Несостоявшийся император Федор Алексеевич - Андрей Богданов

С гневом думал боярин Владимир Дмитриевич о всесилии палатных предстателей, постепенно окруживших больного царя плотным, непроницаемым кольцом. Конечно, то были не настоящие временщики, захватившие правление, а лишь влиятельные и доверенные ближние люди государя, выдвинувшиеся по дворцовому ведомству — отличившись расторопной помощью царю в управлении его личным хозяйством. Кто из них первый, кто последний — сказать сложно.

На вид главнейшим был боярин и оружничий Иван Максимович Языков. Долгоруков знал, что сей «глубокий прежде площадных, потом и дворцовых обхождений проникатель», служивший еще с 1671 г. в Судном дворцовом приказе, при восшествии Федора Алексеевича на престол пожалован был в постельничие (затем в думные постельничие). Новый думный чин возглавил Царскую мастерскую палату вместе со стряпчим Михаилом Тимофеевичем Лихачевым, родным братом государева постельничего Алексея Тимофеевича Лихачева.

В августе 1680 г., получив чин окольничего, Языков стал руководить Оружейной, Золотой и Серебряной палатами, оставив Царскую мастерскую палату братьям Лихачевым. С февраля 1681 г. еще один Языков — Павел Петрович — возглавил дворцовый Казенный приказ, в начале 1682 г. перешедший в ведение М.Т. Лихачева. А еще один Лихачев — Иван Афанасьевич — заступил судьей в Большой Дворец. Рачительный хозяин Федор Алексеевич, очень любивший «художества» и лично следивший за работой своих мастеров, особенно сблизился с распорядительными администраторами, на лету ловившими его мысли и щедрыми на разные усовершенствования. В начале 1682 г. Языков был уже боярином, Лихачевы же, хоть и не имели думных чинов, реально оказались ближайшими друзьями и комнатными советниками государя.

Со стороны выглядело так, что именно Языковы с Лихачевыми сокрушили власть Милославских (родичей царя Федора по матери) и Хитрово (господствовавших в дворцовом ведомстве). И как было не сомневаться в силе временщиков, когда именно с их помощью государь, без всякого смотра невест и вопреки яростному противодействию своего дяди И.М. Милославского, женился в 1680 г. на полюбившейся ему девице Агафье Федоровне Грушецкой!? Бедная царица, родив летом 1681 г. царевича Илью, вместе с младенцем померла. Как было не увериться, что именно Языковы и Лихачевы «положили жестокую бразду» кланам Милославских и Хитрово, едва ли не изгнав их из дворца, когда 15 февраля 1682 г. Федор Алексеевич чуть ли не тайком, без обычного чина и при запертом Кремле, женился вторично — на Марфе Матвеевне Апраксиной, дочери дворянина незнатного, зато свойственника И.М. Языкова?!

На деле все было сложнее, чем рассказывает легенда. Даже простодушный Долгоруков подозревал, что Языковы, Лихачевы и Апраксины были лишь «сильным орудием» более могущественных лиц светского и духовного звания. Голицын же был совершенно уверен, что дворцовое ведомство перешло к временщикам после кончины их покровителя Б.М. Хитрово в 1680 г., поелику родичи главы дворцового хозяйства нимало не способны были заменить сего талантливого администратора. Также и громкая ссора царя с Милославским по поводу свадьбы с Грушецкой, сопровождавшаяся непечатными выражениями боярина и спусканием его с лестницы, не привела непосредственно к падению родного государева дяди.

Крах Милославского произошел лишь через полгода, причем приказы, находившиеся в его ведении, достались Долгоруковым! Те, конечно, вынуждены были затем поделиться с другими знатнейшими родами. Но симпатию между коалицией вокруг Долгоруковых и патриархом Иоакимом, задолго до смертельной болезни Федора собравшем и державшем в Москве всех, включая вновь назначенных в горячие точки, епархиальных архиереев, острозрительный князь Василий Васильевич Голицын проницал насквозь.

Добрейший Василий Дмитриевич Долгоруков, в отличие от более активных сородичей избегавший бремени государственной власти и лишь недолго в 1681 г. руководивший Разбойным приказом, не был зашорен на политических расчетах. Зато он хорошо видел, что творится вокруг Кремля, слышал народные вопли и стенания о «неисправлении правых дел» в приказах, беззащитности людей от связанных круговой порукой больших и малых начальников. До сих пор надежда прорвать сей замкнутый круг и приструнить народных обидчиков возносилась к единственному неподкупному владыке — государю царю (патриарха Иоакима не числили заступником обездоленных).

