Цикл Скорпиона-4. Вектор Пути. - Степан Мазур

Волх отдал свою перевязь с малым клинком одному из воинов. Так же поступили ещё четверо витязей. Пятеро витязей в один момент стали обоеручными воинами.

К своему удивлению Сёма заметил нескольких воинов с грязными повязками на руках. Видимо, катастрофическая нехватка живой силы, допускала в диверсанты раненых или не совсем отошедших от ран солдат. Но если князь допускал в группу подобных воинов, значит, не сомневался в их способностях, силах. Ведь один раненый мог сорвать всю операцию. Как впрочем, и любой полностью здоровый. Всё зависело от опыта ночных вылазок. Судя по тому, что в тишине воины не произнесли и звука, опыта хватало. Не первая вылазка в ночи. Не первые желающие захватить крепость.

Сёма развернулся на сто восемьдесят градусов. В стороне леса тёмное небо подсвечивали отблески костров. Крепость не имела рвов, и осаждающие начали обносить все подступы к Арконе. Наверняка, в первую же ночь начала строительства, Волх решил нанести ему урон.

Группа воинов пригнулась к земле и рассыпалась вдоль стен крепости, пробираясь к лесу кто ползком, кто гусиным шагом, на почти четвереньках, по-волчьи. Совсем «по-волчьи» поспешил к лесу сам Волх – он на глазах изумлённого Сёмы перекинулся в волка. Но никого из воинов это не смутило. Напротив, ещё четверо волков поспешили к лесу вместе с ним. Сёма полетел следом за волком, в какой-то момент догнал четвероного и дух провалился в тело.

Мир вокруг раздвинул границы. Мыслей князя нет, он по-прежнему словно живая скала – ни эмоций, ни мыслительного процесса. Зрение в безлунной ночи плохой помощник, но вот обоняние волка говорило о мире всё, что надо…

В лесу на кострах ночная смена жарит себе мясо, хлеб, рыбу. Немногие солдаты сидят возле костров, точат мечи, топоры, готовят оружие, но большая масса спит, копит силы к утрешнему штурму. Вдоль лагеря, зевая, бродят часовые. Ветер доносит запах пота. Ночь ещё не остыла, до утрешней свежести часы и часы.

Волх подождал у дерева и бесшумно пробрался сквозь кусты к лагерю, миную бродящих стражей, слух которых был далёк от идеального. Разве что чихнуть за спиной. Ограждения были неполными, и волк легко пробрался в недостроенный лагерь. Пробираясь вдоль навесов, палаток, костров и обозов, Волх вслушивался в разговоры, принюхивался.

Шатёр предводителей только один. Всего двое командиров с личной прислугой в лесном лагере. Прочие, видимо опасаясь за свои жизни после увиденного боя на берегу, не сходят с кораблей. И пройдёт ещё не одна неделя, прежде чем поставят шатры в лесу. Только когда убедятся, что возведён огромный забор по периметру крепости от дьявольских воинов Арконы. Последним, кого надеялись увидеть в лагере солдаты, был Архимандрит. Под предлогом похоронных процессий, духовный меч военного союза на берег вступал только ясным днём, когда солнце стояло в зените и то лишь по необходимости обронить пару слов на латыни в память погребённым. Без этой строгой необходимости военный совет давно бы прикопал его рядом с павшими за «проявленную доблесть» и «ретивое служение Господу».

Волк остановился возле шатра и притих, укрывшись в тени меж сундуками. Сёма ждал каких-то действий, но Волх бездействовал. Заскучав, Сёма решил покинуть князя, но тут из леса донесся протяжный волчий вой.

Разом перекинулся в человека Волх и голыми пальцами разорвал края шатра. Как спущенная с тетивы стрела, он устремился в дыру, и мир снова замелькал, сливаясь в полосу. Сёма вновь ощутил свою ущербность, без ступеней не в силах уследить за действиями воинственного князя.

Первым пал подскочивший на звук воя командир. Сидел он в доспехах, меч на столе, среди чадящих свечей, весь в облачении, разве что без шлема. На столе чертятся карты, лежат свитки… Шея хрустнула, тело пало на медвежьи шкуры. Двое приближённых сонно поднялись на звук и захлёбываясь кровью, упали рядом с командиром, пронзённые его же клинком.

Не проснувшись, хрюкнул в объятьях сна второй командир. На звуки возни в шатёр вошёл охранник. Он не понял, почему в его горле оказался клинок. Не понял и второй охранник, как два меча - командирский и друга-охранника – вспороли лёгкие на стыках пластин доспехов…

Лагерь озарился огнём. Но не одних лишь костров. Запылали, факелам подобны, навесы, складские шатры, заготовки для баллист, метательных машин, лестниц. Чёрные тени, с леденящими выкриками выпрыгивающие из-за ящиков, из-под бочек, кип дров, а то и вовсе из-под земли, лишали жизней. В суматохе и панике, охватившей лагерь, солдаты бросались бежать кто куда. Казалось, незримый враг нападал отовсюду.

Падали пронзённые солдаты. И не видно, где враг, кто атаковал? Наиболее опытные рванули было к главным воротам, надеясь в суматохе схваченным оружием отогнать арконовцев или демонов, «которым они поклоняются», но растерянные стражи кричали, что на лагерь не нападали…

Волх быстрым шагом шёл к краю лагеря, на ходу обоими мечами прорубая проход. Три десятка лишилось жизни, большей части погодя. Немногие оказали достойное сопротивление.

Князь нарочно замедлился, давая время своим воинам на побег и перетягивая добрую часть солдат на себя. У забора бросил клинки, разогнался, пробежал, зацепился, подтянулся и перемахнул преграду. По другую сторону забора Сёма вновь увидел мир глазами волка.

Погоня из двух десятков опытных следопытов, бросившаяся следом в ночи, нашла лишь волчьи следы. Волк уводил их глубоко в лес, в то время, как прочие воины, сделав своё дело, вновь карабкались по верёвкам на стены неприступной Арконы.

В лагерь к утру вернулся лишь один солдат из преследовавших Волха и ещё трех витязей…

Ещё неделю четверо воинов-волкодлаков терроризировали лагерь и дорогу между берегом и крепостью, прежде чем вернулись на стены крепости-города, чтобы принять бой. Последний бой.

Сёма вздохнул и покинул тело князя.

«Чёрт побери, почему люди потеряли возможность перекидываться в зверей? Вот родство с природой, так родство было. А то всё, обезьяны, обезьяны… Обезьяны как раз тот вид человечества, который деградировал. Надо будет только припомнить слова Скорпиона и постараться не говорить об этом людям, которые не готовы слышать. Мало ли в них ещё осталось… от тех обезьян. Некоторые же так и не эволюционировали. Обратно. Впрочем, если и дальше будем опираться на Дарвина, Фрейда и Эйнштейна, то будем теми ещё обезьянами. Блин, больно же по челюсти. Где эта обезьянка? Сейчас я ей задам пару упражнений для прогресса! А потом вместе подумаем, почему людям, сидя перед телевизором приятнее слышать о том, что они эволюционировали от какой-то глупой, жрущей бананы и живущей на ветке обезьяны, до кладезя мудрости, поглощающего пиво и нажимающего на кнопки на пульте телевизора – человека. Этой теорией проще оправдывать своё существование, никуда больше не двигаясь. Есть чипсы и толстеть – вот суть Хомо Сапиенса. Хотя бы потому, что обезьяна не умела изготавливать себе чипсы. А вот теорию про то, что человек деградировал, некогда наделённый большими силами и возможностями, тут сразу бунт – от дивана отрывают и заставляют смотреть в звёздное небо! Несправедлива-а-а-а!».