Комитет-1991. Нерассказанная история КГБ России - Леонид Млечин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Когда человек находится в состоянии аффекта и думает о самоубийстве, ему не до логических рассуждений. Логика уступает место внезапному порыву.
– Им было чего опасаться?
– Радикалы в тот момент настаивали на жестких мерах, запрете КПСС, люстрации. Но значительная часть старой номенклатуры сразу перескочила в новый поезд. И вот эта новая элита не позволила событиям пойти по радикальному пути.
– Все же странно, что они поспешили уйти из жизни. Это были люди с достаточно крепкой нервной системой. Почему они вдруг сломались?
– Я встречал очень сильных людей, которые с честью выдерживали самые серьезные испытания и боль пересиливали, но не могли стерпеть предательства. У них было ощущение, что их предали, сдали. Я ведь тоже потом пережил нечто подобное. Когда идешь за человеком, веришь в него, а тебя как ненужную шахматную фигурку смахивают с доски, это тяжелый момент в жизни. Не всякому дано пережить такое достойно.
– История с самоубийствами произвела сильное впечатление на общество. Все это горячо обсуждалось. А какой была реакция в высшем эшелоне власти? Например, президента Ельцина эти самоубийства интересовали?
– После путча началась борьба за власть, – напоминает Виктор Иваненко. – Стали дожимать команду Горбачева. Да и Ельцин сразу исчез из Москвы, уехал на юг отдыхать. Я, председатель КГБ России, три дня не мог дозвониться до президента, чтобы доложить о захвате здания управления госбезопасности Чечено-Ингушетии в Грозном и согласовать совместные действия. А вы говорите о каких-то самоубийствах…
– А деньги партии?
После путча нашли записку заместителя генерального секретаря ЦК КПСС Владимира Антоновича Ивашко от 23 августа 1990 года «О неотложных мерах по организации коммерческой и внешнеэкономической деятельности партии». В записке говорилось: «Нужно создавать структуры „невидимой“ партийной экономики, к работе в которой будет допущен узкий круг людей, определяемый Генеральным секретарем ЦК КПСС или его заместителем».
Управление делами ЦК получило право приобретать имущество, создавать совместные фирмы как с иностранными предпринимателями, так и с советскими – государственными предприятиями, кооперативами и отдельными гражданами. Начались операции по переводу денег за границу с помощью сотрудников внешней разведки КГБ.
Виктор Иваненко:
– Поручили мне вместе с прокуратурой искать деньги партии. Мы пытались открыть некоторые источники. Но определенная часть новой номенклатуры не захотела глубже копнуть. Деньги уводили люди с разведывательным опытом, с опытом международной финансовой деятельности. А в прокуратуре расследование вели следователи, которые опыта такого не имели. Им, извините, лапшу на уши вешали. Деньги ушли в советские банки, работавшие за границей. Я хотел там поискать, да меня остановили.
Виктор Максимович Мишин, который был в 1991 году первым заместителем управляющего делами ЦК КПСС, объяснил:
– В 1990 году значительная часть финансовых средств КПСС была размещена на депозитных счетах в различных коммерческих банках. Когда в августе 1991 года началась вся эта свистопляска, некоторые банкиры поспешили перевести деньги партии в госбюджет, а остальные оставили средства на счетах…
Иначе говоря, не существовало никаких тайных номерных счетов, таинственных курьеров с чемоданчиками, прикрепленными к руке, паролей и прочей романной чепухи. Умелые люди с ходу приватизировали партийные деньги и пустили их в оборот. Они уже давно приносят кому-то прибыль. Люди компетентные знают кому.
Лубянская площадь без Дзержинского
Как бы сегодня ни оценивались события августа 1991 года, всякий, кто хорошо помнит те дни, подтвердит: провал путча воспринимался как праздник. В Москве его отмечал чуть ли не весь город.
Но вот что самое интересное: встретить победу над ГКЧП вышло на улицы много больше публики, чем было в стране твердых сторонников демократии.
Сколько раз потом будут удивляться: куда делись все те, кто участвовал тогда в митингах, демонстрациях, кто требовал перемен? Ведь это были сотни тысяч людей, если не миллионы… А за демократическую платформу на выборах с каждым годом голосовало все меньше и меньше. Напрашивается закономерный вывод: люди быстро разочаровались в демократии. Но точнее будет сказать, что среди тех, кто весело провожал в последний путь ГКЧП, демократически мыслящих было совсем немного.
Что же праздновали остальные?
Провал августовского путча – это настоящая революция. Исчез ГКЧП, исчезло все – ЦК, обкомы, горкомы, райкомы!.. КГБ перестал внушать страх. И никто не пришел на помощь старой системе! Даже ее верные стражи.
В те дни любые начальники говорили и вели себя необычно – предупредительно, даже заискивающе. Такого не было ни до, ни после. Они боялись! На последнем совещании участников ГКЧП первый секретарь столичного горкома Юрий Анатольевич Прокофьев, говорят, истерически кричал:
– Дайте мне пистолет, я застрелюсь!
Прокофьев вошел в историю своим бегством из Москвы после провала путча. Его искали, чтобы допросить. Сажать не собирались. Он в конце концов сдался властям, с него сняли показания и отпустили.
Рухнула советская власть. Потеряли свои кресла все вожди и хозяева жизни, которые столько лет командовали народом. Еще вчера они были хозяевами страны, а сегодня – никто и ничто! А это же и есть настоящий праздник: увидеть крушение тех, кто помыкал тобой…
Виктор Иваненко:
– Домой я попал только 22 августа. А вечером поехал на Лубянку. Там же народ на площади начал собираться.
– А что происходило в самом комитете?
– Собралась коллегия КГБ СССР. Все сидят на своих местах. Не хватает только председателя – Крючков арестован. Мы приехали с Поделякиным. Поздоровались со всеми, руки пожали.
– Какие лица были у людей в коридорах и в кабинетах Лубянки?
– Напряженные. Вытянутые. Многие растеряны. Особенно члены коллегии КГБ СССР. Наиболее симпатичный мне человек, Николай Сергеевич Леонов, начальник аналитического управления, говорил: пришла беда – открывай ворота.
Иваненко поинтересовался у членов коллегии комитета госбезопасности:
– Ну, что делать будем?
Кто-то из зампредов КГБ СССР нехотя говорит:
– Телеграммку бы надо отправить в территориальные органы.
Тут взорвался первый заместитель председателя КГБ России генерал Поделякин:
– Не телеграммку, а рапорта все пишите на увольнение!
Виктор Иваненко:
– Я на такую резкость не был способен. А Володя – человек эмоциональный, порывистый. И он всех так отчитал. Потом Леонов в своей мемуарной книге с обидой написал: надо же, какой Поделякин злющий. Сидят, обсуждают, что надо телеграммы отправить и в отставку всем подавать, потому что запятнали себя участием в путче.
Звонок по АТС-1, Иваненко просят к аппарату. Звонит глава российского правительства Иван Степанович Силаев:
– Ты что там сидишь с этой бандой? Мы тебя самого уволим за то, что ты с ними!
Иваненко слова предсовмина удивили:
– Не дело Ивана Степановича угрожать. Сам Иван Степанович, когда защищали Белый дом, отправился ночью домой.
Но Иваненко пересказал этот разговор членам коллегии КГБ:
– Видите, какая обстановка, как к вам относятся.
Он ушел. Кто-то из членов коллегии не без зависти произнес:
– Он последний, кому позволено свободно уйти из этого здания…
Иваненко уехал в Белый дом, зашел к Бурбулису:
– Геннадий Эдуардович, что за угрозы? Обещают меня снять за то, что я сижу с этой бандой, а я как раз обсуждаю вопрос об их отставке…
Государственный секретарь успокоил его:
– Не обращай внимания.
22 августа 1991 года коллегия КГБ полностью открестилась от Крючкова:
«В связи с предпринятой 19 августа с. г. попыткой группы государственных лиц совершить антиконституционный переворот коллегия КГБ СССР считает необходимым от имени всего личного состава органов государственной безопасности заявить следующее.
Действия заговорщиков, сорванные решительными выступлениями демократических сил страны, нельзя расценивать иначе как выступление против конституционных властей и правопорядка, защищать которые призваны органы государственной безопасности. Сотрудники КГБ не имеют ничего общего с противозаконными актами группы авантюристов. Они тяжело переживают тот факт, что честь органов госбезопасности замарана участием руководителя КГБ СССР в так называемом Государственном комитете по чрезвычайному положению».
А на площади Дзержинского, перед старым зданием КГБ шел митинг. Люди требовали снести статую основателя ВЧК. Возникла опасность, что, если толпа свалит огромный памятник, погибнут люди.
Мэр Москвы Гавриил Попов подписал распоряжение: «В связи с тем, что руководство КГБ СССР принимало самое активное участие в подготовке и осуществлении государственного переворота 19–22 августа 1991 года, и учитывая, что памятник Ф. Э. Дзержинскому является символом органов ВЧК-ГПУ-НКВД-КГБ СССР, сыгравших преступную роль в истории народов России:
