Леди не движется-2 - Олег Дивов

— И много таких людей было?

— Один.

— Значит, те, кто намекал, будто ты намеренно проворонил покушение, потому что хотел покончить с собой чужими руками, были правы? Личная трагедия?

Август покачал головой:

— Нет, нет, Делла. Не было никаких трагедий. Мои отношения с тем человеком — это вообще не то, что все думают. Но какое мне дело до того, что «все» думают обо мне? Я никогда не хотел жить так остро, как перед тем покушением. В личном у меня все складывалось весьма неплохо, по крайней мере, мне так казалось, но что было в действительности, не важно, — ведь на настроение влияет не действительность, а то, как ты ее видишь, как трактуешь, то, в чем ты убежден… Мне было к чему стремиться, и мне нравились перспективы. А в клинике я понял, что жить мне незачем. У меня есть долг перед семьей, родителями. Есть интересная работа и связанный с нею долг перед человечеством. Есть еще один долг перед Землей — Кларион. Но нет того, ради чего я все свои обязанности выполнял бы с радостью. И стремиться мне не к чему. Это не желание умереть, нет. Это равнодушие к жизни. Ничего особенного, если разобраться, так живут многие. От бесповоротного решения их удерживает лишь страх смерти, который трансформируется в жажду сиюминутных удовольствий — еда, алкоголь, наркотики, секс.

Я отвернулась и посмотрела в окно. В черные жалюзи, которые отгораживали меня от буйства танирского солнца. Да, я тоже такая. Наверное, тоже боюсь смерти. Только у меня этот страх трансформировался в жажду кипучей деятельности. Поэтому, едва оправившись после издевательств Энстона, я стала искать работу в полиции, а не устроилась секретаршей в крупную корпорацию.

— Работа, — беззвучно напомнила я. — Работа, карьера — все это тоже сиюминутное.

— Да, — согласился Август. — Это мой «напиток забвения».

«И мой», — подумала я.

— Но я не хочу, чтобы ты считала меня трусом, который собственному страху в глаза посмотреть не способен. Я просто очень ответственный. Я не имею права взять и умереть. Я слишком много должен сделать. Поэтому борюсь не со страхом, а с равнодушием. А смерти я не боюсь. — Подумал и добавил убежденно: — Да. Совершенно не боюсь. Мне было четырнадцать, когда дед привел меня в наш фамильный склеп, показал место и сказал: «Оно твое. Когда умрешь, тебя положат сюда». Он показал и свое место, и место для моих родителей. Они хотели бы быть похороненными в Бостоне, но дед и слышать о том не желает. Для них все готово в Шотландии. Я долго рассматривал плиту, на которой уже выбиты мое имя и дата рождения. Потом спросил деда: а что будет, если я не совсем умру и очнусь в гробу? Дед не засмеялся. Он ответил: «Хорошо. Тогда мы проведем в гроб датчики движения, освещение и тревожную кнопку, а рядом поставим робота, который в случае чего сдвинет крышку и плиту надгробия. Если ты очнешься, то сможешь выйти». Через год он показал мне эту систему и предложил проверить. Мне понравилось. Я даже некоторое время играл в вампира, тайком от деда, конечно. Но три ночи я в гробу проспал. С тех пор я ни капельки не боюсь умереть. Смерть страшна своей безвыходностью, а когда у тебя уже приготовлен выход — чего же тут бояться?

Я поняла, что по щекам льются слезы. Стараясь только не выдать себя голосом, скомканно извинилась и вышла. Я больше не могла слушать Августа.

Значит, я права. За его неустроенностью, жизненной неприспособленностью стоит одно — тяжелое, безнадежное чувство. К какой-то неизвестной вертихвостке, которая даже не почесалась позвонить в госпиталь, узнать, выжил ли он. Я заранее ненавидела ее. На таком фоне даже Джиллиан Фергюсон казалась достойной дамой. Ей хоть что-то нужно, хоть что-то она дает взамен. А той, которая сломала замечательного парня, я пожелала бы только сотню бед в жизни. Пусть поймет, что можно отвергнуть — нельзя не замечать.

Когда я, успокоившись, заглянула к Августу, он наконец-то спал. Тихо, как дитя. Ночник оставил. Я улыбнулась и пошла к себе — ужинать пиццей, которую Тед благоразумно заказал на всех. Перед сном я снова проведала Августа, он приоткрыл один глаз, попросил воды. Я напомнила, что от воды может быть рвота, но все-таки принесла. Август сделал несколько небольших глотков и снова уснул — едва ли не раньше, чем вернул мне стакан.

Я легла в соседней комнате, но уснуть не смогла. Стоило мне задремать, как казалось, будто Август за стенкой хрипит в агонии. Я проверяла его, разумеется, он спал. Зайдя в полночь, я случайно разбудила его, уронив на пол тот самый стакан с водой. Счастье, что он был пластиковый и не разбился.

— Делла, — сонно позвал Август, — ты чего не спишь?

— Зашла посмотреть, как у тебя дела.

— Ты каждый час проверяешь. Тебе тоже нужно отдохнуть.

— Не волнуйся.

— Нет-нет, это неправильно. Ты действительно беспокоишься? Может быть, тебе лучше лечь здесь? Тогда не придется ходить, ты и сквозь сон услышишь, тем более что слышать нечего, я уже почти здоров…

На мне был только халат на голое тело. Я помнила, что с некоторых пор женская нагота лишает Августа душевного равновесия. Впрочем, и сам он был раздет. Он чуть подвинулся на широкой постели, освобождая место для меня. Да, он хочет, чтобы я легла рядом… под одно одеяло с ним. А чему удивляться? Люди, выздоравливая после тяжелой болезни, обычно испытывают бешеную жажду жизни — и всего, что эту жизнь утверждает. Августу нужно мое тепло, и наготы он сейчас не боится, наоборот. Но как мы будем смотреть в глаза друг другу с утра?!

— Делла?

У меня внезапно ослабели ноги. Я видела его взгляд — уже совершенно ясный, хотя еще усталый. Легкое одеяло сползло, обнажая широкую грудь… и я попятилась к двери.

— Нет-нет, я пойду к себе, — с глупым нервным смешком, который едва удалось задавить, произнесла я. — Вижу, что ты уже почти в порядке, надо только выспаться. Наверное, у тебя была не серьезная болезнь, а следствие переутомления, да, это бывает… Пойду к себе, не стану мешать.

— Спокойной ночи, — пожелал мне Август.

Я плотно закрыла за собой дверь и почти вбежала в свою комнату. Сердце колотилось как сумасшедшее. Это все дурацкие воспоминания, твердила я себе. Разволновалась, расчувствовалась и расклеилась, как дура. А теперь я возьму себя в руки и лягу спать. Просплю до самого утра и буду свеженькой и с ясной головой.

Так и сделала.

Снилось мне такое, что я даже психотерапевту не стала бы пересказывать.

А чего удивляться? Я тоже переутомилась.

Раз все считают, что женщина по природе своей существо, сотканное из капризов и алогичных поступков, надо капризничать и выкидывать фортели. Потому что женщина нуждается в социуме куда сильнее мужчины, то есть зависима от мнения общества. Из этого следует вывод: женщина должна оправдывать ожидания окружающих. Если, черт возьми, меня считают непоследовательной, я такой и буду. Получайте, кушайте-не-обляпайтесь.

Конечно, будь у меня от той самой природы хоть малейшая склонность к капризам, я обошлась бы без таких мозговых вывертов для самооправдания. И вообще, это был нисколько не каприз, а что было, я сама себе признаваться не хотела. Строго говоря, меня утомили все мои мужчины, вечно попадающие в дурацкие переделки по собственной вине, и я жаждала мести. Козлом отпущения назначила Августа. Во-первых, минувшие сутки меня доконали. И не надо объяснять, что вот это отравление он заработал исключительно ради моей безопасности. Пусть так, но какая связь между заботой и отказом ехать в клинику?! А во-вторых, Август банально был ближе всех остальных.

Месть была чисто женской — то есть глупой и бессмысленной. Я сбегала в дом, благо мои комнаты пострадали если только от вони пожара, нашла в запасах комплект из юбки и майки. Комплект я приобрела из-за безумного зеленого цвета — в жизни бы не стала такое носить, но взгляд как приклеился, что делать, пришлось купить… — и твердила себе, что когда-нибудь использую для оперативной работы. Ну вот мало ли, придется мне вырядиться проституткой. А что? Был у меня в Эльдорадо эпизод, когда я неделю танцевала шестовой стриптиз. Что характерно — не умея танцевать в принципе. Ничего, никто и не заподозрил подвоха… Миссия, главное дело, простая — всего-то передать сообщение. Но за клиентом плотно следили, вот мне и пришлось устроиться стриптизершей. Спасибо, клуб хоть приличный был, не какой-то публичный дом.

Короче говоря, я этот комплект даже не примерила, и год он пролежал в коробке нераспечатанный. А сегодня я его надела и офонарела. Ей-богу, с таким же успехом я могла бы ходить голышом. Но за «голышом» Август мне устраивает выволочки — пусть только попробует придраться, потому что формально я полностью одета. И никого не волнует, что подол юбки заканчивается там, где начинаются ноги, а майка-минималка мне мала. Добавив к костюмчику туфельки на бесконечном каблуке, подобрав волосы в небрежный узел на макушке, я похихикала и пошла готовить завтрак.