Любовь срывает маски - Дебора Мартин

Внезапно ее прошиб холодный пот. Что мог подумать Гаретт, услышав заявление раненого о том, что она умерла? Стоит только ему догадаться, что…

Она вся дрожала, перевязывая открывшиеся раны солдата. «О Господи, ну зачем ты позволил графу так много услышать?» — думала она в отчаянии. Почему он не мог прийти в себя, когда Гаретта не было в комнате? Но что толку сожалеть сейчас о случившемся. У нее тревожно забилось сердце, когда она поймала на себе пронзительный, изучающий взгляд графа. Она боялась поднять глаза и встретиться с ним взглядом.

В последней отчаянной надежде избежать его расспросов она подхватила с пола грязные бинты, которые только что сменила, и направилась к двери.

Резкий окрик Гаретта остановил ее.

— Бросьте их.

— Но я должна замочить…

— Потом, — отрезал он. — Сейчас вы пойдете со мной. Нам необходимо поговорить.

Она могла бы отказаться, настоять на том, что ей необходимо оставаться возле раненого. Но это значило бы просто продлить ее мучения. Если Гаретт желает поговорить, он найдет способ добиться того, чего хочет. Пусть уж он допросит ее, и дело с концом.

Тем не менее, когда Гаретт ввел ее в свой кабинет, девушка никак не могла унять бешено стучащее сердце. «Что я могу рассказать Гаретту о своей семье так, чтобы не слишком врать и не сказать чересчур много?» — мучительно думала она, когда граф сопровождал ее до кресла. Он указал на него вежливым жестом, предложив сесть.

Однако девушка продолжала стоять, не желая давать ему каких-либо новых преимуществ. В конце концов, и так все козыри были у него в руках.

И он, без сомнения, отлично понимал это. Его потемневший, сердитый взгляд, словно пронзающий ее насквозь, вызывал у Мэриан неприятные ощущения внутри, она чувствовала, как кружится голова и подкашиваются ноги.

— Вы надеялись, видимо, что он вообще не проснется? — жестко спросил граф, застав ее врасплох таким странным, на ее взгляд, вопросом.

— О чем это вы? — Ее удивление было очевидным и совершенно искренним.

— Я имею в виду солдата. Если бы он умер, ваш маленький секрет умер бы вместе с ним, не так ли?

«О каком еще маленьком секрете он толкует?» — в смятении подумала девушка, не вполне понимая, что именно мог почерпнуть граф из слов солдата. Властный тон и непреклонное выражение лица Гаретта настолько лишили ее мужества, что она едва не выдала себя, однако вовремя спохватилась.

Именно таким повелительным тоном с ней всегда разговаривал отец, когда пытался вынудить ее признаться в каком-либо проступке, не будучи до конца уверенным, что она его совершила. Она пристально вгляделась в хмурое лицо графа, отчаянно пытаясь не дать себя запугать. Она напомнила себе, что уже давно не ребенок, чтобы так трусить.

— Какой секрет вы имеете в виду? — с невинным видом повторила она вслух свой мысленный вопрос.

Ее слова вызвали явное неудовольствие графа, о чем красноречиво свидетельствовала его выдвинутая вперед нижняя челюсть.

— Он вас знает. Так же как и Тарле вас знает. Вы, несомненно, понимаете, какие выводы я должен из этого сделать?

И снова неопределенность вопроса едва не заставила ее произнести роковые слова признания. Ну нет, она не такая простофиля, как он думает.

— Вы можете делать любые выводы, какие пожелаете, милорд, но только ваши измышления могут быть далеки от действительности.

Ее ответ окончательно вывел графа из себя.

— Черт возьми, Мина, вы прекрасно понимаете, что я имею в виду! Откуда, скажите, этот шпион Тарле так хорошо вас знает? И даже знает ваших родителей? И главное, откуда сам Тарле так близко знает вас?

Как ни было ей страшно, Мина постаралась, чтобы ее ответ прозвучал как можно беспечнее:

— Если бы мне было это известно, я бы обязательно вам сказала. Но я просто не представляю, откуда он меня знает, поэтому и не могу вам ничего ответить.

В бессильном гневе Гаретт провел пальцами по волосам и нахмурился.

— Вы, верно, считаете себя очень умной, не так ли? — процедил он сквозь зубы. — Только вы ведь сейчас имеете дело не с одним из ваших пациентов. Это раненый солдат может успокоиться и послушно замолчать, когда вы мурлыкаете над ним свои сладкие песенки, но меня-то вам не удастся так легко убаюкать и успокоить. Я требую прямого ответа! Вы работаете на Тарле? Это он послал вас сюда, чтобы закончить то, что начали нанятые им бандиты?

Мина изумленно смотрела на него. Неужели он действительно так думает? Однако не догадка же о том, кто она такая на самом деле, вызвала этот яростный взгляд. Святые небеса, этот безумец и в самом деле считает, что она могла…

Эта мысль мгновенно вытеснила всякий страх из ее души, его место заняло холодное негодование. Как смеет он думать, что она работает на его дядю только потому, что кто-то в полубреду упомянул ее имя в связи с сэром Питни! При этом совершенно не важно, что она однажды спасла его жизнь! Не важно, что она позволила ему целовать себя! И у него хватает нахальства и самонадеянности считать…

— Отвечайте мне! — почти выкрикнул граф.

Ну что ж, с нее довольно! Она дерзко выпрямилась и сжала руки в кулаки, ее карие глаза сверкали от ярости, словно расплавленное золото.

— Я могла бы уже десять раз убить вас, милорд, если бы имела такое намерение. Я могла бы налить снотворного зелья в ваше вино, погрузив вас в вечный сон, или насыпать горчицы и чеснока в вашу рану, чтобы вы умоляли меня прекратить дикую боль, но я ничего этого не сделала. И не собираюсь впредь. Вспомните о той ночи, когда я лечила вашу рану. Неужели вы не заметили, как я старалась унять вашу боль, потому что чувствовала ее как свою собственную!

Мина заметила, как он сжал челюсти с такой силой, что на его щеке задергалась мышца.

— Вы спасли меня той ночью просто потому, что были вынуждены сделать это. Если бы вы меня убили, то поплатились за это собственной свободой, а то и головой, так как стали бы первой, на кого пало подозрение.

В том, что он говорил, здравый смысл, конечно, был, и все же она никак не могла поверить, что он всерьез может обвинять ее в подобном злодействе.

— И после того, как вы… после того, как мы… Как вы могли даже подумать, что я могу попытаться убить вас, да еще ради такого гнусного негодяя, как сэр Питни?

Его глаза безжалостно блеснули.

— Так, значит, вы все-таки знаете Тарле?

У Мэриан сердце оборвалось. Весь ее праведный гнев мгновенно улетучился, уступив место страху. Зачем она вообще упомянула сэра Питни? Ведь теперь подозрения Гаретта только усилятся.

Она почувствовала себя подобно Одиссею, пытающемуся провести свой корабль между Сциллой и Харибдой. С одной стороны, она не могла отрицать слов, сказанных раненым солдатом, с другой — не смела сказать правду, так же как и позволить Гаретту упорствовать в своем заблуждении и думать, что она подослана его дядей. Но что же она могла сказать ему, чтобы усыпить его подозрения? Могла ли простая цыганка, которую она пыталась изображать из себя, знать сэра Питни? Это казалось маловероятным… и все же…