Ловец человеков - Попова Александровна

Сильно поредевшая толпа за стенами теперь состояла человек из двадцати самых упорных; в эту игру в осажденный замок они вовлеклись совершенно, разложив несколько костров и, кажется, устроив поздний ужин округ них. В оружейной барона, бесспорно, все еще можно было найти пару арбалетов, дабы проредить бунтовщиков еще более, однако Курт понимал, что любые силовые действия со стороны осажденных послужат сигналом к началу самого подлинного штурма, и дозорный на башне вряд ли станет и далее противиться увещеваниям родичей. Даже если устранить его, то на территории замка оставались еще двое, имеющие возможность нанести удар исподтишка — где сейчас хоть один из них, не мог сказать с уверенностью ни Курт, ни, наверняка, Мейфарт. И даже с их исчезновением легче не становилось: если вдруг крестьянам с той стороны придет в голову начать долбить стену, обитателей замка попросту не хватит на весь периметр. Это — кроме того, что пивовар вряд ли изберет столь нелегкий и слишком уж примитивный способ проникновения; уж он-то измыслит что-либо более изощренное. Возможно, даже смекнет, чем взорвать кладку, если выяснится, что попытки уговорить дозорного тщетны…

В очередной раз поднявшись на башню, Курт обнаружил его спящим — тот сидел на полу, привалившись к камню и свесив набок голову, и сладко посапывал. Будить солдата он не стал, просто остановился у зубца, опершись о него локтями, и постарался перенести вес на руки, чтобы дать ноющим ногам передохнуть. Интересно, где сейчас горе-студент, подумал он, разглядывая дрожащие в темноте огоньки костров. Скорее всего, волноваться не о чем, и с ним все в порядке. Было бы это не так — его бы уже давно притащили под стены, для демонстрации и устрашения, дабы показать пример того, что будет с каждым, противящимся народной воле…

Дозорный дрыхнул так вкусно, а огни под стеной горели так ровно, успокаивающе, что Курт, вздрогнув, очнулся лишь тогда, когда подогнулись колени, и он приложился челюстью о камень зубца. Отирая ссадину ладонью, он встряхнул головой, прогоняя дремоту, и, приблизившись к солдату, носком сапога потыкал его ниже спины.

— Не спи, замерзнешь, — пояснил он недовольно, когда тот, дернувшись, распахнул обалделые глаза. — Или, может, прислать тебе смену?

— Нет… — хрипло со сна возразил тот, поднимаясь, и зевнул — так сладко, что захотелось убить его на месте. — Смену не надо. Я им…

Дозорный запнулся, отвернувшись к огням костров, и Курт осторожно договорил:

— Не веришь?

— Не верю, — глухо отозвался солдат.

— А мне, значит, веришь.

— И вам не верю, майстер инквизитор, — ответил тот, не задумавшись ни на миг; помолчав, вздохнул и добавил едва слышно: — Я и себе не верю.

Уже уходящий Курт остановился, глядя в спину, напрягшуюся в ожидании возможного удара, но что на это ответить, так и не нашелся. Простояв в неподвижности и тишине несколько долгих мгновений, он просто вздохнул и развернулся к лестнице.

— Зря, — все так же тихо сказал дозорный, не оборачиваясь. — После можете пожалеть.

— Может, и так, — признал он, задержав ногу, уже стоящую на первой ступеньке. — Может, и зря, но — я тебе верю.

Спускаясь, Курт приложил немало усилий, чтобы не ускорить шаг, сам теперь чувствуя спиной вооруженного человека позади. Разумеется, дозорному он не верил ни на йоту, так же, как и любому здесь, кроме, быть может, капитана Мейфарта, но, судя по этим словам, вырвавшимся в минуту внезапной откровенности, тот искренне пытается сохранить верность хозяину, и этой его внутренней борьбой просто грех было не воспользоваться. Навряд ли, конечно, попытка господина следователя воззвать к его совести увенчается успехом, но попытка, как говорили в академии, не пытка…

Невольно покосившись в сторону полутемных окон замка, за которыми осталась пара стражей, Курт подумал о том, размышляют ли сейчас и те двое над тем же самым? Уговаривают ли себя не слушать того, что говорят их родные? Делают ли выбор между ними и чужаком, которого едва знают? Остаются ли по эту сторону потому, что этот самый чужак, все-таки, не кто попало, и это удерживает их? Или все уже для себя решили, и теперь лишь ждут благоприятного момента?..

