Жизнь наверху - Джон Брэйн

— Я и не стану, Джо. Я только прошу тебя как следует все продумать.

— Мне нет нужды ничего продумывать.

— Прекрасно. Тогда я спрашиваю тебя в последний раз. Ты хочешь порвать со мной раз и навсегда или ты хочешь иметь возможность навещать детей?

Я заново наполнил бокал.

— Ты не можешь запретить мне навещать их.

— Мы можем прекратить сейчас этот разговор, — сказала она. — Я не требую немедленного ответа.

— Я буду навещать их. Это мое последнее слово.

Она прикусила нижнюю губу.

— Ты всегда поступаешь так, как тебе хочется, — сказала она. — Правда?

— Сейчас — да.

— Итак, ты от меня уходишь, и через некоторое время мы оформим развод. Очевидно, число твоих посещений будет установлено юристами. В суде, не так ли? Но ты мне напишешь, и, я уверена, мы сможем как-то об этом договориться и до суда. Это будет нетрудно, пока идут занятия в школе. Ведь школа совсем рядом с Лондоном.

— А Барбару я могу навещать раз в две недели. Я буду приезжать и брать ее с собой. Так что нам даже не надо будет встречаться. Ты, очевидно, возьмешь няню и сможешь уходить из дому до моего приезда… — Я умолк. — Да не смотри ты на меня так. Я ведь только о тебе забочусь.

— Можешь не утруждать себя, Джо. Но я вижу, ты тщательно все обдумал. Очевидно, вы с Норой все это обсудили. Она не из тех, кто оставляет место для случайностей. Только во все это надо внести одну поправку: тебе придется навещать только Гарри.

Теперь на щеках ее уже не было пятен, а голос перестал дрожать — она разорвала ленточку и сбавила темп, позируя для киноаппаратов и ожидая поздравлений.

— Не понимаю. Почему это? Почему?

— Потому что не станешь же ты навещать чужого ребенка.

— Ты с ума сошла, — с трудом вымолвил я. — Ты с ума сошла.

— Ничуть. Барбара не твоя дочь. Это я знаю точно.

И, обхватив себя руками, словно желая унять озноб, она истерически расхохоталась.

Я схватил ее за плечо.

— Ты шлюха, — выдохнул я. — Грязная шлюха!

Она продолжала хохотать.

— Если ты убьешь меня, то не сможешь жениться на Норе, — сказала она.

Я отпустил ее.

— Да, не стоит пачкаться, — сказал я. И шагнул к двери.

— Неужели тебя даже не интересует, кто ее отец, Джо?

Она еще крепче обхватила себя руками; лицо ее как-то обмякло, а рот словно бы ввалился.

— Мне нет нужды спрашивать об этом, — сказал я. — Ты, должно быть, немало повеселилась втихомолку эти четыре года, когда видела Барбару с этими толсторожими крикуньями. Когда видела ее с сестричками…

— Нет, все было совсем не так, — устало произнесла она. — Все началось опять только в мае. И ничего бы этого не было, если б не ты. Ведь я старалась, право же, старалась любить тебя. — Она умолкла. — А впрочем, нет, не старалась. Мне не надо было стараться. Ведь я любила тебя. Но я старалась, чтобы ты полюбил меня. А ты не мог, потому что в тебе это не заложено. — Она нахмурилась. — Впрочем, объяснять тебе это — все равно что рассказывать слепому о цветах.

— Хорошо, — сказал я. — Ты старалась не быть шлюхой. Четыре года старалась. Даже не четыре, а почти целых пять. Срок более чем достаточный, чтобы блюсти верность мужу, а потом при первом же удобном случае ты вернулась к Марку. Ты примерно себя вела, не так ли? Целых пять лет…

И тут я кое-что вспомнил. На секунду я лишился дара речи.

— Ах ты дрянь, — хрипло произнес я. — Я даже и не представлял себе, какая ты шлюха! Значит, то был не Марк. Неужели ты не можешь мне сказать правду? Кто же он? Кто?

— По-моему, ты сходишь с ума, — сказала она. — Почему же это не Марк?

— Да потому, что он переехал в Уорли всего три года тому назад.

— А ты не помнишь, что я ездила к ним с Сибиллой за год до того, как родилась Барбара, не помнишь? Когда я жила у тети Коры в Хемстеде? Ты не помнишь, как мы тогда поссорились перед моим отъездом? И какие милые вещи ты говорил мне?

— Это уже дело далекого прошлого, — сказал я.

— Да, конечно. Вернее, это было бы делом далекого прошлого, если бы не ты. Он об этом ничего не знает.

— Как это все, должно быть, легко у вас получилось, — сказал я. — Ему, наверное, достаточно было поманить тебя пальцем при первой же встрече. А может быть, он даже и не поманил? Просто повел себя, как пес при виде суки? — И я пояснил свою мысль, не стесняясь в выражениях, но на лице ее читалось по-прежнему лишь отчуждение и ирония.

