Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности - Дмитрий Леонтьев

Второй класс феноменов структурирования образа – это трансформации временных параметров действительности, которые, так же как и пространственные, тесно связаны с выражением пристрастности отношения человека к миру ( Эткинд, 1979). В определенном отношении временное измерение более нагружено для человека личностным смыслом, чем пространство, потому что человеческая деятельность не всегда протекает в пространстве (например, теоретико-познавательная деятельность, логическое мышление), но всегда – во времени. Время, таким образом, всегда выступает для человека как универсальный ресурс любой деятельности, или же, в случае ожидания событий, не зависящих от собственной деятельности субъекта, время становится барьером, отделяющим субъекта от осуществления этого события. Тем самым время никогда не бывает иррелевантным по отношению к человеческой жизнедеятельности и всегда нагружено для человека личностным смыслом. Личностный смысл временных отрезков отражается как в их непосредственной эмоциональной оценке, так и в феноменах субъективной переоценки или недооценки скорости течения времени.

Обратимся вначале к экспериментальным исследованиям закономерностей оценивания небольших отрезков времени – секунд и минут (Элъкин, 1962; Фресс, 1978). Феномены субъективной переоценки и недооцени! скорости течения времени в различных значимых ситуациях обратили на себя внимание ученых задолго до нашего века, однако их экспериментальное изучение началось относительно недавно. П.Фресс выделяет три различных типа ситуаций, влияющих на субъективную оценку времени. Первая из них – ситуация ожидания, которая «не требует от нас никакой специфической активности, все наши помыслы сосредоточены на предстоящей деятельности» (Фресс, 1978, с. 115). В этом случае наблюдается переоценка длительности временных интервалов, время течет медленнее, особенно в ситуации ожидания неприятного события. П.Фресс приводит результаты эксперимента Дж. Фолка и Д.Биндры, обнаруживших эффект переоценки длительности временных интервалов, завершающихся ударом электротоком; в контрольной группе, где вместо тока давался звуковой сигнал, эффект переоценки не наблюдался (Фресс, 1978, с. 116). Аналогичный эффект возникает при оценке временных промежутков, заполненных неприятными ощущениями: так, Уотс и Шэррок зафиксировали у испытуемых-фобиков переоценку длительности временных интервалов, в течение которых им приходилось разглядывать крупного паука в стеклянной банке ( Watts, Sharrock, 1984). У контрольной группы испытуемых наблюдалась скорее обратная тенденция.

Вторая описываемая П.Фрессом ситуация – это ситуация выполнения деятельности, не поглощающей субъекта полностью, то есть включающей в себя также момент ожидания. Эффект в этом случае оказывается подобен предыдущему, то есть субъективное течение времени замедляется, что выражается в переоценке длительности временных интервалов. Дж. Лоэлин обнаружил существенную корреляцию между оцениваемой длительностью и непривлекательностью задачи (см. Фресс, 1978, с. 116). Повышение интереса к выполняемой деятельности приводит к уменьшению оценки субъективной длительности временных интервалов. Также влияет на оценку времени переживание успеха в выполняемой деятельности; наоборот, предчувствие неудачи заставляет время течь более медленно, причем этот эффект тем более выражен, чем сильнее испытуемые мотивированы на выполнение задания (см. Фресс, 1978, с. 117).

Наконец, третья ситуация возникает при выполнении деятельности, которой мы полностью поглощены. В этом случае время субъективно течет очень быстро и длительность временных интервалов недооценивается. Отличие третьей ситуации от первых двух демонстрируют эксперименты Д.Г.Элькина. В одном из них сравнивалось оценивание временных интервалов учащимися вечерней школы в период экзаменационной сессии и во время выпускного вечера. В первом случае имела место стойкая недооценка длительности временных интервалов, во втором – столь же выраженная переоценка (Элъкин, 1962, с. 263–265). Этот эксперимент иллюстрирует различия между первым и третьим типом ситуаций по П.Фрессу. Другой эксперимент Д.Г.Элькина иллюстрирует различия между ситуациями второго и третьего типа. Группа испытуемых читала рассказ Горького «Старуха Изергиль», а на другой день – страницы русско-французского словаря, в течение того же времени, которое заняло у них чтение рассказа. При оценке времени обоих занятий 95 % испытуемых недооценили время, ушедшее на чтение рассказа и 90 % переоценили время, ушедшее на чтение словаря (там же, с. 265–266). Обобщая наш поверхностный обзор исследований восприятия и оцени! коротких интервалов времени, мы можем заключить, что временные интервалы оцениваются как более длинные в тех случаях, когда они имеют личностный смысл барьера, отделяющего субъекта от значимых событий, либо личностный смысл ресурса, расходуемого впустую, без пользы. Те же интервалы оцениваются как более короткие в тех случаях, когда они имеют личностный смысл продуктивно используемого ресурса.

