Летняя работа - Лиззи Дент

Он встает сзади и начинает аккуратно все в миску. Я чувствую, как его грудь касается моей спины, но он старается не подходить слишком близко.

Я чуть прислоняюсь спиной к его груди. Моя голова касается ложбинки его шеи, и я закрываю глаза, впитывая его тепло у меня за спиной. На мгновение мы замираем, пока я наслаждаюсь энергетикой тела Джеймса, прижатого к моему. Все вдруг исчезает – звуки, запахи – и остается только тепло между нами.

Он поднимает руку, как будто собирается положить ее мне на плечо, но потом останавливается и опускает ее. Почти. Он почти коснулся меня. Его дыхание так близко к моему уху! Оно медленное, глубокое и ровное. Мое – нет.

И тут мы слышим звук входной двери и тяжелый скрип петель.

– Джеймс? Вы оба еще здесь? – зовет Ирен из прихожей.

Я сразу же отшатываюсь от Джеймса, поворачиваясь к нему лицом.

– Это твоя мама, – шепчу я, задыхаясь.

– Все в порядке. – Он протягивает руку, чтобы коснуться моей, но я отшатываюсь назад.

– Нет! – Я отрываю взгляд от его глаз, смотрю на пол, на покрытые сыром рамекины, на тесто и зажмуриваю глаза.

– Привет, Хизер! – Ирен ставит на стол корзину с овощами. Она смотрит на Джеймса, потом снова на меня, изучая наши лица в поисках признаков чего-то. Вот каково это, наверное, быть подростком с родителями, которым не все равно, что ты делаешь. – Как проходит урок?

– Мы как раз собираемся ставить суфле в духовку, – объясняет Джеймс. – Хизер была очень прилежной ученицей.

– Да. Мы почти ни на минуту не останавливались. Как говорится, наготовили целый пир. – Я стараюсь говорить максимально уверенным тоном.

– О-о-о, звучит неплохо, – произносит она с одобрением. Затем подходит к стеклянному шкафу и достает с полки большую бутылку джина и три хрустальных стакана. Смотрит на часы. – Бретт может отвезти вас обратно.

Джеймс внезапно начинает спешить, наполняет рамекины и ставит их в духовку, затем устанавливает на стойке черный таймер в форме яйца, который громко щелкает.

– Я только что ездила в замок Киндорн, чтобы проверить, как там все подготовили для вечеринки по случаю окончания съемок. – Ирен наливает очень большую порцию двойного джина и добавляет в него «Сан Пелегрино», нарезанный огурец, лимон и несколько маленьких фиолетовых цветков из своей корзины. – Место шикарное, так как они наконец построили уборные, и нам не придется привозить эти ужасные биотуалеты. Все выглядит фантастически. Дай Бог, чтобы все удалось.

– О, это хорошие новости, – радуюсь я.

– Я очень рассчитываю, что мы справимся. – Она мрачно смотрит на нас, затем встряхивается и поворачивается ко мне: – Извини, кому нужно слушать такое в свой выходной? Как тебе Шотландия, Хизер?

И тут магия словно развеивается, и я снова становлюсь Хизер: одна среди незнакомцев пытаюсь держаться на плаву.

– Мне нравится, – киваю я.

Я смотрю на Ирен, эту теплую, добрую, замечательную женщину, и снова на Джеймса, ее чувствительного и славного сына, и мне хочется, чтобы я всегда была здесь. Чтобы в моей маленькой семье была хотя бы половина той теплоты и честности, которая есть в этой. Чтобы у моей матери была мягкая легкость Ирен, чтобы она задавала вопросы, наслаждалась моим обществом. Чтобы отец не дразнил меня за интерес к чему-то, а заставлял чувствовать собственную важность. А потом мне захотелось, чтобы Хизер тоже была здесь со мной.

– Ты осваиваешься. – Она делает маленький глоток джина и добавляет еще лимона во все три стакана.

– Наконец-то! – смиренно произношу я.

– Все позади. – Ирен машет рукой. – Пусть это будет нашим приветственным бокальчиком! Не могу поверить, что мы еще не праздновали твой приезд. Итак, за что пьем? Дай-ка подумать… Придумала! За Хизер.

Она поднимает свой бокал и широко улыбается.

– За Хизер, – тихо произносит Джеймс.

Глава 22

Когда я просыпаюсь, у меня кружится голова и я задыхаюсь. Я отодвигаю хлипкие занавески, но на улице все еще темно.

У меня во рту привкус можжевеловых ягод, и я хихикаю, вспоминая, как Бретт приехал на тракторе, чтобы отвезти нас с Джеймсом домой в коттедж.

– Ваша колесница ждет, миледи, – шутит Бретт, когда я безуспешно пытаюсь забраться на пассажирское сиденье. В конце концов Джеймсу пришлось подтолкнуть меня сзади. И вот я оказалась зажата между секси Бреттом и еще более секси Джеймсом, пока мы неслись по берегу озера обратно к коттеджу без всякой дороги под колесами.

– Я ужасно боюсь машин. Но оказывается, что с достаточным количеством джина в желудке я вообще не боюсь тракторов! – ору я, пока мы подскакиваем на неровных холмах и даже пересекаем небольшой ручей.

– Держитесь! – кричит Бретт, когда вода брызнула вверх и промочила нас насквозь.

Вчера я впервые в жизни съела суфле, которое, к своему удивлению, я почти полностью приготовила сама. Оно было божественным. Соленое, рыбное, тающее во рту, воздушное, с корочкой. Абсолютный рай! Джеймс подал его с перченым салатом, приготовленным где-то в другом месте, а я болтала с его мамой о достоинствах хорошего кондиционера для волос. Я поклялась никогда не возвращаться к коробкам с охлажденным салатом и котлетам без булочки.

Я закрываю глаза и на мгновение задумываюсь о Джеймсе, сквозь дымку похмелья размышляя, не пора ли заканчивать с этим. Если бы Ирен не вошла, я не знаю, что бы произошло. Мое влечение к Джеймсу настолько сильно, что я бы с трудом его поборола.

Когда мы вернулись домой, мне потребовалась вся моя решимость, чтобы оторваться от него и лечь в постель. Помогло присутствие Билла. Он сидел в гостиной, когда мы, спотыкаясь, вернулись в дом, и завел со мной незамысловатую болтовню, пока мое пьяное головокружение не улеглось и я не начала зевать. Вскоре я смогла заставить себя ретироваться в безопасность своей комнаты.

Джеймс так отличается от Тима! В нем нет ни бравады, ни позерства, ни разговоров о пабах, сигаретах и наркотиках. Он нежный и сильный одновременно. Неуверенный и уверенный в себе. Он идеально сбалансирован. Как Blanc de Blancs, он свежий, перченый и сладкий одновременно. Как вам мои познания в вине?

Я снова смотрю в потолок. Он там, наверху, возможно, прямо надо мной, лежит на кровати, которую я никогда не видела, в комнате, в которой я никогда не была.

Я представляю, как он спускается ко мне ночью, осторожно стучит в дверь, как он это делал несколько дней назад, и зовет меня по имени.

«Птичка», – скажет он, открывая