Песнь Люмена - M. Nemo

Наследная дочь ноинского рода опустилась, касаясь синим подолом платья не застланного пола и подняла мелкие детали. Когда Хава поднесла их механику, тот поблагодарил учтиво и положил подле себя. Не так она представляла работу по созданию переговорных устройств. Чомта, как называл себя ушад, сидел на полу со скрещенными ногами и вертел в руках выгнутую пластину из толстого металла. В центре неё наметились контуры, куда должен вставляться кристалл.

Механик касался почерневшими от масла пальцами гладкого металла. Пахло от него тоже маслом.

— Желаете проверить роботу?

— Я пришла удостовериться, что вам ничего не нужно.

Механик ни улыбнулся, ни нахмурился.

— У меня всё есть для работы. Кристаллом меня обеспечивают под самый её конец, так что и в нём нужды я не испытываю. Что же до остального, благодарю, нор Хава, мне ничего не нужно.

Она не уходила. Собранные в красивую толстую косу волосы спускались до талии. Чёрные глаза смотрели спокойно и сдержанно. Чомта представил, как должно быть невнушительно выглядит сейчас в своём нынешнем неопрятном виде. Воистину, ноинская дочь не так представляла работу механика, а уж тем более инженера, о которых была наслышана.

— Это приведёт в действие весь механизм, — наклоняясь спросила Хава, сосредоточенно всматриваясь в тонкие линии на чертеже.

— Да. Дочь Ноина интересуется механикой? — это скорее не было вопросом.

— Кто сейчас не интересуется механикой, чистит рыбу в хижине.

Чомта позволил себе улыбнуться.

— И то верно.

Она перевела взгляд на кристалл небольших размеров. Гладким совершенным стержнем он стоял у ног механика. Заметив взгляд принцессы, Чомта сказал:

— Невозможно не любоваться, правда?

— Да.

Хава испытала желание прикоснуться к тёплой поверхности и ощутить исходившую от кристалла жизнь.

— Возьмите.

— Не стоит.

— Я позволяю себе это каждый день, нор Хава. И кто знает, представится ли мне впредь такая возможность.

— Скажите, вер Чомта…

— Вер? — возразил механик. — Я не вер, нор Хава. Я был выращен втайне от всех и потому не признан своими законными родителями. А потому меня не существует.

Он был прав.

— Прекрасен.

Чомта следил как Хава протянула руку и коснулась легко кристалла. Руки у неё были сильные, хоть та и скрывала это под прикрытием изящных отточенных движений. Под контурами платья угадывались такие же сильные ноги. Да и коса, Чомта про себя отметил, сразу видно, наследная дочь ноинского рода не привыкла к полагающейся ей причёске. Ибо коса висела без какого-либо кокетства и вообще игнорировалась.

Взгляд сам собой скользнул на кристалл. Совершенный, отточенный временем в форму настолько выверенную, что иным он быть и не мог. Тонкий, с тремя ровными гранями, плавными как изгиб холма. Внутри мутно скапливался белый цвет, как разведённая в воде мука, только ровный и матовый. Ближе к краю кристалл высвечивался тонким серебром и гас прозрачными стенками у самых граней. Свет от него не исходил и тепло чуть ощущалось пальцами, но сама воплощённая жизнь невидимой аурой охватывала его чтобы нести мир и покой.

— Прекрасен, — повторил за Хавой Чомта не замечая, как та кинула на него быстрый взгляд.

— Вы любите его, — вдруг сказала она чем заставила Чомту резко поднять голову. Тёмные рыжеватые волосы упали с лица. Глаза вспыхнули.

— Разве, — он выпрямился, наблюдая как Хава ставит кристалл на место. И когда убедился, что тот стоит крепко, повернулся к ней. — С другой стороны, разве можно не любить кристалл?

Его взгляд против воли постоянно возвращался к кристаллу.

— Кристалл — это жизнь. Он дарит планете тепло и благодаря нему возможно существование цивилизации. Не будь кристалла, нам бы не удавалось обогревать города и люди жили бы в поселениях. Вся наша жизнь повиновалась бы единственному усилию выжить.

— Иными словами, кристалл высвобождает нам время на другие дела.

— Я вижу сомнение в ваших словах.

— Не на искусство ли, Чомта?

Она впервые назвала его по имени, хоть титул и упустила. Это отчего-то порадовало.

— Вижу вашу насмешку.

— Разве не искусство считается пустой тратой времени и подражанием тому, что и так создала природа. Другое дело ремесло. Полезное дело.

— Угодное, хотите вы сказать.

— Именно это я и хочу сказать.

— Но вам не приходится постоянно чистить рыбу.

Замечание не осталось незамеченным.

— Если не искусство, — гнула своё Хава. — Что же тогда? Пиры? Но тогда кристалл погружает нас в праздность, которую лёд не простит. Любовь и размножение, но люди плодились и в самых окраинных хижинах изо льда на единственной шкуре. Развитие? Разве в совершенном мире возможно развитие.

— Осторожно, я слышу еретические речи в ваших словах.

— Мой ум не способен на еретичество. Он суть от единого, не станет же единое отрицать самое себя.

— Кристалл единственный источник топлива для создаваемых нами механизмов…

— Буры, вездеходы, батискафы — для добычи кристалла. Замкнутый круг.

— Корабли. Китобойные судна, рыболовные. Скольких кормят от них.

— Чтобы были руки для добычи кристалла. Или же для разработки шахт. А если бы не кормили? Вы забыли, мир слишком холоден, чтобы горячить кровь и обращать её на бунт.

— Вы опасны.

— По сравнению с кем? Но вы правы, Чомта, кристалл и впрямь освобождает людей от одного лишь выживания. Но не всех. Только тех, кто владеет им. Остальные вынуждены охотиться, добывать моржовый бивень, плести сети, определять ветер по ледяным городам и колоть пресную воду, размножаться в хаотичном порядке и с неизвестным результатом.

— Вот теперь вы заговорили как иовка.

— Мне доводилось разговаривать с разными людьми.

— Говорите, мне интересно.

— Ещё кристалл освобождает время на размышления и неповиновение.

— Вы меня проверяете, Хава.

— Как и вы меня.

Чомта замолчал смотря без опаски на наследную дочь ноинов. Какая угроза могла исходить от него, никакой. Он пленник здесь, как бы это не обставлялось.

— Переговорные устройства готовы. Сейчас они должны быть доставлены в пункты назначения. Этот запасной и будет храниться здесь и служить образцом для следующих механиков. — Слова прозвучали ровно и с осознанием. — Скоро их запустят.

— Вас не тронут.

— Безусловно, кто-то должен учить других.

Хава ощутила холод гнева при мысли, что могла бы так же служить разменной монетой. Лучше умереть, чем жить по чьей-то воле. Разве не ради этого они борются?