Черная кровь ноября - Ашира Хаан

Сердце бьется в груди – непривычно и сильно. Магия сама собой рвется с пальцев, разлетаясь вокруг вихрями ветров, семенами цветов, смертоносными лезвиями и ударами похоти. Вдруг срываются, жадно набрасываясь друг на друга двое людей, всю жизнь работавших бок о бок в тесном офисе. Заливают столы смазкой, спермой, кровью, золотым соком тел солнечных эльфов. Прикусывают за холку друг друга кошки, взрывая воплями холодные подвалы. Выбегает навстречу королю обнаженная старуха, всю жизнь хранившая свою честь, падает перед ним на колени, умоляя хотя бы раз ощутить пламя его любви.

Убивать или трахать?

Ирну все равно.

И то, и другое дарит ему ощущение бьющейся в крови жизни.

Путь те, кто хочет свободы – умрут.

Пусть те, кто желает жизни – вывернутся наизнанку, превращаясь в фейри.

Пусть те, кто жаждал перемен – придут к нему, чтобы получить венец из огня, травы и слез.

Он восходит на холм, застроенный бетонными коробками, залитый асфальтом, опутанный километрами проводов, наклоняется, впечатывая ладонь в единственный свободный и живой кусочек земли под ногами – и гулкий удар разлетающегося золотого взрыва сносит все вокруг, оставляя лишь пожухлую прошлогоднюю траву на вершине.

Ирн обводит тяжелым взглядом творящийся ад.

Он мог бы вернуться в холмы Гринвича, где играет свою мелодию жизни Бард, где ждет его покорная Иви, где танцуют его первые творения.

Вернуться и запустить колесо времени на самые высокие обороты, дожидаясь, пока кровь Айны в венах Кристины разольется, размножится, разнесется в тысяче других женщин по всему миру. Чтобы на каждый день у него была новая смертная, чьи губы складываются в знакомую улыбку, чьи волосы пахнут болотными травами, а в глазах отражается прошлое.

Но что-то ему мешает.

Что-то, что он не может поймать. То ли сердце сбивается с ритма на каждый десятый такт, то ли золотые струны магии вибрируют с дребезгом, то ли…

Он ловит бегущую в укрытие девчонку, сжимает ее горло тонкими пальцами, смотрит в глаза и впивается поцелуем в распахнутый в крике рот. Ее тело дергается, сбрасывая старую кожу и обрастая новой – зеленоватой, с проблесками серебра. Будет болотной ведьмой, как Айна.

Она падает к его ногам, уже готовая служить, обнимает колени и рычит на соперниц.

Но все не то. Не то.

Длинноволосые ведьмы с огненными глазами, безумные лошади, взрывающие копытами плоть серой реки, хитрые рыжие карлики, рассыпающиеся из здания банка как монеты из кармана – все это уже было, было…

Было раньше.

Тысячи лет назад, на заре времен.

Ирн садится прямо на холодную землю на вершине холма и оглядывает мир, превращенный им в ад.

Две мысли его терзают.

Одна – про то, почему побежденный им король бетонного мира не пытается защитить своих людей.

Вторая – о том, что его победа кажется слишком… чужой. Он лишь повторяет то, что было создано когда-то. У всех существ, в крови которых бьется его магия, уже есть имена. Все эти имена ему слишком знакомы.

Он не выдумал ни одного нового.

И еще.

Где-то далеко-далеко под землей ему чудится зов.

50. Кристина

Санаторий еще хранил остатки былой роскоши. Мозаичные панно с крепкими колхозницами, собирающими желтые снопы пшеницы и румяными физкультурниками в белых майках и шортах, несущими флаги когда-то братских республик, украшали широкие светлые холлы. Олимпийский бассейн с облупившейся голубой плиткой был обнесен полосатыми ленточками, но душевые и комнаты для водолечения все еще работали. Зимний сад зарос, превратившись в непролазную чащобу, но деревянные скамейки под пальмами пахли свежей краской, а в маленьком пруду резвились серебристые рыбы.

В палатах на двоих был свежий ремонт, но пластиковые окна и многофункциональные кровати не могли перебить въевшуюся атмосферу прежних времен – розетку можно было найти в шкафу, а на подоконниках не разрешалось держать ничего, кроме книг и журналов.

Телефон Кристине взять с собой не разрешили – ей вообще ничего не разрешили забрать из дома. На месте выдали ночнушку, простенькое белье, халат в цветочек и тапочки.

Зачем ей что-то еще?

На улицу, где извилистые дорожки покрывал нетронутый снег, ее все равно не выпускали. Кажется, туда вообще никто не выходил. Работники санатория жили там же, в отдельном корпусе. Впрочем, и они на улицу не выходили, переходя из корпуса в корпус подземными коридорами. Большая часть санатория скрывалась под землей – кроме палат для избранных и холлов, где стояли телевизоры, с девяти утра до десяти вечера крутившие художественные фильмы.

Даже столовая, огромная, гулкая, светлая – тоже была скрыта под землей, а атмосферу воскресного утра в ней создавали фальшивые окна с подсветкой, скрытой за полупрозрачными занавесками.

Врачи с Кристиной обращались ласково, даже подобострастно. Ей это не нравилось, но когда она попыталась поговорить нормально, дружелюбная, называющая ее «девочка моя» гинеколог, бросила испуганный затравленный взгляд и стала еще ласковее, в ее голосе появились нервные писклявые нотки.

Когда Алексей привез Кристину сюда, первый осмотр пришлось проводить в его присутствии. Он хотел услышать подтверждение слов Кристины и Киндеирна, а также того, что он узнал, применив свои загадочные артефакты, заряженные еще Сердцем.

Тот унизительный осмотр и разговор Кристина помнила короткими вспышками. Ее непрерывно мутило от таблеток, которые заставлял ее принимать Алексей – или, может быть, от тех вещей, которыми он ее проверял. У нее взяли все возможные анализы, провели все допустимые проверки – а на следующий день повторили.

Ей никто ничего не говорил, но по обрывкам разговоров она догадывалась, к чему все идет.

«Этот ребенок точно ее?»

«А чей еще он может быть?»

«Вам тут платят не за вопросы, а за ответы».

«Да, я не вижу никаких признаков пересадки яйцеклетки».

«Вы не признаки ищите, признаков не будет. Проверьте ДНК или что там нужно!»

«Но как это возможно без пересадки?»

«Что я говорил про вопросы?»

Слишком много сложных слов, прорывавшихся сквозь муть в голове и боль между ног от бесконечных процедур и осмотров. Врачи подтвердили – да, ДНК у ребенка только Кристины.

«Технически это вероятно, на практике не представляю…»

«Это не ваше дело».

После того, как разобрались с ее беременностью, начали разбираться с чем-то другим. Крови стали брать больше – настолько, что Кристина стала падать в обмороки, и к ней приставили работницу столовой, которая теперь стояла над душой и заставляла доедать все на тарелке: печеночное суффле, салат со свеклой и чесноком, гречку, яблочные оладьи, допивать гранатовый сок. В Кристину