Рыцари удачи. Хроники европейских морей - Александр Снисаренко

Нет еще испанского языка, есть так называемая «на­родная», или «кухонная» латынь, подобно губке впиты­вающая в себя германские, кельтские, иудейские и араб­ские корни, изменяющая первоначальные значения ла­тинских слов и утверждающая новые. Лишь к концу XV века кастильское наречие превратит этот волапюк в тот испанский язык, на коем писал свои донесения Колумб.

Италия до X века вообще не имела единого языка, там доживала еще свой век рафинированная латынь, жадно вбирая в себя звонкие диалекты, которые Цице­рон без колебания назвал бы варварскими. Генуэзцы не без труда изъясняются с римлянами, римляне с вене­цианцами, венецианцы с флорентийцами, флорентийцы с тарентцами. И только в XIV веке Данте, Боккаччо и Петрарка на основе флорентийского диалекта созда­дут и утвердят тот единственный итальянский язык, который мы знаем, но утвердят лишь в произведениях изящной словесности, а не в устной речи,- точно так же как Камоэнс стал, в сущности, «отцом» литературного португальского языка, сотканного из местных наре­чий - наподобие испанского и итальянского.

Вот этот фактор и надо учитывать при анализе на­званий судов, появившихся до XIV-XV веков.

Ну вот хотя бы плоскодонная гондола, достоверно известная с 1094 года, когда Венецией правил дож Вито Фальери. Сами итальянцы не могут объяснить ее про­исхождение, опираясь на собственный язык, и в их сло­варе это слово стоит особняком: оно единственное на gond, если не считать двух производных - gondoliere (гондольер) и gondolare (плыть в гондоле). Чаще всего его пытаются вывести из диалектного konkula или khontilas - «лодочка, челнок». Но если это даже и так, здесь все же ясно проглядывает греко-римский конто-тон - челнок, тоже плоскодонный и управляющийся вместо весел шестом.

И вот что сразу приходит на ум. По наблюдению Стендаля, «во всей этой прекрасной Италии... только три города - Флоренция, Сьена и Рим - говорят при­близительно так, как пишут; во всех остальных местах письменная речь отстоит на сто лье от устной». Особен­но этим славилось именно тосканское наречие, где «к» звучит как «г», а «г» легко принять за «з».

Озвончившись, contus неизбежно должен был пре­вратиться в венецианском диалекте в gond (латинское окончание, естественно, исчезло). Значит, первые гондолы, были, по-видимому, маленькими рыболовецкими челнами - gondula в документах XI века - и управля­лись шестами, если только это имя не было прямо пере­несено на какой-нибудь местный челнок с этими при­знаками- тот же контотон.

Именно из шеста могло произойти единственное весло гондолы - рулевое и вместе с тем гребное. Сама техника управления им напоминает работу шестом или гребком: ведь первоначально место гондольера было в центре судна. (От contus, означающего также копье, произошла и condotta - договор с начальником наем­ного войска и само это войско, и по дорогам Италии зашагали наемные полководцы - кондотьеры, «копье­носцы».) Весло гондолы вырезается обычно из бука, его длина превышает четыре метра, а вес - четыре килограмма. Для него была изобретена уключина осо­бой формы - forcola («вилка») с двумя длинными и узкими выемками, позволяющая придавать гондоле же­лаемую скорость путем переноса весла из одной выемки в другую. Эта уключина и сейчас по традиции делается из ореха. На носу гондолы укрепляется массивная ferro («железяка») в виде шапки дожа - она придает плав­ность носовой оконечности и уравновешивает корму.

Любопытна одна особенность гондолы - она со­храняет нормальное положение на воде только до того момента, пока у кормила находится гондольер. Стоит ему сойти на берег - и судно кренится на правый борт. Дело в том, что когда-то гондолой управляли два гон­дольера (потому-то и уключину приспособили для двух весел), но примерно с XVI века из-за нехватки гребцов пришлось ограничиться одним (или возвратиться к одному, если весло гондолы действительно произошло от шеста). Поскольку же конструкция была рассчитана «на пределе», а вилкообразная уключина уже прочно вошла в обиход и сделалась традиционной, то вес вто­рого гребца заменила металлическая накладка на пра­вом борту, выравнивавшая корму.

На корме, а чаще в центре судна - там, где прежде было место гондольера,- красуется каюта или, скорее, навес с полукруглым верхом, покоящимся на бортах. На одной картине художника рубежа XV и XVI веков Витторе Карпаччо гондолой управляет негр. Хро­ника 1493 года подтверждает - первоначально гон­дольерами были рабы. В числе представителей этой профессии не редкостью были женщины.

Ганзейский когг. Реконструкция.

