Любовь по смете не проходит (СИ) - Винд Дасти

— Аня, ты мало кушаешь. Что тебе ещё положить? — спросила Светлана.

— Спасибо, все очень вкусно. Я, правда, наелась до отвала.

— Тогда будь другом, — Александр Геннадьевич взял пустую бутылку, покрутил в руке, рассматривая этикетку. — Найди Женю, и скажи, чтобы принес виски. Под женское шипение меня вино не берет.

Светлана закатила глаза, а я поднялась из-за стола.

— От лестницы направо и в самый конец коридора. Там мой кабинет, — Александр Геннадьевич усмехнулся. — И не обжимайтесь там долго. Пить хочу. Спасибо.

Я кивнула, малость покраснев, и отправилась на поиски Жени.

Второй этаж начинался с небольшой прихожей, заставленной цветами в горшках, а продолжался коридором. Двери четырех комнат были закрыты. Я прошла мимо, в конец, где комнат оказалось две. Заглянула в первую и замерла. Это, кажется, была библиотека — небольшая, квадратная комнатка, по периметру обставленная стеллажами, с двумя креслами посредине, столиком и торшером с тусклой лампой. А у окна, за которым давно стемнело, стояла Инна и курила. Прямо в комнате.

— Аня, ты не могла бы зайти сюда? — не оборачиваясь, спросила моя неожиданная собеседница. — Удели мне пару минут. Всего несколько слов.

Я шагнула вперед, чуть прикрыв за собой дверь.

— Я вас слушаю.

— Прекрасно, — Инна обернулась и, стряхнув пепел прямо на ковер, строго посмотрела на меня. — Анна, я хочу помочь тебе и открыть глаза. Ни ты, ни Женя не понимаете, чем кончатся ваши отношения. Я расскажу.

— Мне это не нужно…

Она проигнорировала мои слова.

— Богатая свадьба, роскошный дом, как этот, навсегда обреченный стоять пустым. Долгие, изматывающие твой организм, процедуры. Проколы, уколы, гормоны. Каков шанс? Я не берусь угадывать, но ЭКО — это лотерея. У вас не будет детей. Женя с головой уйдет в работу, а ты останешься одна. Никакая любовь не спасет ваш пустой брак. Ты будешь винить его, он окончательно закроется. Своим выбором ты сломаешь жизнь и ему, и себе. Ты хочешь этого? Страдать и мучиться здоровой женщине с бесплодным мужчиной? Готова к боли и к жизни в больничных палатах? К одиночеству, как итогу? Ему не нужны дети. Он может быть счастливым и без них. А ты нет.

Я не ожидала такой отповеди. Отступила на шаг, нашарила ручку и, открыв дверь, снова попятилась.

— У нас все получится. Вы не имеете права планировать чужую судьбу. Живите со своим одиночеством, а Женю оставьте в покое.

— Разве ты не хочешь детей?

— Хочу. И они у нас будут.

— А ты готова остаться с ним без детей? — она улыбнулась, так зло и хищно, что меня замутило. — Готова принять ваше одиночество? Свое одиночество? Он будет жить работой, как сейчас. Не тобой, не вашей мизерной семьей. Ты не сможешь сделать его счастливым своими мечтами о детях. У него другие цели и…

За моей спиной скрипнул паркет. Злорадная, если не зверская улыбка сползла с лица Инны. Она вытаращила глаза, глядя мне за спину.

— Ты слишком много на себя берешь, тетя, — устало произнес Женя. — Мне жаль, что ты не смогла устроить свою собственную жизнь. Но это не мои проблемы.



Он взял меня за руку и потянул прочь из комнаты.

— Женя! — Инна кинулась нам вслед. — Подумай о ней! Сколько ей придется испытать! Из-за тебя! И зачем?! Зачем тебе это ярмо?

— Что тут происходит? — у лестницы нас ждала обеспокоенная Светлана. Женя остановился, глянул на мать темными от ярости глазами и, вздохнув, протянул ей бутылку.

— Вот виски.

— Женя! — Инна замерла на верхней ступеньке. Посмотрела на нас и отвела взгляд. — Мне пора.

Она сбежала по лестнице, быстро прошла мимо нас, не поднимая головы. Из столовой вышел Александр Геннадьевич.

— Инна, в чем дело?

— Я пойду… Мне надо… По делам.

Александр Геннадьевич хмуро посмотрел на сына.

— Что у вас опять случилось?

— Не ко мне вопрос, — сухо ответил Женя. — У меня все прекрасно.