— Как странно, — заметила она. — Ты говоришь о Марке, как будто я впервые встретилась с ним пять лет тому назад. А я знаю его уже пятнадцать лет. Ты просто ничего не помнишь обо мне, ведь так? Я для тебя лишь вещь, предмет, у меня не может быть даже своих мнений. Хочешь, я расскажу тебе, что эта вещь делала? — Она задыхалась. — Хочешь, расскажу, что эта вещь делала, когда ее чувства были оскорблены? И как часто, и когда это бывало?

Я почувствовал удар по щеке, потом другой, взглянул на руку, которая нанесла его, и понял, что это моя собственная рука. Я слышал вопросы, которые задавал, и ответы на них, хотя мне, в сущности, не было нужды их слышать. Я бы давным-давно все знал, если бы самодовольство и глупость не притупили моих инстинктов. Я еще раз ударил себя по щеке, на этот раз менее сильно: после первых двух ударов я даже почувствовал легкую дурноту.

— Хватит, — сказал я. — Теперь я знаю, что мне делать.

Впервые за все это время на лице ее появилось действительно испуганное выражение.

— Джо, я ведь не хотела. — Она подошла к телефону. — Я ведь говорила тебе, что очень устала. Я просила тебя оставить меня в покое.

— А ты могла бы оставить телефон в покое, — сказал я. — Ты не заслуживаешь даже того, чтобы тебя повесить.

— Все это твоя вина, — сказала она. — Ты никогда не понимал меня. Ты никогда не хотел понять.

Внезапно я почувствовал, что вопреки моей воле меня тянет к ней, а заглянув ей в глаза с расширенными, как после наркотика, зрачками, я понял, что и ее — помимо воли — тянет ко мне. Но это было чисто умозрительное ощущение. Не сказав ни слова, я повернулся и пошел наверх упаковывать вещи.

Когда я вернулся в гостиную, там перед электрическим камином стоял Браун. Он взглянул на мой чемодан.

— Это что еще за чертовщина?

— Джо уходит от меня, папа, — пояснила Сьюзен.

— К кому?

— К Норе Хаксли. Он собирается жить с ней в Лондоне.

— У меня было впечатление, что он снова взялся за старое. — Браун вынул пачку сигарет, помедлил, затем вытащил кожаный портсигар. — В таком случае завтра мы не будем иметь чести видеть его на работе. — Он отрезал кончик сигары и с таким видом, будто отмечает торжественное событие, закурил.

— Я могу подать заявление об отставке, если вам угодно, — сказал я.

— Обойдемся и без твоего заявления. Будь моя воля, я бы ни минуты не держал тебя. — И он выдохнул облако дыма.

В баре стояла жестянка с сигаретами «Капстен». Я сунул ее в чемодан.

— Не стесняйся, забирай все, что хочешь, — сказал Браун. — Почему бы тебе не взять с собой и вина?

— Это мои сигареты и мое вино.

— Да ты никак начинаешь сердиться? Что ж, мы тебя больше не задерживаем. Просьбу об отставке из муниципалитета можешь послать по почте. — Он сжал кулак. — Ну и одурачил же ты меня, а?

— Такова была моя цель, — сказал я. — И заставить меня подать в отставку из муниципалитета не в вашей власти. Я могу голосовать так, как мне угодно, и тут вы ничего не можете поделать.

Я налил себе довольно изрядное количество виски. Рядом с моим креслом стоял полный бокал, но мне казалось необходимым, глядя на то, как Браун стоит у камина с видом хозяина, утвердить свои права хотя бы на содержимое моего бара и дать понять Брауну, что я не намерен быть гостеприимным по отношению к нему.

— Мы чрезвычайно высокого о себе мнения, не так ли? — Лицо его потемнело. — Могу я поинтересоваться, на что ты намерен жить?

— Тиффилд предложил мне место. Что, не знали?

— Я подозревал, что он что-то замышляет, — сказал Браун. — Но он перемудрил. Ведь ты нужен ему вовсе не потому, что ты такой гениальный молодой человек. Ты нужен ему потому, что, как он полагает, ты мой любимчик и, если ты от меня уйдешь, это разобьет мне сердце. Но ты-то, Джо, совсем не тот, за кого он тебя принимает. В конечном счете ты как был мелким муниципальным клерком, так и остался — выше этого тебе не шагнуть…

— Заткнитесь. На заводе я еще вынужден вас слушать, но черта с два стану я вас слушать у себя дома.

— А это не твой дом. Уж об этом-то я позаботился. Ты здесь всего лишь жилец, ты ничтожество, прихлебатель и юбочник, и я выставляю тебя за дверь.

Я повернулся к Сьюзен.

— Пусть бесится, — сказал я. — Ну а я пошел. Скажи Барбаре, что я поехал… зарабатывать деньги. Обещаешь?

— Как раз поспеешь на поезд в десять тридцать, — заметил Браун.

— Я еду на машине.