Гондолы брали на борт от двух до четырех пассажи­ров, соответственно варьировались и их размеры, но в XVIII веке, когда они возросли до того, что эти суденыш­ки стали создавать невообразимую толчею в узких кана­лах Венеции, мешать друг другу и калечить пассажиров своими украшениями (иные гондолы напоминали още­тинившегося ежа), был принят строгий закон, ограни­чивавший длину гондолы десятью метрами и восьмью­десятью семью сантиметрами, а ширину - метром и сорока двумя сантиметрами...

Итак, достоверно одно - в основе чуть ли не всех названий средневековых судов лежит латынь или гре­ческий, а в литературные языки они вошли в том виде, в каком существовали с момента своего рождения, при­чем не только в разных районах и в разное время, но подчас и одновременно могли использоваться различ­ные названия для обозначения одного и того же типа - неф, буса, гат, когг.

Робером де Клари когги не упоминаются: чисто­кровный француз, он знает только нефы. В его время это были, за исключением мелочей, суда-синонимы. В начале XII века Вольфрам фон Эшенбах в своей по­эме «Парцифаль» упоминает «большой, крепкий ко­рабль»- возможно, когг. В 1199 году на печати ан­глийского города Данвича был изображен парусник с кормовым рулевым веслом по правому борту. Схема­тичное изображение бимса намекает на наличие па­лубы - ее имели и когги, и нефы. В документах 1206 го­да можно не раз встретить упоминание когга, этот тип судна зафиксирован в 1230 году на севере Испании, а четверть века спустя в Марселе. Но это те времена, когда коггом могли величать неф, а неф - коггом. Лишь примерно столетие спустя их пути разойдутся.

Юиссье. Напольная мозаика 1213 года в церкви Сан-Джованни Эванджелиста.

Из других типов судов, упомянутых Робером де Клари, весьма примечательно юиссье. Это не что иное, как византийская гиппагога - судно для перевозки лоша­дей. Но как она изменилась внешне! Главным новше­ством стали, по-видимому, запирающиеся ворота в кор­ме, а иногда и по бортам, предназначенные для прохода животных по широкой сходне. Во всяком случае, из античных источников эта деталь неизвестна, хотя нечто подобное у греко-римских судов предположить все же можно: вряд ли случайно замечание Фукидида о том, что самены, имевшие срезанную транцевидную оконеч­ность, очень легко и быстро могли быть переоборудова­ны в гиппагоги - для этого достаточно было проре­зать двери или перебросить мостки через фальшборт. Дверь по-латински ostium, по-итальянски uscio, по-французски huis (первая буква не читается). Поэтому новые суда получили имя ускиеры у итальянцев и юис­сье у французов. Не исключено, что и итальянское usciere (швейцар) тянется корнями из тех времен: так могли называться если не все члены команды ускиеры, то по крайней мере те, на чьем попечении находились двери и погрузка лошадей.

Ускиера была высокорентабельным типом морского транспорта и довольно быстро вытеснила популярную на Средиземном море, особенно в западной его части, византийско-арабскую парусно-гребную тариду, хотя оба типа сосуществовали по крайней мере до XIV века.

Ускиера. Реконструкция.

У крестоносцев пользовались популярностью и те, и дру­гие, смотря по средствам заказчика. Если компания Робера де Клари заказала ускиеры, то прижимистый Людовик IX, собираясь в 1248 году в очередной, Седь­мой крестовый поход, предпочел именно тариды, и дю­жина этих судов, сорокавесельных и трехпарусных, была для него построена в течение двух лет. Каждая тарида принимала на свою единственную палубу не более двух десятков лошадей, ее длина составляла от двадцати шести до тридцати шести метров (длина киля - семнадцать метров), ширина палубы до девяти метров, а плоского днища - чуть больше трех. Одно из последних упоминаний тариды можно отыскать в ан­налах Генуи, относящихся к 1270-м годам.

Постройка корабля крестоносцев. Гравюра на дереве, 1486.

Гонку выиграла ускиера. И неудивительно. Она имела две сплошные палубы, способные принять до сотни лошадей - в восемь-девять раз больше, чем могли себе позволить византийцы, и впятеро - по срав­нению с таридой! Но чаще на верхней палубе размеща­лись колесницы, разного рода военная техника и обслу­живающий персонал, а иногда и пассажиры; там же в случае долгого рейса прогуливали лошадей, чтобы они не застоялись и постоянно были в боеспособном состоянии. Лошади во время плавания довольствова­лись нижней палубой, где для них были оборудованы стойла, а верхняя хорошо укрывала от непогоды. Такие суда были очень широко распространены и дожили почти до нашего века.