Генерал-адмирал. Война - Роман Злотников

Исход продолжался целую неделю. От побережья проливов и до новой линии соприкосновения войск, изменившейся после попыток турок атаковать прикрывавшие границу войска, было больше ста верст, и пройти их сумели не все. После окончания этого исхода нам пришлось собирать по обочинам дорог и троп и хоронить умерших — их было около сорока тысяч. Но эго число ничтожно по сравнению с количеством смертей по другую сторону линии соприкосновения войск. То есть там, куда и устремлялись все эти люди. Дело в том, что там их никто не ждал. Турецкие власти оказались просто не готовы к прибытию такого количества беженцев — не было ни одежды, ни одеял, ни палаток, ни продуктов питания. Люди шли вперед, движимые надеждой и волей, держась из последних сил, но стоило им очутиться там, куда они так жаждали попасть, как силы оставляли их и многие умирали, просто присев на камень у дороги, чтобы передохнуть и успокоиться, потому что всё, дошли. Спустя четыре дня в полосе, занимаемой турецкими войсками, скопилось почти сто сорок тысяч трупов. И армия, раньше довольно вяло реагировавшая на происходящее, поскольку Энвер-паша считал беженцев предателями и тряпками, сорвавшими его блестящий план по возвращению Стамбула, вынуждена была принять меры. Ибо не только воевать, а просто существовать в смраде разлагающихся трупов было невозможно. Для беженцев развернули лагеря, но запасы одеял, палаток и продовольствия для них начали поступать только через неделю, поскольку армии вдруг стало не до этих лагерей. Ибо русские перешли в наступление. Спускать туркам с рук вероломное, поскольку оно произошло без объявления войны, нападение на нас я был не намерен… И стамбульские мусульмане, только что добравшиеся до цели, вновь оказались предоставлены сами себе. Они спали на земле и камнях и ели то, что нашли — мох, свежую молодую листву, кору деревьев. Когда линия фронта приблизилась, почти половина из числа тех, кто собрался в этих лагерях, были мертвы. Остальные побрели на восток, прочь от гяуров.

«Урегулирование неожиданных разногласий» с турками закончилось 22 апреля. Турция еще в прошлом году, после заключения мирного договора, вышла и из войны, и из Четверного союза, поэтому возникшие между нами и турками «недоразумения» теперь являлись только нашим с ними делом. Так что мы с турками не слишком церемонились. Им удалось уговорить нас оставить им Бурсу, но граница теперь проходила по самой ее окраине. Кое-где произошло «уточнение границ» по итогам последнего нашего наступления, отодвинувшее уже согласованные границы на расстояние от сорока до девяноста верст. Вдоль новой границы устанавливалась стоверстная демилитаризованная зона, в которую, к жутчайшей досаде турок, попадала и захваченная греками Смирна. И ко всем просьбам турок рассмотреть «вот этот конкретный участок в особом порядке» мы оставались глухи. Более того, на Турцию накладывалась контрибуция в размере двухсот миллионов золотых рублей, которую она должна была выплатить равными долями за двадцать лет; на каждый просроченный рубль ежемесячно начислялась пятипроцентная пеня.

Окрестности Царьграда обезлюдели. По последующим подсчетам, общее число гражданского населения в городе и на всей захваченной нами европейской части Турции составило не более двадцати пяти тысяч человек. На азиатской оказалось несколько больше — около шестидесяти тысяч. Но это были крохи. Город словно вымер. Множество домов стояли пустыми, с выбитыми окнами, с распахнутыми дверями. Все это производило настолько гнетущее впечатление, что посетивший вскоре развалины Николай II потребовал немедленного заселения этих земель. Мне с трудом удалось придержать его за штаны. Все надо было сделать по уму, чтобы у нас больше никогда не появлялось необходимости применять военную силу для сохранения в своих руках этой важнейшей для России территории.

Было принято решение объявить Царьград и окрестности «территорией ограниченного поселения». Сюда приглашались лица исключительно православного вероисповедания, великоросской, малоросской и белоросской национальностей, а также кавалеры орденов Святого Владимира и Георгиевские кавалеры — без ограничения национальности и вероисповедания. Всем переселенцам предоставлялась возможность выбрать жилье и получить ссуду на обустройство от ста (обычным переселенцам) до тысячи рублей (полным Георгиевским кавалерам). Заработать переселенческая программа должна была через месяц после окончания войны, «дабы славным русским воинам, в настоящий момент сражающимся за Россию, не было причинено невольного ущерба», но записаться в полках можно было уже сейчас. На этом эпопея с Царьградским мятежом была завершена.

