«Любовь к родному пепелищу…» Этюды о Пушкине - Арнольд Гессен

Так представлял себе историк-художник будущее перевоплощение поэтом-художником древнего летописного сказания. Он, конечно, не думал, что уже родился гениальный поэт, который станет вскоре его большим другом, подхватит и осуществит подсказанную им мысль: напишет «Бориса Годунова» и посвятит «драгоценной для россиян памяти Николая Михайловича Карамзина сей труд, гением его вдохновенный, с благоговением и благодарностию».

В те годы, когда Карамзин опубликовал свои мысли «О случаях и характерах в Российской Истории, которые могут быть предметом Художеств», маленький Пушкин лежал еще в колыбели…

Через два десятилетия Пушкин отбывал уже южную ссылку и с увлечением знакомился с русскими летописями. В его личной библиотеке, хранящейся в Пушкинском Доме Академии наук СССР, и сегодня находится «Летописец Русской от пришествия Рурика до кончины царя Иоанна Васильевича» издания 1792 года.

Издание это имелось у Пушкина даже в двух экземплярах. Судя по тому, что в одном из них осталась лежать с пушкинского времени закладка, поэт был знаком с ним.

Здесь летописец так повествует о смерти Олега:

«По сих имея Олег мир ко всем странам самодержавствуя в Киеве безо всякой опасности. И некогда во осеннее время вспомнил о коне своем, его же повелел кормити в стойле, и не употреблять никуды в разъезд, коего он вельми любил и всегда на нем ездил, а понеже много время его не видал, и для опасности на нем не ездил многа лета, а на пятой по прибытии от Царяграда год воспомнил о нем от коего ему прорекли умереть волхвы и кудесники, коих он собрав вопроси глаголя: от чего мне умереть?

И рече ему один кудесник тако: «Княже! Конь его же ты любишь и ездишь на нем, от того ти будеть кончина».

Летописец был, бесспорно, поэт с душою лирическою и певучею, но как гениально пересказал Пушкин это древнее сказание.

Семь строф заняли они в пушкинской «Песне о вещем Олеге». Поэт XIX века полностью сохранил историческую достоверность предания, но обогатил его своим поэтическим вымыслом, ярким словом, вещими, вдохновенными образами.

Пушкин не собирает кудесников, как это предложил Карамзин, он выбрал другой образ:

Из темного леса навстречу емуИдет вдохновенный кудесник,Покорный Перуну старик одному,Заветов грядущего вестник,В мольбах и гаданьях проведший весь век…

К нему, кудеснику, любимцу богов, приближается Олег, просит предсказать ему будущее, не бояться его – в награду обещает любого коня.

Пушкин писал «Песнь о вещем Олеге» в 1822 году в Кишиневе, в пору своей политической ссылки.

«Безрукий князь» Александр Ипсиланти поднимал восстание за освобождение Греции от поработившей ее Турции.

Пушкин встретился тогда с молодым подполковником П. И. Пестелем, прибывшим в Кишинев, чтобы собрать сведения о греческом восстании, и сам готов был вступить в ряды инсургентов для освобождения Эллады.

Неспокойно было и в России: тайные общества готовились покончить с самодержавием и крепостничеством.

И в уста кудесника Пушкин вложил гордый ответ:

Волхвы не боятся могучих владык,А княжеский дар им не нужен;Правдив и свободен их вещий языкИ с волей небесною дружен.Грядущие годы таятся во мгле;Но вижу твой жребий на светлом челе.……………………………………….Твой конь не боится опасных трудов;Он, чуя господскую волю,То смирный стоит под стрелами врагов,То мчится по бранному полю,И холод, и сеча ему ничего.Но примешь ты смерть от коня своего.

Пушкин не отступает от повествования летописца: Олег, угрюмый, оставил коня, погладил, потрепал прощальной рукой гриву, велел купать его, кормить отборным зерном.

Вспомнив о нем через годы, узнав, что конь давно уже почил непробудным сном, Олег, как гласит предание: «разсмеялся и укорив волхвы и кудесника, иже ему предсказа от коня сего умрети, и рек: всегда тии глаголют лож, яко же се ныне зрим, уже умре, а я есмь жив, и повеле себе оседлати коня да поехав хотя на кости его посмотрит».

Пушкин переложил эти летописные предания на язык поэзии:

Могучий Олег головою поникИ думает: «Что же гаданье?Кудесник, ты лживый, безумный старик!Презреть бы твое предсказанье!Мой конь и доныне носил бы меня»,И хочет увидеть он кости коня.

Олег увидел эти омытые дождями благородные кости. Так повествовал об этом летописец, так рассказал об этом и Пушкин. Но поэт не пошел по пути, предложенному Карамзиным: «Я изобразил бы Олега в то мгновение, как он с видом презрения отталкивает череп; змея выставляет голову, но еще не ужалила его». И не поставил Пушкин в отдалении «одного из волхвов, который смотрит на Олега с видом значительным»…

У Пушкина змея внезапно ужалила князя:

Из мертвой главы гробовая змияШипя между тем выползала;Как черная лента, вкруг ног обвилась:И вскрикнул внезапно ужаленный князь…

Прошло почти полтора столетия со дня создания Пушкиным этого непревзойденного эпического стихотворения. Сохранив сюжет и его исторический колорит, оно и сегодня переносит нас в ту далекую эпоху. «Пьеса эта, – писал В. Г. Белинский, – исполнена поэтической прелести, которую особенно возвышает разлитый в ней элегический тон и какой-то чисто русский склад изложения».

Мы со школьных лет помним это стихотворение наизусть, восхищаемся звучными пушкинскими строфами. Мы точно присутствуем при том, как из «темного» леса выходит древний кудесник, и повторяем вслед за ним его гордый и вдохновенный ответ князю Олегу:

Волхвы не боятся могучих владык…

Анчар – древо яда[46]

19 октября 1828 года, день семнадцатой лицейской годовщины, Пушкин праздновал вместе с товарищами в Петербурге. Делились далекими воспоминаниями, пели песни, бражничали до полуночи. В протокол собрания Пушкин вписал:

Усердно помолившись богу,Лицею прокричав УРА,Прощайте, братцы: мне в дорогу,А вам в постель уже пора.

И в ту же ночь выехал в Малинники, небольшое имение в Старицком уезде Тверской губернии, принадлежавшее хозяйке Тригорского П. А. Осиповой и ее детям от первого брака, Вульфам.

Здесь Пушкин прожил конец октября и весь ноябрь. Это была творческая осень. Его застала в Малинниках зима, и он писал:

Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаюСлугу, несущего мне утром чашку чаю,Вопросами: тепло ль? утихла ли метель?Пороша есть иль нет? и можно ли постельПокинуть для седла, иль лучше до обедаВозиться с старыми журналами соседа?

Здесь Пушкин мог найти журналы «Музу» за 1796 год и «Детское чтение для сердца и разума» за 1819 год и прочитать в одном из них переведенную на русский язык статью из английского журнала «London Magazine» о ядовитом дереве рода крапивных, анчаре, растущем в Ост-Индии и на Малайских островах. Автор, голландский врач Ф. Фурш, писал в своей статье, что млечный сок этого дерева содержит сильный яд, которым туземцы отравляют наконечники своих стрел. Осужденным на смерть преступникам предоставлялся на острове Ява в качестве последнего шанса на спасение поход к этому дереву за ядом: если им удавалось вернуться живыми, им сохраняли жизнь.