Алые перья стрел - Владислав Крапивин

Наливка Леокадии нравилась, а Боккаччо — нет. Она побаивалась коменданта. Стареющий майор, кажется, не на шутку влюбился в нее и ревновал к ксендзу. Тем не менее Леокадия вынуждена была терпеть ответные визиты отца Иеронима в свою уютно обставленную квартиру, где угощала его «кавой» и томными гимназическими романсами под вполне приличное пианино.

Ни о политике, ни о религии они почти не говорили, да, кстати, ни то, ни другое и не интересовало Леокадию. Ею владела другая идея: как стать сильной самостоятельной хозяйкой, вернуть отцовскую землю, скот, батраков и таким образом войти в роль богатой невесты. Однажды она поделилась с гостем своими мечтами, но отец Иероним ее жестоко разочаровал.

— Прелестная панна напрасно думает, что немцы позволят такому свершиться. Человек иной расы, каковыми они считают славян, для них ничто, и они не позволят ему экономически возвыситься. Для слуг фюрера любая былинка здесь — это священная собственность рейха. Они нас терпят и кормят, пока им нужны помощники, чтобы легче править здешним норовистым народом. Но ваша и моя судьба в перспективе мрачна, если…

— Вы рассчитываете на победу большевиков? — поразилась Леокадия.

— Сохрани нас всесильный Господь! — перекрестился отец Иероним. — Если даже и случится такое божье попустительство, то ненадолго. Придут с Запада, из-за океана, другие силы, истинно демократические. Сейчас эти силы, правда, в коалиции с Советами, но, думаю, временно. Конечно же, Третий рейх будет развален, однако могучий Запад не допустит установления в Европе власти коммунистов. Нам с вами надо ориентироваться в конечном счете на Америку и Англию. Тогда вы и осуществите все ваши мечты.

Вот так просвещал юную Леокадию многоопытный и далеко не глупый слуга Ватикана. Пока же он более чем лояльно вел себя в отношении гитлеровских властей и представил им очередные списки, на этот раз тех, кто ушел в партизаны. Передал он их через переводчицу, избегая лично показываться в комендатуре, дабы не бросить на себя тень в глазах населения. Леокадия положила документ на стол коменданта.

— От герра Иеронима.

Майор зло посмотрел на нее:

— Вот что я вам скажу, полупочтенная фрейлейн. Мне надоели ваши шашни с длиннополым кавалером. Я вполне мог бы вынудить его преподобие соблюдать целибат[8] не на словах, а поневоле, но не сделаю жестокого шага. Я просто отправлю вас в рейх. В город Аахен. Там живет моя сестра, старая дева, и там под ее присмотром вы будете дожидаться меня, поскольку, на свое несчастье, я вас полюбил. Но будете и там работать переводчицей в лагере для военнопленных. Я пишу вам рекомендательное письмо…

Так Леокадия в сорок втором году оказалась в Германии, на время расставшись со своим другом в сутане. Там она и попала через три года в руки американцев, не дождавшись своего майора. Партизанские гранаты уложили его прямо в комендатуре. Тогда же сгорел и дом Могилевских. Об этом любезно сообщил в письме из родных мест отец Иероним. Одновременно в завуалированной форме он по-прежнему советовал ей держать курс на приближающиеся с запада союзные армии.

Американцев совершенно не интересовало сотрудничество Леокадии с нацистами. Зато их привлекло другое: молодая женщина хорошо знала обстановку на востоке, имела там знакомства…

Через несколько месяцев Леокадия засобиралась домой. Правда, радужная перспектива превращения в именитую помещицу снова отодвигалась, но ей только двадцать четыре года, и все еще впереди. Она без труда прошла контрольно-пропускные комиссии перед отправкой в Белоруссию и вернулась в знакомое место. Здесь никто не мог о ней сказать что-либо предосудительное: многие даже помнили, как немцы под конвоем отвезли ее на вокзал перед отправкой в рейх. Людям невдомек было, что конвой являлся своего рода почетным эскортом влюбленного майора.

Леокадия вскоре закончила заочно учительский институт и стала полноправным тружеником на ниве народного образования. Даже с некоторым повышением: ее послали работать в среднюю школу районного центра вместо прежней семилетки, в ста с лишним километрах от родного села. Оно было и к лучшему. Тем более что в поселке оказался отец Иероним, переведенный сюда волею епископа настоятелем местного костела вместо умершего предшественника.

Старый знакомый был воплощенная осторожность и не стал целовать ей ручки при первой встрече на улице. Но уже назавтра она получила письмо, в котором предусмотрительно регламентировались места и сроки их рандеву — ну, например, в вагоне поезда, на экскурсии по историческим памятникам Вильнюса, на городском пляже в областном центре. А один свой отпуск она полностью провела вместе с ксендзом в Закарпатье, где отец Иероним лечил печень.

Они оба с терпеливой надеждой ждали прихода «западной демократии», то есть наступления истинной свободы для исконной человеческой склонности обогащаться и повелевать низшими. А пока настоятель костела сочинял великолепные проповеди на звучной латыни. Леокадия иногда читала их копии. Одну из них она нечаянно обронила из сумочки в учительской, где и нашла ее Софья Борисовна. Впрочем, Соня не заподозрила Леокадию.

Работала Леокадия добросовестно, жила спокойно. Никаких заданий у нее не было. Кроме одного: жить, как все, и ждать. Когда-нибудь к ней придет человек и скажет известное ей слово…

Первым, кто пришел к ней с паролем, был… ее отец.

За полчаса мальчишки поймали девять язей. Потом клев как обрезало.

— Айвенго все знает, — отметил Варфоломей.

— Елки-моталки! — вскинулся Юзик. — Мы же так и забыли рассказать ему о вчерашнем ящике. Н-ну, растяпы!

— Ничего, другие расскажут, — утешил Варька. — Военкоматский-то капитан молчать не будет, может, уже сообщил в милицию. Еще нас позовут.

— Не ко времени: нам сегодня на поле надо обед доставить. Обещали же батьке…

— Н-да, вот еще морока!

Звеньевой был недоволен. Ему до смерти хотелось встретиться и всласть наговориться с Алексеем. Например, узнать, какой такой бывает телевизор. Если в комнате по нему запросто можно смотреть кино, то где дома взять лучи, которые в зале светят на экран? Или такой вопрос: если в атоме имеется страшная сила, то как не поубивало тех ученых, которые в первый раз разломали атом? Или поубивало, да об этом молчат, чтобы другим профессорам не стало страшно?

Круг интересов Варфоломея был широк, и ответить на засевшие в голове вопросы должен был студент Лёшка. Ну пусть — Алексей. Потому что от Леокадии и Паши толку не добьешься. Первая — «Это не по программе», а вторая — «Варенька, я и сама еще толком не знаю». У Ивана на уме семена и удобрения. А больше и обратиться не к кому. Приезд Алексея — эго как щуку поймать на голый крючок.

Но слово есть слово— обед доставлять жнецам надо. Конечно, каждый из них берет с собой из дому что-то пожевать, однако бригадир, Юзиков папаша, решил щегольнуть: обеспечить людей горячим питанием за счет какого-то бригадирского фонда.

Борщ и кашу поручили варить трем старушкам. Они готовили обед в бывших банных котлах. Эти громадные чугунные посудины были вкопаны на бригадном стане рядом с овощехранилищем. Сюда и подъехали хлопцы на выделенной им в конюшне подводе. Уволенная по старости лет от уборочной страды кобыла с ходу потянулась мордой к сочной груде свекольной ботвы. Мальчишек же заинтересовали зеленые стручки бобов, которые также шли в борщ.

— Но-но, короеды, — добродушно шугнула ребят древняя бабка. — Лучше щепок насобирайте, не доварится никак каша, хоть ты сядь на нее.

— Сядешь — остудишь, — ехидно заметила ее напарница, мелко нарезая сало для гречневой каши. — Вот я и говорю, — продолжила она прерванный хлопцами рассказ. — Идет он себе промеж сосенок и саквояжиком помахивает, как на городском бульваре, — ну женишок женишком, личико кругленькое, на подбородке ямочка, глаза светленькие….

— Эк ведь запела, старая греховодница! — рассмеялась третья кухарка. — Как увидит молоденького, откуда слова берутся… Ну, что дальше было?

— Вот, значит, идет… Брючки узенькие, со стрелочкой, как сейчас из-под утюга. Обувка на нем остроносенькая — ежели пнет, дырка будет.

— Не пнул? Правильно, незачем ему туфлю об тебя портить.

— Ну вас к лешему, охальницы, — обиделась старушка. — Все. Словечка больше не услышите.

Варфоломей здорово разозлился на сварливых бабок. Ему обязательно надо было услышать продолжение рассказа. Всего лишь три часа назад на берегу, пока хлопцы поспешно разматывали удочки, Айвенго отозвал Варьку в сторону и торопливо шепнул: «Слушай, Варфоломей, внимательно, одному тебе пока говорю. Будешь в поселке, посматривай на свежих людей. Нужен мне человек с желтой сумкой на ремне и в туфлях с острыми носами. Скорей всего, молодой. Какой костюм, не знаю, но, видать, будет помятый. Увидишь, проследи, куда пойдет. Ну, все. Вечером зайду».