Биосоциальная проблема и становление глобальной психологии - Ирина Анатольевна Мироненко

Возьму на себя смелость утверждать, что «онтологическая» кризисная симптоматика – суть проявление нового, локального кризиса, лишь опосредованно связанного с первым, который длился более века и суть которого заключалась в феодальной раздробленности школ. Данный кризис имеет ярко выраженный локальный характер, отнюдь не перманентный. Это кризис российской постсоветской психологии, причины которого имеют конкретно-историческую природу, коренятся в ситуации, сложившейся в российской науке этого периода.

В. А. Мазилов (2006) в контексте проблемы кризиса задается «вечными» вопросами: «Кто виноват? Что делать? С чего начать?». Ограничусь здесь ответом на последний. Начать следует с непримиримого и четкого размежевания с психологией ненаучной, с психологией, которая открыто не желает «стеснять» себя рамками критериев научности, отрицает специфику научного психологического познания, размывает границы между психологическим познанием научным и ненаучным. Следует четко и институционально размежеваться с такой психологией и лишить ее представителей права на использование «бренда» науки на рынке психологических услуг.

Такой шаг позволит преодолеть раскол между психологической наукой и психологической практикой.

Этот шаг позволит преодолеть и раскол между восточной и западной психологией, так как под видом «восточной» в российской психологии функционируют сейчас в первую очередь именно ненаучные психологические воззрения. И кризис рационалистической методологии, и возрастание веса дезинтеграционных моделей – все эти симптомы суть следствие одной причины.

Я полностью согласна с А. В. Юревичем, когда он говорит о необходимости «рациональной психотерапии», т. е. изменении самосознания отечественной науки.

С моей точки зрения, такая «рациональная психотерапия» должна заключаться в переходе к восприятию российской психологической науки, а именно того направления, которое сложилось и развивалось в России советского периода как одна из школ мировой науки, не тождественная психологической науке в целом. Так как в основном все эти симптомы представляют собой переживания по поводу соринок в чужих глазах, которые – увы! – мешают этим глазам смотреть по-нашему. За названными симптомами стоит осознаваемая или неосознаваемая тоска по «единой теории», конечно, такой, которая в основе своей будет иметь наши сегодняшние воззрения. Тоска и надежда навязать соседу свое видение недостатков его теоретических позиций и обратить его в свою веру. Этим надеждам не суждено сбыться. Следует понять, что психология, какой она исторически сложилась в мире, – наука мультипарадигмальная, и путь ее интеграции – развитие коммуникации (В. А. Мазилов) между школами, взаимного понимания, знания и признания. У каждой школы есть своя зона компетентности и свои ограничения. Когда мы осознаем себя в качестве великой школы, обладающей существенным потенциалом развития и сегодня (Ждан, 2006; Кольцова, 2007; и др.), но не единственной, не тождественной всей психологической науке, в поле нашего внимания окажутся решаемые проблемы, что резко повысит уровень оптимизма и самооценки.

Глава 4

Методологические дискуссии в постсоветской психологической науке

На рубеже тысячелетий в российской психологии развернулся ряд методологических дискуссий.

Дискуссия о предмете психологии

Вопрос о предмете психологии закономерно находится в центре внимания ученых в последних десятилетиях ХХ в.: его постановки требует логика развития психологической науки. Этот вопрос важнейший и главный. Не случайно в литературе на протяжении всего постсоветского периода наблюдается лавинообразный рост числа публикаций по этой теме. Стало очевидным, что «проблема предмета психологии – центральная методологическая проблема всей (в особенности новейшей) психологии» (Мазилов, 2004, с. 207).

Более века назад именно с разногласий в отношении предмета начался так называемый кризис психологии, когда мировая психологическая наука фактически распалась на независимые «империи», в контексте которых относительно изолированно продолжалось ее развитие на протяжении всего ХХ в. Бурные дискуссии о предмете периода открытого кризиса не привели к общему, приемлемому для всех решению.

В современной мировой психологической науке доминирует тенденция к интеграции, важнейшим фактором которой стало развитие психологической практики во второй половине ХХ в., становление психологии как профессии, что настоятельно требует единых стандартов в этой области. Смена ведущей тенденции, поворот от изоляции к диалогу позволяют утверждать, что кризис психологии в вышеназванном его понимании завершился (Мироненко, 2008б). Таким образом, круг замкнулся, и психология вновь, на новом этапе развития, в посткризисный период, стоит перед задачей определения своего предмета, определения, на основе которого станет возможной интеграция школ и направлений в контексте единой мировой психологической науки.

Для отечественной школы постсоветский период имел особый, в определенном смысле парадоксальный характер. Во-первых, изоляция отечественной школы, характерная для периода кризиса, усугубилась политическими и идеологическими особенностями развития страны, возникшим языковым барьером. Это была изоляция, в которой, наряду с общей для всех школ тенденцией замыкания внутри себя, преимущественного обмена информацией внутри школы, присутствовал и специально созданный государством барьер, препятствующий выходу информации за пределы научной школы. В советской общей средней школе разговорному иностранному языку не учили. Изучалась грамматика и отчасти словарь, так что общая формулировка о степени знания языка в анкетах не случайно была «читаю со словарем». Понятийный аппарат советской психологии сложился на основе русского языка, так что проблема перевода здесь становится проблемой интерпретации. Это делает проблему интеграции в единый контекст мировой науки специфически сложной для российской науки.

Во-вторых, в советской России развитие психологии с помощью идеологического пресса отчасти насильственно удерживалось в рамках единого направления. В настоящее время отечественная психология уже не является монометодологической областью знания с единой парадигмой. Развитие бурно растущих прикладных отраслей психологической науки в современной России происходит преимущественно на основе иных подходов: гуманитарных, заимствованных из смежных наук, ассимилированных из зарубежной психологии. Фундаментальные теоретические работы также не ограничиваются руслом направления, сложившегося в советский период. Таким образом, современный период стал и временем распада прежде единой отечественной школы.

Все это делает вопрос о предмете психологии вдвойне актуальным и драматичным для российского профессионального психологического сообщества: это вопрос не только интеграции теорий мировой науки, но и вопрос возможности или невозможности воссоединения еще недавно единого отечественного профессионального сообщества.

Для того чтобы в процессе интеграции сложилась единая мировая психологическая наука, ученые, принадлежащие к различным школам, должны определить в качестве своего предмета нечто приемлемое для всех, что позволит обмениваться информацией и конструктивно обсуждать общие вопросы. Предлагаемое сегодня определение предмета должно быть достаточно широким – в этом нельзя не согласиться с В. А. Мазиловым (2004) – и, главное, не должно основываться на постулатах, принятых в одной из школ и для других неприемлемых. Мне представляется бесперспективным предлагать сложившиеся в отдельных школах «частные» варианты решения, не позволяющие вписать в рамки декларируемого предмета исследования психологов, не принадлежащих к данному направлению, как бы продуктивны эти определения ни были «во внутреннем пользовании» школ. Поведение, деятельность, мозговые механизмы, сознание, бессознательное и др. – прекрасные конструкты. Исследования