«Но когда господь Бог хочет какую страну… казнию наказать — тогда первее отъемлет мудрых правителей и сострадателей человекам благих». «Так же и в наше время, — мыслил Долгоруков, — благоволил Господь Бог крепкого нашего самодержца, и благохотного всем людям человека, и милостивого царя, гневаясь на людей, отнять. Который бы ради своего мудрого рассмотрительства и великого милосердия, если бы болезнь его не постигла, народное бедствие всячески бы смог успокоить. Ибо уже в царствующем граде гнев Божий от налогов начальнических и неправедных судов разгораться начал…»

Отступление историческое: о причинах разорения и погибели царств

В России многих тогда волновал вопрос о сохранении внутреннего мира: повторения Смуты не хотело подавляющее большинство, а власти к тому же были весьма (едва ли не более всех в Европе) удручены уроком Английской революции. Большинство летописцев и историков размышляло, отчего это одни государства приходят к падению, а другие обращаются великими державами. Не растекаясь мыслию по древу, ознакомимся с общим взглядом на проблему просвещенного историка Сильвестра Медведева, изложенным в его «Созерцании» гражданской смуты в столице в 1682 г.

Отнюдь не желая проводить аналогий, ограничусь простым, по авторскому порядку, перечислением тезисов мыслителя, считавшего, что история есть коллективная память человечества. Как лицо без памяти недееспособно, так и общество без опыта истории безумно и аморально. Правда, историческое знание опасно и далеко не всегда оптимистично. Однако человеку разумному, созданному Богом для познания мира, интересоваться историей столь же свойственно, как смотреться в зеркало:

От него можешь бело-черно знатиИ яко тебе будет умирати.

Итак, прежде всего людей — мужей и жен — охватило отчаяние от «неправд и нестерпимых обид» в «неполучении правых дел», рождался гнев «на временщиков, и великих судей, и на начальных людей, что мздоимством очи себе по-слепили». Увы, «мзда ослепляет очи и премудрых». Далее, узкий круг царских ближних предстателей, презрев идею совета со многими, особенно искусными и мудрыми людьми, принялся вымышлять «всякие новые дела в государстве, и чины в даянии чести, и суды иночиновные в гражданстве покусился вводить, иноземным обычаям подражая».

Забыв истину, что «во многом совете спасение», новые правители, сами «мелкие люди», запустили ужасный процесс: напрасные смерти видных людей, вызывающие «великую молву и смущения»; ненавистные, в поношение и укоризну гражданские законоположения; «добрых обычаев смущение, а мерзких прозябание». В итоге — «великие будут сеймы многонародные и частые» на пагубу вельможам, боярам и начальникам. «Подданные восстанут против правителей своих за то, что сердца их опечалены и тоскою наполнены».

Попытки мудрых вельмож успокоить страну провалятся; «казна истощится». Государство разоряется, когда «начальники больше печалятся о корысти своей и о достоинстве над иными честью, нежели о добром деле всего государства».

За междоусобием в верхах крадется смута, «а за смутою погибель государству последует: ибо из малой искры огня великий пламень происходит»![313]

Мудрые говорят о пагубности заведения в стране иноземных обычаев: будь то государственное право, организация и управление — или просто одежда, обувь, пища и питье. Ликург, запретивший спартанцам любые заимствования, «то не для того делал, чтобы у иноземцев чести унимать или чтобы их ненавидеть — но чтобы… в обычаях и делах оного государства не была бы перемена». В особенности речь о заимствованиях убыточных: за потерей богатства следует «хотение приступиться до чужого имущества… И за таким делом смущение и мятеж происходит в государстве, а после — разорения царств».

«Удобно слава государства того погибает, где владеют злоба, неправда и хитрость в лукавстве. Того ради всякие властители всяких государств зело должны беречь то крепко, чем бы целость государства своего содержать могли и себе бессмертную славу на веки оставили». В России же сбывается пророчество Исайи от Господа: «поставлю юношей князьями их и ругатели обладают ими»!

В самом деле, задает вопрос историк вместе с гласом народа: «Как можно содержать в мире многое множество людей, не возъимев в судах правосудства?! Если того не будет — от таких правды устраняющихся дел как в иных прежде государствах велия изменения были, так и здесь конечно некое изменение в государстве произойдет!» Альтернатива правосудию — неправедный страх. Удержит ли он народ в покорности? Забыли, пишет в гневе Медведев, мудрых совет: