказывать, как хочется ему пожить еще лег пять, чтобы увидеть ту светлую, сказочную жизнь, какая будет при коммунизме. Но тело почему-то не слушалось его. Хотел поднять руку — и не мог.

Что ж это? Ведь он еще в сознании, мозг его работает, а тело… неужели уже умерло?

Он посмотрел вверх, в лицо склонившегося над ним Асахмета. Может быть, он знает, что такое с Годахом? Асахмет еще ниже склонился над ним, но Годах уже не видел его. Глаза его задернулись густой пеленой и устало сомкнулись.

Но Годах еще чувствовал чьи-то теплые руки, которые, легко коснувшись, прикрыли ему веки, и слышал плач, как порывистый ветер, пролетевший по двору. Вот тонким голоском громче и безутешнее всех рыдает Буцина. И Юрик вопит низким голосом.

Почему ж они так оплакивают старого Годаха? Дети… и не понимают еще, что Годах не умирает, если оставляет такое потомство.

Перевод А. Грекова

Тазрет Бесаев

КАРАБАШ

Рассказ

Еще и сегодня помнят в Дигории старого Карабаша. Не забывались его песни и истории, рассказанные у костра, не забылась жизнь его, долгая и трудная, и геройская смерть. И верю я, что останется он в памяти людской еще долгие, долгие годы, потому что был он настоящим мужчиной, честным и храбрым, и отдал жизнь свою за счастье людей.

Как сейчас его вижу…

Стоит Карабаш на вершине скалы, дымит изогнутой трубочкой, следя за стадом, что пасется на лугу возле бурного Ирафа. А солнце клонится к вечеру, лучи его алыми сполохами играют на снежных вершинах. От легкого дуновения ветерка пестрые волны пробегают по луговому многоцветью. И кажется тогда, что цветы и травы о чем-то перешептываются, передают вести из края в край. Шумят высокие травы, первые желтые листья — предвестники осени, — кружась, слетают на землю. И, еле слышная, доносится сверху протяжная песня.

Поет Карабаш…

Бьются на ветру полы его короткой черной бурки. Плеск и клокотанье быстрого шумного Ирафа — словно аккомпанемент к его песне. Вот кружит, снижаясь над ним, горный орел — ищет поживу. Карабаш грозит ему посохом — и орел, расправив крылья, скользит прочь и исчезает за лесом.

Поет пастух…

О чем она, его песня? Послушать Карабаша приходят молодые парни и подпаски, которые вместе с ним при колхозном стаде. И когда наступает нас отдыха, когда коровы внизу разноцветными пятнами разлягутся по лугу, Карабаш вонзает в землю свой посох, вешает на него мохнатую пастушескую бурку и развязывает хурджин[35] с едою. Молодежь кружком устраивается в тени дерева, и начинаются расспросы.

— Карабаш, расскажи, как жили здесь люди в давние времена.

— Карабаш, а правда, что ты участвовал в обороне Владикавказа?

— Карабаш, а Серго Орджоникидзе тебе доводилось видеть?

— Карабаш, а с чего началась эта борьба за новую жизнь?

— Расскажи нам о своей молодости, Карабаш!

Карабаш не торопится. Достает из мешка чурек, плоский сыр, соль в тряпице.

— Эх, дети мои! Не зря говорят — пустой мешок стоймя не поставишь. Сначала перекусим, а там и до разговоров дела дойдет. Мои сказки и истории, не в пример резвым телятам, никуда от нас не убегут.

Тут, отделившись от стада, подходит бычок рыжей масти, любимец Карабаша. Старый пастух делает вид, что не замечает его. Тогда бычок требовательно мычит и, заигрывая с хозяином, толкает его легонько рогом. Карабаш кормит его хлебом, дает слизнуть с ладони крупинки соли. Получив угощение, бычок глубоко вздыхает, облизывая розовые ноздри, и ложится рядом с Карабашем, старый пастух облокачивается на него, как на подушку.

Запив еду ключевой водой из черного глиняного кувшина, Карабаш начинает рассказывать — негромко, будто ведет разговор сам с собою:

— Всю свою жизнь я прожил в горах, дети мои, и, сдается мне, что всю жизнь карабкался по крутой горной тропе из глубокого мрачного ущелья к светлой вершине. Много невзгод встречалось на пути, но шел я упрямо вперед, надеясь добраться до своего счастья. И вот теперь, чудится мне, стою я на той вершине и оглядываюсь назад — мрачные скалы, теснины, глубокие пропасти — как же это я миновал все? И сердце загорается радостью, и душа полнится счастьем, и песня сама собой срывается с губ. Почему бы мне не петь? Долгую свою жизнь прожил я в ладу с самим собою, никогда никого не обидел. Много дорог я перемерил: по одним несли меня ноги, по другим мысли. И где бы ни оказался я теперь — в далеком краю, в лесу заснеженном, под дождем и бурей или на празднике с земляками — не покидает меня мысль: сегодня живется лучше, чем вчера, а завтра будет лучше, чем сегодня.

Карабаш поглядывает на молодежь — внимательно слушают его пастухи. Кому он рассказывает о долгой жизни своей — им или самому себе? Задумчиво качает головой Карабаш.

— Время сейчас веселое, привольное, — продолжает он, выбив свою кривую трубочку. — И как не радоваться человеку, когда он добился всего, о чем мечтал?! А ведь, еще совсем недавно бедняк был подобен придорожному дереву, любой прохожий мог его пощипать. Простому человеку и ступить-то нельзя было по родной земле — все принадлежало богатеям — и луга, и пашни, и леса, и воды. Только, бывало, и слышишь: «Эй, Карабаш, опять твое стадо забрело на мой луг!», «Эй, Карабаш, не смей ходить по моей земле!», «Эй, Карабаш, когда же ты наконец вернешь свой долг?» Короче говоря, житья не было от притеснений богатеев. Каждый свой шаг бедняк трижды обмозговывал, и то случалось, что нежданно-негаданно попадал в беду. Видите, как зеленеют наши поля? А если бы проступили пот и слезы, которые пролили на них бедняки в былые годы, то толстой соляной коркой покрылись бы они и засияли бы под солнцем, как снежные вершины. А наши тучные луга! Если бы вышла наружу вся кровь, что была пролита из-за них в стычках с богачами, стали бы они краснее заката накануне ветреного дня.

1 ... 47 48 49 50 51 52 53 54 55 ... 141
Перейти на страницу:
Открыть боковую панель
Комментарии
Настя
Настя 08.12.2024 - 03:18
Прочла с удовольствием. Необычный сюжет с замечательной концовкой
Марина
Марина 08.12.2024 - 02:13
Не могу понять, где продолжение... Очень интересная история, хочется прочесть далее
Мприна
Мприна 08.12.2024 - 01:05
Эх, а где же продолжение?
Анна
Анна 07.12.2024 - 00:27
Какая прелестная история! Кратко, ярко, захватывающе.
Любава
Любава 25.11.2024 - 01:44
Редко встретишь большое количество эротических сцен в одной истории. Здесь достаточно 🔥 Прочла с огромным удовольствием 😈