Схожие закономерности можно наблюдать и при оценке временных соотношений между событиями в масштабе всей жизни субъекта. Имеющиеся данные немногочисленны и неоднозначны; вместе с тем есть эмпирические подтверждения зависимости переживания «сжатости» времени, переживания его непрерывности и психологического возраста от различных характеристик смысловых связей между основными событиями жизни субъекта, присутствующих в субъективной картине жизненного пути ( Головаха, Кроник, 1984).

К третьей группе феноменов трансформации образа относятся трансформации причинно-следственных отношений. А.М.Эткинд (1984), описывая характеристики субъективной реальности, относит причинно-следственные отношения к более высокому уровню, чем пространственно-временные характеристики. Причинно-следственные отношения и их отражение человеком также выступают важнейшим аспектом его жизнедеятельности, поскольку они определяют границы возможностей человека как субъекта предметно-практической деятельности воздействовать на мир, создавать, строить и изменять условия своей собственной жизни.

Эффект личностно-пристрастного искажения причинно-следственных связей прекрасно демонстрирует проведенное на старших дошкольниках исследование Е.В.Субботского. Пользуясь специально сконструированной шкатулкой с двойным дном, позволявшей устраивать «исчезновение» положенных в нее плоских предметов и их «появление из ничего», Е.В.Субботский ( Subbotsky , 1991) изучал соотношение у дошкольников представлений о противоестественности подобных переходов («норма перманентности стабильного объекта») и представлений об их возможности, подкрепляемых демонстрируемыми эффектами («норма неперманентности»). Было, в частности, обнаружено, что в ситуациях появления в пустой шкатулке марки (которую ребенок мог забрать себе) дети всех возрастных групп гораздо чаще признавали возможность магического объяснения случившегося, чем в обратных случаях, когда положенная в шкатулку марка исчезала. В последнем случае дети решительно отвергали возможность такого невыгодного «волшебства» и упорно стремились раскрыть секрет устройства шкатулки.

Эмпирическим материалом, на котором наиболее наглядно выступает зависимость отражения причинно-следственных связей от их личностного смысла, являются психологические исследования каузальной атрибуции (см. Хекхаузен, 1986 б, гл. 10, с. 11). Когнитивные схемы, на основании которых люди объясняют причины тех или иных исходов наблюдаемых ими ситуаций, работают эффективно до тех пор, пока оцениваемые ситуации остаются индифферентными к жизни самого испытуемого субъекта. Когда же приходится объяснять собственное поведение, то «логико-рациональные правила использования информации могут искажаться в угоду субъективно-значимым интересам» ( Хекхаузен , 1986 б, с. 98). X.Хекхаузен приводит большое число экспериментальных свидетельств такого искажения. Общая закономерность сводится к тому, что при оценке собственных действий люди склонны в большей степени объяснять успехи личностными, а неудачи – ситуационными факторами, чем при оценивании действий других людей. Этот эффект асимметрии атрибуции, проявляющийся в тех ситуациях, когда у испытуемого нет оснований ожидать, что его атрибуция будет подвергнута другими критической проверке, служит стабилизации самооценки ( Хекхаузен , 1986 б, с. 98—102). Интересно, что испытуемые, у которых доминирует тенденция избегания неудачи, демонстрируют обратную зависимость: они больше склонны приписывать себе ответственность за неудачи, а ответственность за успех относить за счет везения ( там же, с. 145). Аналогичные индивидуальные различия в асимметрии атрибуции успехов в общении были обнаружены для учеников с высоким и низким социометрическим статусом ( там же, с. 181). В обоих случаях асимметрия атрибуции «работает» на сохранение сложившейся Я-концепции и самооценки – как высокой, так и низкой.