— Что бы вас… Инна, постой! — Александр Геннадьевич, весь подобравшись, неожиданно резво кинулся к двери. Инна, быстро надев туфли, схватила тренч и выскочила на улицу. — Да куда ты…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Не оборачиваясь, он выбежал следом.

Светлана вздохнула, взяла бутылку виски из рук Жени и направилась в столовую.

— Не бери в голову, Анечка, — услышала я ее голос. — Этот спектакль давно не премьерный. Женя, ты с чем виски будешь?

— Женя, — я тронула его руку. Он вздрогнул и, отведя взгляд от двери, отрешенно посмотрел на меня. — Не расстраивайся. Она несла совершенную ахинею.

— Да… Ахинею… Прости… — он снова сжал мою ладонь. — Может, поедем домой?

— Я не хочу оставлять твою маму одну.

— Да, наверное. Идем.

Женя прошел вперед, а я проводила его встревоженным взглядом.

Сколько раз эти самые слова об одиночестве и ярме повторяла ему Инна? Зачем? От чего она хотела его защитить? Как глупа была ее слепота, ее гипертрофированная любовь к своему племяннику! Она оберегала его от всего, даже от счастья, за которое он готов был бороться. Сам.

— Женя, — позвала я. Он обернулся. — Я тебя люблю.

— Я знаю, — он слабо улыбнулся. — И я тебя.

Мы вернулись в столовую. Женя старался вести себя как ни в чем не бывало, и наша беседа снова стала непринужденной, простой, но интересной во многом благодаря его хорошему настроению. Он шутил, рассказывал всякие байки со стройки, а Светлана счастливо улыбалась, глядя на сына. Меня удивило, что Александр Геннадьевич так долго не возвращался. Прошло, по крайней мере, минут двадцать прежде, чем он зашел в столовую, хмурый и злой. Никто не спросил его об Инне, да он, похоже, и не собирался говорить. Сел на свое место и плеснул себе виски. Женя искоса посмотрел на отца и, под столом положив руку мне на колено, произнес:

— Спасибо большое, но нам, наверное, пора.

— Может, останетесь ночевать? — предложила Светлана.

— Нет, спасибо, мам. Завтра много дел. Я оставлю машину у вас, а утром заберу.

— Как скажешь, — буркнул отец.

Женя вызвал такси, и его родители вышли к воротам нас проводить.

— Жду тебя в гости почаще, — Светлана напоследок ещё раз обняла меня. — Я так рада, что ты у нас теперь есть.

Из-за ее плеча я увидела, что Женя говорил с отцом. Александр Геннадьевич выбросил недокуренную сигарету в грязь и ушел в дом. Женя не повернулся к нему больше. Сразу двинулся ко мне.

— Спокойной ночи, мам. Все было очень вкусно.

— Спокойной, дорогой. И не обращай внимания на чужую злость. Ты знаешь её истоки.

Мы сели в такси, и я едва сдержала облегченный вздох. Ну и вечер.

— Не слишком мы испортили тебе настроение? — спросил Женя, притягивая меня к себе. Я положила голову ему на плечо. Сразу потянуло в сон.

— Нет, все прошло хорошо. Почти хорошо, — я вздохнула и решилась на откровенность. — Прости, но я не могу понять Инну. Она чокнутая или как?

— Не знаю. Может быть, — он отвернулся к окну. — Она часто мне помогала, даже когда я сам этого не хотел. Не могу на нее злиться, и все тут. Все эти ее выпады, агрессия — от ее потребности кого-то защитить. Понимаешь… Своей семьи у нее нет, потому что она всю жизнь любила моего отца.

— Хм… Как брата?

— Нет, — Женя покачал головой. — Они сводные, не родные. И я с точностью без погрешностей могу сказать, что она его любит. До сих пор.

— Поэтому она так трясется над тобой, — я поджала губы. — Это вообще ненормально. А твоя мама знает?

— Знает. И отец знает. Он ее жалеет. А мать… Мать всегда чувствует превосходство над ней. Поэтому Инна любыми способами пытается повлиять на мою жизнь. Чтобы доказать, что она лучше.

— Она точно больная.

— Да нет же… Одинокая. Не любимая.

— Женя… А то, что она сегодня говорила… — я положила руку на его грудь и, приподнявшись, заглянула ему в лицо. Он не отводил взгляда от темного окна такси. — Ты все слышал?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— О ярме и одиночестве? Да.

— И что думаешь?

— Что она неправа.

Я вскинула брови. Слишком этот ответ был похож на отмашку.