Разговор с солдатом дал небольшую встряску, взбудоражив засыпающий мозг, однако и этого хватило ненадолго. Побоявшись с полчаса, Курт снова стал клевать носом, и при очередной встрече с Мейфартом в основной башне был вынужден выслушать еще одно предложение отправиться спать. Вопреки ожиданиям, один из стражей внутри замка бодрствовал (похоже, солдаты так же не доверяли капитану и инквизитору, шатающимся по поместью, так же ожидали от них удара в спину и так же следили за ними), а потому от отдыха Курт наотрез отказался. В сложившейся ситуации был реальный риск проснуться, стоя перед вратами Рая… куда еще и не пустят, подумал он мрачно, снова сворачивая на полутемную лестницу вниз, ибо на земле останется незаконченная работа и неисполненные обеты.

Вспомнился анекдот, разгуливающий среди курсантов — о том, как явившемуся перед райскими вратами инквизитору навстречу вышел радушный апостол Петр, говоря, как рады ему и какое хорошее местечко придержали за его заслуги. На что инквизитор сурово насупился и заявил, что он, вообще-то, здесь для инспекции, посему у служащих есть двадцать минут на то, чтобы подготовить необходимую документацию…

Какой увлекательной, интересной и простой казалась тогда предстоящая работа; как теперь все это далеко — и академия, и курсантские шуточки, и мечтания о громком деле, которое прославит и вознесет… Курт вздохнул, выходя на светлеющий двор, уже озаряемый восходящим солнцем. С другой стороны, все так, как и мечталось. Кто скажет, что последние два… уже скоро — три дня не увлекательны? скучны? И все просто — все предельно просто: или обитатели замка вместе с ним доживут до прихода поддержки, или нет. Возвышения по служебной лестнице, конечно, не будет, но слава — слава ему обеспечена. По Конгрегации пойдут рассказы о молодом неудачнике, который, раскрывая первое дело, за восемь дней ухитрился устроить крестьянскую войну местного значения, причем не просто погиб под вилами взбешенных крестьян, но еще и прихватил с собой на тот свет всех свидетелей. И кто-нибудь с полным основанием сможет сказать, что, если уж так работают выпускники с отличием, то все малефики могут спать спокойно…

Приближаясь к надвратной башне, Курт услышал нарастающий шум за стеной и ускорил шаг. Взбежав по лестнице, он встал рядом с дозорным, хмуро осматривающим пространство у ворот, и посмотрел вниз.

Они собирались снова. Те, что несли дежурство у костров, затаптывали огонь, громко здороваясь с вновь прибывшими, которые сегодня уже были вооружены — всем подряд, от топоров до набивших оскомину в устном фольклоре вил, при взгляде на которые становилось дурно от мысли о том, что эти заточенные чудища могут сделать с внутренностями при удачном ударе…

— Сегодня они говорить не собираются, — тихо проронил дозорный и, отвернувшись, тяжело привалился к стене. Курт не ответил, и тот добавил еще тише: — Там… у меня друзья и мать. Похоже, этой ночью рука у вас дрогнула зря.

У тебя, я полагаю, не дрогнет, подумал Курт, снова переводя взгляд на собирающуюся толпу. Они сходились медленно, по одному, по трое, уже не скапливаясь у ворот, а расходясь в обход всей стены; и уже сейчас их было более полусотни. Он поднял глаза, глядя на все более вздымающееся солнце с тоской; часам к семи утра при таких темпах они будут готовы начать…

Не ответив солдату, Курт развернулся и направился к замку. Сонливость слетела, уже не закрывались глаза, хотя тяжесть в голове и вялость остались и по-прежнему хотелось остановиться и забыться сном — пусть сидя, пусть хоть стоя, прислонившись к стене…

Капитан столкнулся с ним в дверях жилой башни — тоже заметно воспрянувший, мрачно оживленный.

— Я видел в окно, как вы просто-таки взлетели на башню. Новости?

— Они собираются. Настроены серьезно, — сообщил Курт тихо, высматривая стражей за спиной капитана и косясь по сторонам. — Вооружены. Расходятся по периметру стены.

— Не ищите их, — перехватив его взгляд, сказал капитан. — Я оставил обоих на первом этаже, в главном коридоре — чтоб, если что, были поблизости.

— И они вас послушали?

— Пока — да.

— Ваш дозорный, — помедлив, произнес он невесело, — вчера ночью предлагал всадить в него нож. Пока не стало поздно, и он не надумал открыть ворота.

Мейфарт бросил хмурый взор через его плечо в сторону двери, словно надеясь пронзить ее взглядом и увидеть глаза солдата, оставшегося на башне, и сквозь зубы вздохнул:

— Может, зря не всадили…

— Да, — кивнул Курт, — сегодня он мне так и сказал. Хуже, что я сам начинаю так думать.

— Еще не поздно.

Он умолк, глядя на Мейфарта настороженно, и нерешительно проронил: