Маятник судьбы - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Черт побери! Почему они остановились?
Наполеон дал шенкелей коню и поскакал во весь опор к Хольцаушену. В чем дело? Генерал Жерар ранен? Таково уж наше ремесло, но останавливаться нельзя! Перед вами австрийцы, они не выдержат натиска. Дивизии Шарпантье — штурмовать Кольмберг, генералу Ледрю — захватить Зайфертсхайн, Макдональду — Гроспесну!
Мельница на холме Глагенберг время от времени старчески поскрипывает без всякой причины: ветра нет, низко висящие тучи сливаются с пеленой порохового дыма от полутора сотен пушек Друо, кромсающих батареи неприятеля. Наполеон смотрит в подзорную трубу, но в дыму ничего не разглядеть. Похоже, Макдональд так и не взял Гроспесну… Что? Блюхер подходит к Лейпцигу с севера? Где же Мармон… Некогда ждать его. Лористону пробиваться к Госсе через русские линии! Мортье взять с собой кавалерию и ударить в центр правее Макдональда, а затем действовать согласно с ним! Виктору и Удино двигаться на Ауэнхайн. Пусть Друо передвинет артиллерию вперед, чтобы поддержать наступление. А Ожеро с Понятовским отобьют Марклеберг.
Что изменилось? В чем причина — в усталости, в новом образе мыслей? Нужно непременно найти ответ на этот вопрос. У Наполеона преимущество в людях и в артиллерии, маршалы и генералы понимают друг друга без слов, русские вводят в бой последние резервы — это ведь гвардейская кавалерия несется сейчас в атаку на пушки Друо… Десять лет назад он бы уже праздновал победу.
Половина четвертого: пора наносить решающий удар. Передайте неаполитанскому королю, что его час настал.
Атака кавалерии всегда была завораживающим зрелищем, а Мюрат превзошел сам себя: восемь тысяч всадников — драгуны, гусары, уланы, кирасиры! Вот они вырвались из-за артиллерийской батареи, смяли русских конногвардейцев, прорвали линию гренадер у Госсы, умчались дальше и рубятся уже у озера! Можно сколько угодно потешаться над пристрастием Мюрата к крикливым нарядам, называть его фигляром, "королем Франкони[37]" — в бою, как сейчас, когда он летит на коне с саблей наголо впереди своего отряда, это бог, герой, паладин!
Дьявол, у озера болотистые берега, рассыпавшиеся эскадроны увязли и никак не восстановят строй! Почему Мюрат не вызвал на помощь резервы? Он же видит, что потери велики! Надеется на чудо? Или наоборот — делает ставку не на победу, а на поражение?.. Он тоже стал другим в последнее время. Что-то у него на уме. Не успел ли он сговориться с австрийцами за спиной Наполеона? Неужто нож уже занесен?
Вот что изменилось: ни на кого нельзя положиться. Пятнадцать лет назад Мюрат, Ожеро, Мармон, Мортье не обсуждали его приказы и бросились бы к черту в пекло, если бы он их туда послал, — они еще не были ни маршалами, ни герцогами, ни богачами, им только предстояло добыть себе славу, титулы и богатство, а сейчас они боятся все это потерять! Император не может удалиться на покой и почивать на лаврах, но его слуги считают, что пришло время наслаждаться жизнью, которой они так часто рисковали. Что еще способен дать им Наполеон? Больше ничего. Он слишком возвысил их. Теперь они хотят лишь сохранить то, что он им дал, и ради этого готовы предать его. А солдаты… В России служат двадцать пять лет, солдат набирают из рабов, привыкших к повиновению и побоям, давая им вместе с ружьем и ранцем право глумиться над обывателями; потерять на войне ногу, руку или глаз значит обрести свободу и вернуться домой вольным человеком. Во Франции же призывают на пять лет здоровых и сильных, свободных мужчин, которые боятся смерти и увечий. Как заставить их сражаться? Патриотизм, воспламенявший добровольцев в Революцию, давно остыл; жажда наживы никого не ослепляет. В каждом новом сражении этой кампании погибает все больше офицеров: солдаты уже не заслоняют их собой. Легко кричать: "Мы — нация героев!", если не нужно быть героем самому…
Ну вот: кавалерия уже отступает под натиском русских гвардейцев; ее преследуют казаки… Пропустив своих, Друо ставит пушки в каре, чтобы отбросить вражескую конницу. Снова труба! Это драгуны старой гвардии, их ведет Летор… Русские кирасиры опрокинуты, гренадеры бегут! Французская пехота идет в штыковую атаку; Летор уже возле моста через Плейсе; если он захватит мост, то разомкнет войска Барклая и Шварценберга!.. О нет, драгун теснят австрийские кирасиры… Откуда взялось это стадо блеющих овец, которые теперь путаются в ногах у лошадей?.. Беломурдирники переходят в наступление, их тысяч двадцать, не меньше.
Пять часов пополудни, а мы так и не продвинулись с утра. Макдональд и Мортье топчутся на месте, Госса захвачена лишь наполовину, гусары Себастьяни перемешались с казаками у Зайфертсхайна, Марклеберг не взят… Мюрат собрал остатки кавалерии позади пехоты и выжидает удобного момента, чтобы выбить слабое звено в позиции неприятеля… Или он ждет, что Наполеон бросит в бой старую гвардию? Нет. Нет. Все не настолько плохо, как год назад под Смоленском. Австрийцы тоже не горят желанием погибнуть в Саксонии. Генерал Мерфельд предпочел сдаться в плен; вот его-то Наполеон и пошлет к своему "дорогому папе" с предложением заключить перемирие. Иллирию австрийцы уже получили; чего они еще захотят? Варшавское герцогство? Голландию? Пообещать можно что угодно: независимость Италии и Ганзейских городов, роспуск Рейнского союза, отказ от Испании… Солнце село. Понятовский прислал ординарца сообщить, что неприятель ушел из Марклеберга и его заняли поляки.
***
Черт дернул Бернадота дать слово Блюхеру перейти через Эльбу, если тот сделает это первым!
"Если я воздержусь от перехода, друзья, это будет началом бедствий для меня, если же перейду — для всех людей", — сказал Цезарь, прежде чем его войска ступили на мост через Рубикон. У моста в Рослау Карл Юхан говорил себе прямо противоположное.
Чем ближе становился Лейпциг, тем сильнее болело его сердце. К дьяволу Бонапарта, но там, за этим городом, — Ней, Мармон, Удино, Латур-Мобур, Лористон! Двадцать лет они были его братьями по оружию! Сохранили ли они к нему хоть капельку дружеских чувств? Не стоит тешить себя иллюзиями.
Под окнами послышался шум голосов; дежурный адъютант доложил о прибытии фельдмаршала Блюхера. Было пять часов утра; язычки свечей метнулись в сторону и снова выпрямились, подсветив снизу бледное лицо Бернадота с синяками под глазами и красной каймой бессонницы на веках. Блюхер снял шляпу, провел рукой по коротким седым волосам, едва прикрывавшим
