Запечатанное письмо - Эмма Донохью

Барристер поднял вверх какой-то предмет, который издали показался Хелен игрушкой. Когда стало ясно, что это миниатюрная модель гондолы, она с трудом удержалась от смеха. Публика вытягивала шеи, чтобы посмотреть, как присяжные внимательно рассматривают каюту, с которой снята крыша. Это похоже на интермедию: что еще достанет шарлатан фокусник из своего кармана?

В отделение для свидетелей вошел невысокий темноволосый мужчина и поклялся говорить только правду. Хелен была уверена, что видит его впервые, но, оказывается, это один из гондольеров.

— Синьор Скичма, сколько времени занимает переход через гавань Валлетты от центра города до дома адмирала? — задал вопрос Боувил.

— Четверть часа, сэр, — ответил итальянец, и его ответ показался Хелен заученным.

— Эта дверь застеклена? — Боувил поднял вверх модель гондолы и постучал пальцем по каюте.

— Si, но если внутри нет света, то ничего не видно.

— Вы имеете в виду каюту?

— Si.

— Пожалуйста, отвечайте на английском. Ваш ответ: да?

— Да, сэр.

— В те вечера, когда в каюте вместе с миссис Кодрингтон находились лейтенант Милдмей или полковник Андерсон, в ней обычно было светло?

— Нет, нет, свет был только на носу лодки.

— Не замечали ли вы в такие ночи еще что-нибудь необычное?

Послушный кивок.

— Гондола, как бы это вам сказать, выходила из повиновения.

Из публики понеслись удовлетворенные ахи и охи, и судья Уайлд легонько постучал своим молотком.

У Хелен пылало лицо. Как она могла считать гондолу романтическим уголком для свиданий! Этот тараканий взгляд на ее прошлое все превращает в грязь.

— Вы можете пояснить, синьор Скичма, что вы имеете в виду?

— Она сильно кренилась на борт, так что нам было трудно грести, — уточнил лодочник, выразительно показывая рукой.

— То есть она накренялась таким образом, что было ясно: два человека в кабине сидели рядом на одной скамье, а не напротив друг друга, на противоположных скамьях?

— Милорд, я возражаю! — Ее барристер Хокинс встал во весь свой внушительный рост, всем видом демонстрируя негодование. — Мой ученый коллега не должен делать выводов из показаний свидетеля!

Судья Уайлд в раздумье почесывал седую бровь.

— Мистер Боувил, не желаете ли перефразировать свой вопрос?

— Разумеется, милорд. Синьор Скичма, какова, по-вашему, причина такого крена?

— Да как вы и сказали. Эти двое сидели рядом.

Хелен была поражена: это же просто игра в слова!

— Это заставляло меня кое-что подозревать, понимаете? — добавил лодочник, как школьник, желающий доставить удовольствие своему учителю. — Мы с ребятами все смеялись над этим.

Хелен поверить не могла, что ее будущее будет зависеть от состояния лодки в заливе с мелкой зыбью.

Вот поднялся элегантный Хокинс и устроил перекрестный допрос свидетелю по поводу его показаний, которые он назвал «сказками Старой Калоши». Но кроме подтверждения, что для лодки является естественным крен то на один, то на другой борт, по мнению Хелен, он ничего особенного не достиг.

Вышел второй свидетель, и у Хелен упало сердце: она узнала в нем Джорджа Даффа, противного лакея с вечно сальными волосами. Как она терпела его целых пять лет!

Даффом явно двигала злоба.

— Ну, иногда он прощался с ней на лестнице, Милдмей-то, а другой раз заходил с ней в дом адмирала.

— И оставался там? — подсказал Боувил.

— Да, сэр, минут на двадцать. А то и на час, — добавил Дафф не слишком убедительно. — В маленькой гостиной, где диван стоит. И света там не было.

«Лживый пес!» — возмущалась Хелен. Там почти всегда горела лампа.

Сидящая перед Хелен женщина со смешком сжала руку своей соседки. Хелен обратила внимание, что многие женщины пришли со своими знакомыми, видимо для взаимной поддержки.

— Где же находился в это время истец? — спросил Боувил.

— Он уже уходил спать, сэр. Или работал в своем кабинете и не велел его беспокоить.

— Вы когда-нибудь заходили в маленькую гостиную, когда там находилась ваша хозяйка с Милдмеем?

— Нет, сэр, — с легким сожалением ответил Дафф и, тряхнув головой, откинул с глаз тусклые жирные волосы, — но как-то раз я был в коридоре, который вел к ней…

— Когда это было?

— В конце 1860 года, сэр, или в начале 1861-го, — сказал он. Глазки его бегали. — Я видел, как Милдмей стоит и обнимает ее за шею. — Он показал, как мужчина развратно обнимает воображаемую женщину.

Хелен с волнением вспомнила ощущение горячей руки Алекса Милдмея. Он был милым мальчиком — во всяком случае, она считала его таковым до сегодняшнего дня, когда узнала, что он отказался дать показания в ее пользу. Таковы мужчины! Неужели все они ненавидят женщин? Или они обладают «особым талантом» оставлять прошлое позади, словно за стеной из толстого стекла?

— И как вы поступили? — спросил Боувил.

— Ну конечно, поскорее ушел в комнату для слуг, — с добродетельным видом ответил Дафф.

Он продолжал давать показания. Скрип на темной лестнице в дома адмирала; шепот и шелест одежды, восклицания и вздохи. Лоскут материи, который он нашел на лестнице после визита полковника Андерсона и который, как уверен Дафф, соответствовал разрыву на лифе миссис Кодрингтон, замеченному им на следующий день. Его показания словно были взяты из порнографических журналов, которые джентльмены держат под ключом в книжном шкафу, подумала Хелен. Боувил предъявил крошечную модель лестницы в доме адмирала, что вызвало у публики саркастические аплодисменты. Кто делал эти модели? Искусные и ловкие руки детей в каком-нибудь нелегальном предприятии Сохо?

Примерно треть заявлений Даффа совпадало с воспоминаниями Хелен. Но жюри, естественно, трудно уловить разницу между полуправдой и чистым вымыслом его показаний. И конечно, он умолчал о тех долгих и невыносимо скучных официальных приемах и церемониях, на которых Хелен обязана была присутствовать в качестве супруги начальника военного порта. И ни слова о том, как много времени она проводила с дочерьми, которые не считали ее плохой матерью.

Она облегченно вздохнула, когда встал Хокинс и приступил к допросу свидетеля.

— Мистер Дафф, вы подтверждаете, что испытывали антипатию к вашей хозяйке?

Лакей поморщился и дернул себя за свисающие за ухом сальные космы.

— Ну, это… она все время придиралась ко мне… просто так, безо всякой причины.

— Приведите пример.

— Что будто я не снял шляпу во время литании.

Хелен совсем об этом забыла.

— Вы же не хотите сказать, что миссис Кодрингтон — приверженица римской католической веры? — сурово уточнил Хокинс.

— Нет, только она сказала, что это показывает неуважение к соседям.

Хокинс заглянул в свои записи.

— Правда ли, что адмирал уволил вас после того, как вы были замечены в приставании к горничной Терезе Борг с непристойными предложениями?

Лицо Даффа перекосилось, к огромному удовольствию Хелен.

— Я ушел по собственному желанию. Все было не так; эта Борг сама пригласила меня в свою комнату, а потом вдруг нажаловалась. Она же мальтийка, — пояснил он присяжным.

Хокинс зашел с другой стороны:

— Вы можете точно назвать час, день или хотя бы год любого из этих предполагаемых инцидентов с участием Милдмея или Андерсона?

Дафф пожал плечами:

— А к чему мне было записывать?

— Но вы говорите, что они вас беспокоили. Не нарушили ли вы свой долг, не поставив об этом в известность адмирала?

— Я… — Дафф умолк и испуганно моргал, как взломщик, застигнутый на месте преступления. — Я думал, это не мое дело.

— Почему же?

— Ну, он же должен был знать, что эти офицеры часто приходят к нему в дом.

Благородное лицо Хокинса просветлело.

— Ага! Вы полагаете, что адмирал намеренно не обращал внимания на дружеские отношения супруги с этими мужчинами или даже поощрял их?

«Попустительство, потворство, потакание», — перечисляла в уме Хелен. Ее барристер не только эффектный мужчина, но и опытный юрист.

Боувил сердито посмотрел на своего свидетеля: Дафф с трудом приходил в себя.

— Я этого не говорил.

— Да, вы хранили молчание до тех пор, пока несколько недель назад агенты истца не нашли вас во Франции. Могу я спросить, какую компенсацию вам предложили в обмен на ваши внезапно всплывшие воспоминания? — уничтожающе вопросил Хокинс.

— Только дали мне денег на корабль… в третий класс, — заявил тот.

— И последний вопрос, Дафф. Вы видели когда-нибудь собственными глазами акт прелюбодеяния между миссис Кодрингтон и каким-либо мужчиной? — Хокинс медленно выговаривал каждое слово, будто обращался к слабоумному.

— Да вроде как нет.

— Достаточно было просто сказать «нет».

Дафф спустился с возвышения, и снова встал Боувил: