Крепостная Россия. Мудрость народа или произвол власти? - Михаил Шевченко

Совершенно естественно, что крестьяне в подавляющем большинстве не имели возможности всю сумму капитализированного оброка внести единовременно. Дворяне же, напротив, были заинтересованы в получении выкупных платежей не по частям, а сразу. В связи с этим самодержавное государство в период проведения реформы 1861 г. выступило в качестве финансового посредника между помещиками и крестьянами. Указанное посредничество заключалось в том, что 75 т– 80 % выкупной суммы уплачивала помещикам казна. Крестьянское население в таком случае становилось должником государства, с которым оно обязано было рассчитаться в течение 49 лет[404].

Выкуп представлял собой двойной грабеж, поскольку крестьяне должны были выкупать свою же собственную землю и притом по ценам, значительно превосходившим рыночную стоимость надельных участков. Так, по рыночной оценке надельная земля крестьян стоила 544 млн, руб., а выкупная цена за нее была установлена в размере 867 млн. руб. Следовательно, выкупная цена земли превышала ее рыночную стоимость на 323 млн. руб. Эта сумма являлась замаскированной данью помещикам за «освобождение» личности их рабов. Но это еще не все. Как было сказано выше, в период проведения реформы 1861 г. самодержавное государство выступило в качестве финансового посредника между помещиками и крестьянами. Но за свое посредничество оно содрало с крестьян огромные, ростовщические проценты, сумма которых составила 703 млн. руб.[405]

Итак, вместо 544 млн, руб. действительной стоимости надельной земли крестьяне должны были уплатить за нее 1 млрд. 570 млн. руб., а вместе с другими начислениями (уплата оброка до перехода на выкуп) – свыше 2 млрд. руб. Вскрывая грабительский характер реформы 1861 г., В.И. Ленин писал: «По случаю «освобождения» крестьян заставили «выкупать» их собственные земли, причем содрали вдвое и втрое выше действительной цены на землю»[406]. От уплаты грабительских выкупных платежей крестьян освободила только первая русская буржуазно-демократическая революция. С 1 января 1907 г. выкупные платежи были отменены. Советские экономисты подсчитали, что если бы в России не произошла революция, то крестьяне смогли бы расплатиться за полученную ими в 1861 г. «волю» лишь к 1956 г.

Несколько слов об «освобождении» крестьян мелкопоместных владельцев. В отношении этой категории крепостных были изданы особые «Дополнительные правила»[407]. Как известно, мелкопоместными дворянами считались те, у которых по 10-й ревизии 1858 г. было менее 21 мужской души крепостных и ограниченное количество земли. «Дополнительные правила», ограждая интересы мелкопоместных дворян, установили для них ряд льгот, что создавало еще более тяжелые условия для крестьян. Так, в статье 4-й говорится, что если крестьяне мелкопоместного владельца до реформы 1861 г. пользовались землею в размере менее низшего или указного надела, то они не имели права требовать «прирезки». Мелкопоместным дворянам разрешалось совсем не наделять своих крестьян землей при их освобождении, если к моменту обнародования «Положений 19 февраля» они ею не пользовались. Такие крестьяне, по желанию, могли переселиться на казенные земли. Это разрешалось и тем крестьянам, которым были даны незначительные наделы, но лишь с согласия помещика. Наконец, мелкопоместный помещик имел право передать крестьян с их полевыми наделами в казенное ведомство, за что получал единовременное вознаграждение в сумме капитализированного оброка из 6 % годовых.

Особые «Дополнительные правила» были изданы для вотчинных и посессионных рабочих.

Рабочие вотчинных предприятий при выходе на «волю» получали усадьбы и полевые наделы лишь тогда, когда они пользовались ими до реформы. В противном случае они приравнивались к дворовым и освобождались без земли. В течение двух лет барщина на вотчинных предприятиях уничтожалась. Если вотчинные рабочие получали земельные наделы, то они переводились на оброк, а на предприятии могли продолжать работу в качестве вольнонаемных[408].

Посессионные рабочие подразделялись на две категории: мастеровых и сельских работников. Мастеровые, работавшие непосредственно на заводах и в рудниках и имевшие ранее земельные наделы, получали их в постоянное пользование за повинности, однако выкупу эти наделы не подлежали. Мастеровые имели право отказаться от полевых наделов, что освобождало их и от связанных с наделами повинностей. Но отказаться от усадеб мастеровые не могли: они обязаны были или выкупить их или же выполнять за них определенные повинности. Закрепление за мастеровыми усадеб фактически прикрепляло их к заводу. Те мастеровые, которые не имели усадеб и полевой земли и жили в заводских помещениях, при освобождении приравнивались к дворовым, т. е. получали «волю» без земли. Сельские работники выполняли на заводах различные вспомогательные работы, занимаясь одновременно хлебопашеством. Во время проведения реформы они получали в постоянное пользование усадьбы и полевые наделы и могли приобретать их в собственность, как и остальные крестьяне[409].

При проведении реформы 1861 г. особенно печальная участь постигла дворовых, оказавшихся наиболее обездоленными людьми среди всех разрядов крепостного населения[410]. Первые два года после обнародования «Положений 19 февраля» дворовые люди должны были оставаться целиком в распоряжении своих прежних владельцев, отбывать у последних ненавистные феодальные повинности и выполнять самые разнообразные барские прихоти. В указанный 2-летний период помещики творили суд и расправу над дворовыми людьми совершенно так же, как это они делали до обнародования царского манифеста о «воле».

По истечении переходного периода помещики, согласно «Положениям 19 февраля», отпускали дворовых на «волю», но без земли и жилищ, без рабочего скота и других принадлежностей крестьянского хозяйства. Только те дворовые, которые пользовались землей до издания указа от 2 марта 1858 г., имели право на получение наделов. Однако и это право на деле оказалось голой декларацией, так как, не имея ни кола, ни двора, дворовые вынуждены были бросать отведенные им клочки земли. Следовательно, огромная масса дворовых людей, которых по 10-й ревизии 1858 г. насчитывалось 1 467 378 душ обоего пола[411], в результате реформы 1861 г. была в буквальном смысле выброшена на улицу, оказалась обреченной на беспросветное нищенство и горькую жизнь бездомных батраков.

Глава VI

Классовая борьба в России во время отмены крепостного права и ее историческое значение

Дворянские и либерально-буржуазные историки, занимавшиеся изучением реформы 1861 г., создали легенду об «умиротворенном» русском крестьянине. Они доказывали, что в период подготовки этой реформы крестьяне будто бы прекратили всякую борьбу против помещиков и с великим упованием возложили все свои надежды на царя. Так, профессор Санкт-Петербургского политехнического института И.И. Иванюков в книге «Падение крепостного права в России» писал: «Водворившееся с этого момента (после опубликования первых царских рескриптов. – М. Ш.) вдруг и повсеместно и не нарушавшееся вплоть до объявления манифеста 19 февраля 1861 г. спокойствие народа, поистине цивическое, поразило всех и причинило немалую досаду врагам реформы. В этом спокойствии выразилась вера народа в царское слово»[412].

Иванюкову вторил другой либерально-буржуазный историк Г.А. Джаншиев. В работе «Эпоха великих реформ» он заявлял, что крепостные крестьяне и дворовые люди, почуяв близость и неотвратимость реформы, якобы «подтянулись напоследях» и «терпеливо выносили последние обиды и жестокости», наносимые им помещиками. «Редко когда в истории можно встретить картину, – восторгался Джаншиев, – равную по силе и назидательности этой грандиозной картине 23-миллионного народа, в сосредоточенном безмолвии словно по предварительному уговору ждущего свободы и, несмотря на трехвековое бесправное положение свое, не утратившего еще веры в силу права и торжество правды»[413].

Всячески обходи и замалчивая многочисленные случаи крестьянских волнений, дворянско-буржуазные историки в то же время непомерно раздували и преувеличивали борьбу между крепостниками и либералами.

Однако факты говорят о другом, ведь как крепостники, так и либералы являлись помещиками и, естественно, помещичьи интересы были им одинаково дороги. Никто из них без крайней необходимости не хотел жертвовать собственными выгодами. Они расходились друг с прутом только по вопросам второстепенного порядка, а именно: в какой форме и в каком размере необходимо пойти на уступки назревшим потребностям времени. Во всем остальном разница между либералами и крепостниками почти стирается. Как первые, так и вторые объективно защищали прусский путь развития капитализма в сельском хозяйстве, путь, при котором помещичьи имения медленно перерастают в буржуазные, юнкерские экономии за счет разорения и кабалы основных масс крестьянства, путь, при котором сохраняются многочисленные остатки крепостничества.