Москва купеческая - П Бурышкин

Сначала он покажется вам к делу не идущим, но потом вы увидите, в чем суть. Когда Петр Великий проезжал по дороге в Крым, через Донецкий бассейн, то ему показали угольный пласт, выходящий наружу. В то время каменный уголь еще не эксплоатировался, и мало кто понимал его значение и пользу. Тем не менее, великий преобразователь России произнес, увидев угольный пласт, следующие пророческие слова: "Сей минерал, если не нам, то потомкам нашим зело полезен будет". А я скажу, - продолжал оратор, - что сей генерал, ни нам, ни потомкам нашим, и вообще никому и ни на что полезен не будет".

Вопрос был разрешен без дальнейших прений...

К этой теме купеческого "инобесия" я постоянно возвращаюсь, потому что считаю ее чрезвычайно важной для выяснения общих настроений, царивших среди московского купечества. Для меня несомненно, что тяга в дворянство в сильной степени мешала "классовому" осознанию торгово-промышленной массы. "Облагороженный" элемент купечества был элементом непрочным и, пользуясь терминами Кокорева, можно сказать, что генеральские дети не хотели оставаться у прилавка.

Из не-московских, а общероссийских промышленных объединений представители первопрестольной столицы входили в организацию Всероссийских Съездов представителей промышленности и торговли. Я говорил уже немало и об этой крупнейшей русской группировке и об истории ее образования, в частности о том, что, когда, после 1905 года, стал на очередь вопрос о необходимости объединить торговлю и промышленность в обще имперском масштабе, то Москва этой задачи не выполнила. Не важно, хотела она или не хотела, сумела, или не сумела, - важно, что этот вопрос был разрешен в Петербурге и Петербургом, и

к тому же при весьма скромном участии представителей московских группировок.

Правда, впоследствии москвичи были и на съездах, и в составе руководящих органов, но по существу положение оставалось прежним: Москва, если официально не была вне общероссийского объединения, то, по существу, почти никакого участия в его жизни не принимала и, даже более того, почти не интересовалась его существованием. Все это относится, конечно, прежде всего к Биржевому комитету.

Трудно сказать, является эта рознь между петербургскими и московскими группировками лишь проявлением обычного спора между северной и первопрестольной столицами, или, наоборот, были какие-либо особые внутренние причины, которые вызывали несогласие между двумя промышленными центрами, между двумя методами общественной и промышленной работы. Вероятно, было и то, и другое, но, как бы то ни было, их отношения нельзя назвать хорошими. И нужно быть справедливым: со стороны московских деятелей, враждебность чувствовалась сильнее.

Нельзя сказать, что в Петербурге были лишь "чиновники", а в Москве "хозяева": в Совете Съездов, среди главных руководителей, был ряд "хозяев", в подлинном, московском смысле этого слова. Таковыми были: П. О. Гукасов и гр. А. А. Бобринский и даже, в известном смысле, С. Г. Лианозов. Но на них всех был другой отпечаток, - откровенно говоря, отпечаток этот был в сильной степени "европейский".

Постоянно бывая на съездах, я довольно быстро ознакомился с обстановкой и завязал много личных "добрых отношений". Видимо, в Петербурге пригляделись и ко мне, и не удивлялись моей усидчивости, а другие, - те, кому нужно было бывать "по должности", бывали не всегда: не очень-то любили москвичи ездить в Петербург.

Нельзя сказать, чтобы эта рознь между Москвой и Петербургом не вызывала у некоторых стремления найти какое-то согласование, найти общий язык и устранить вредные трения. И опять-таки приходится сказать, что это течение шло с севера, а не из Москвы;

в Первопрестольной оно встречало мало откликов. В Петербурге был ряд лиц, стремившихся создать какое-то единство, справедливо осуждая эту мало обоснованную московскую подозрительность и даже враждебность. В борьбе с этим явлением они всегда старались использовать и привести в свою веру тех отдельных москвичей, которые появлялись на съездах. В числе этих лиц одно из самых первых мест занимал С. Г. Лианозов.

Уже в то время он имел крупную позицию в русской нефтяной промышленности: он был председателем русско-английской нефтяной корпорации и единственным, чьи акции котировались на парижской бирже. Лианозовское нефтяное предприятие было одно из самых старых в России.

На первый взгляд С. Г. был мало заметен: невысокого роста, может быть, несколько даже застенчивый, говоривший просто, без "ораторского красноречия". Но за этим скрывалось знание дела, большая ясность ума и необычайное умение подойти к собеседнику. Источником этого умения была благожелательность, с которой он вообще относился к людям и которая располагала к нему тех, с кем ему приходилось общаться.