Двадцать девятого апреля капитулировала Италия, так и не возобновившая боевых действий, а б мая наши войска, сосредоточенные в Чехии, Словакии, Венгрии и Словении, а также части хорватской, боснийской и возрожденной сербской армий перешли границу Австрии и начали наступление на Вену. Австрийцы капитулировали 10 мая. А 11-го германский император Вильгельм II приказал начать отвод немецких войск с удерживаемых ими территорий Франции, Бельгии и Люксембурга, одновременно обратившись к России, Англии и Франции с просьбой о начале мирных переговоров. Великая война закончилась.

Эпилог 1

Ваше высочество, пора собираться!

Я вздрогнул, открыл глаза и уперся взглядом в лицо своего секретаря. Ну надо же, в кресле задремал. Старею.

— Да, иду… — Я с трудом выбрался из объятий огромного удобного кресла, в котором так уютно пригрелся, и, шаркая, двинулся в гардеробную, где ждал лакей, помогавший мне одеваться. А что делать — старость.

На этот раз я надел фрак, тоже старый. Ну, не в том смысле, что потертый и поношенный — я и на-девал-то его всего раз десять, — просто он был пошит еще в 1918-м, аккурат к окончанию Версальской мирной конференции, на которой были подведены итоги Великой войны. Будет этакий символический посыл журналюгам. Мол, престарелый великий князь придает сегодняшнему событию не меньшее значение, чем Версальской конференции. Они это любят…

Версальская мирная конференция открылась 1 июня 1917 года. И самым главным успехом, достиг

нутым нами при ее подготовке, я считал то, что в ее работе не приняли участие представители САСШ. Впрочем, это не было исключительно нашей заслугой. Во-первых, претензии американцев на участие в конференции не имели подтверждения, так сказать, кровью и порохом. В отличие от той истории, что здесь знал только я, у нас американцам не удалось вскочить в последний вагон уходящего поезда, поэтому ни один американский солдат не то что не погиб на этой войне, но даже не сделал на ней ни единого выстрела. Хотя и в той истории их участие было не то чтобы очень значимым39. Но все-таки оно было… Американские газеты, правда, попытались развернуть истерическую кампанию по поводу героизма американских моряков, которые где-то когда-то мужественно палили в воду, защищая английские и французские транспортные суда от немецких подводных лодок. Но эти потуги примазаться к победителям вызвали у европейцев лишь презрительную усмешку. Кроме того, американцам здорово подкузьмили прорыв английской блокады немецких портов и те три сотни американских судов, которые успели в них разгрузиться. Так что навстречу истерике в американских газетах поднялась волна в европейских — американцам припомнили всё: и эти триста судов, и поставки в Германию через шведские порты, и вытеснение британской и французской торговли в их собственных колониях, и ту же пресловутую доктрину Монро… При том, хотя тон русской прессы был по отношению к САСШ куда более сдержанным, наше совокупное участие в этой кампании, с учетом всего комплекса факторов, было едва ли не самым весомым. Ибо многие сведения и факты, которыми оперировали самые громогласные журналисты на обоих берегах Атлантики, были извлечены на свет божий и представлены широкой публике с помощью русских денег.

Мы начали подготовку к этому этапу войны (а я воспринимал мирную конференцию как заключительный, но едва ли не наиболее важный этап именно войны) еще в 1916 году, во время президентских выборов в САСШ, когда Вудро Вильсон выставил свою кандидатуру на второй срок. Ибо я считал жизненно важным для России не только максимально ограничить влияние САСШ на европейские дела, но еще и постараться не допустить либо отдалить создание устойчивого альянса Великобритания—САСШ. Противодействие этому альянсу вообще было ключевой задачей и являлось целью любых моих усилий как в области внешней политики, так и во многих других. Еще во времена «большой пирамиды» я нарочно так выстроил систему подбора персонала, чтобы в Великобритании Германо-американское общество промышленности и судостроения ассоциировалось в первую очередь с американцами (оно там даже именовалось чуть по другому — Американо-германским), а затем и основательно вложился в английскую прессу, чтобы в газетах специально выпятили этот факт… Причем вот что удивительно — это было в интересах и самой Великобритании. Ведь создание альянса привело к тому, что, вроде как поддерживая англичан во всех их войнах, САСШ тихой сапой вытянули из-под них и подгребли под себя всю морскую мировую торговлю, отобрали у них контроль над самыми значимыми регионами мира и превратили Великобританию в своего послушного сателлита. Господи, да если все посчитать, никакое поражение Великобритании ни в одной войне не нанесло ей таких потерь, как поддержка этого «союзника». И одним из способов моего противодействия американцам являлось именно раскрытие англичанам глаз на то, во что им обходится «союз» с САСШ и к чему он может привести в дальнейшем. Причем, как ни странно, большую помощь в этом мне оказали сами американцы.