Я говорил уже, что С. Г. считал себя, в известной степени, москвичом и имел, конечно, к тому основание. Во всяком случае, ему "сам Бог велел" явиться одним из связующих звеньев между воюющими сторонами, и эта роль ему удавалась. Мы быстро с ним сблизились;

он всегда очень ценил отсутствие предвзятой враждебности.

Тех же примерно настроений был и Павел Андреевич Тикстон, один из выдающихся деятелей и в Совете Съездов, и вообще в русской организованной промышленности. П. А. играл заметную роль: в то время он был руководителем синдиката "Продамета" (продажа металлов с южных заводов).

По происхождению он был англичанин, и это очень на нем сказывалось. В своем некрологе Н. А. Тэффи назвала его "первый русский джентльмен". Не знаю, был ли он первым, но джентльменом, несомненно, был. И это его какое-то внутреннее благородство весьма на всех действовало. Он никак не мог признать целесообразности войны "на пустом месте". Обладая большой силой убеждения, именно своей непредвзятостью, он обычно говорил: "Может быть, вы и правы, тогда убедите меня в этом. Но если вы этого не сумеете, то не мешайте мне вас убедить", - и часто последнее ему удавалось. Во всех попытках сближения противников П. А. всегда был одним из первых.

Таким же был и граф Андрей Александрович Бобринский - одна из замечательнейших фигур на фоне Совета Съездов. Конечно, А. А. был человеком другого мира, другого прошлого, других традиций, но в Совете Съездов, где он занимал место товарища председателя, он был своим человеком, как давний председатель Всероссийского общества сахарозаводчиков. Это был человек тонкой и глубокой культуры и редкой внутренней чистоты и светлости, - подлинный старый русский барин, в лучшем смысле этого слова. Мало кто пользовался таким единодушным уважением. Разумеется, и он был на стороне тех, кто "воевать" с Москвой не собирался.

К этой группе надо еще причислить инженера Дмитрия Петровича Кандаурова, отца русского консула в Париже. Это был человек старой складки, вне всяких споров и разногласий, державшийся со всеми доброжелательно, в особенности как старший к младшим. Мне он очень помог быстрее освоиться с петербургским климатом.

Не буду останавливаться на тех, кто хотел походом идти против Москвы и всего московского. Во-первых, это был П. О. Гукасов, человек очень важный, загадочный и мало доброжелательный; во-вторых, инженер Н. И. Изнар, который не выносил Москву за ее "политику".

Говоря о деятелях Совета Съездов, не могу обойти молчанием еще одну выдающуюся фигуру - В. В. Жуковского. Вряд ли помнят его в современной Польше, но было бы слишком несправедливым, если бы его имя оказалось совсем забытым.

Владислав Владиславович Жуковский был инженер, участник целого ряда правлений русских и польских металлургических обществ, в частности крупнейшего общества Брянских заводов в Екатериносла-ве. Кроме того, он был членом Государственной Думы, где председательствовал в группе "Польское Коло". Это был прирожденный общественный деятель, всесторонне образованный, с европейским кругозором. Он хорошо говорил, безукоризненно председательствовал, отлично владел пером и мог, с большим искусством, организовать коллективную работу. Известное издание Съездов, - "Промышленность и торговля в законодательных учреждениях", многим ему обязано. Не было вопроса, проходившего через Совет Съездов, где бы не чувствовалось, что он по этому поводу думает, и он сразу находил ту линию, по которой дело должно было следовать далее.

В личном обращении это был образец (как и подобает сыну Речи Посполитой) европейской вежливости. Для его характеристики приведу один эпизод, вызвавший, в свое время не мало смеха, касающийся также отношений Москвы и Петербурга.

Был один съезд, на котором предстояло председательствовать Г. А. Крестовникову. По крайней мере, так решили в Петербурге и направили в Москву соответствующие приглашения. Все было сделано, как подобает, но отклик Москвы (не в первый раз) оказался отрицательным.

В чем было дело, не помню. Вероятно и не знал, так как в то время еще не был посвящен "в "секреты богов". Как бы то ни было, Крестовников отказался, сославшись на болезнь жены, - ссылка не- убедительная, так как Юлия Тимофеевна Крестовникова вообще была женщина болезненная. Но Г. А. не только не поехал сам: на этом Съезде Москва была вообще представлена очень слабо, и не звездами первой величины.