Баблия. Книга о бабле и Боге - Александр Староверов

– Чего ты такой грустный, Алик, сегодня?

Сначала отвечал, что не грустный. Услышав надоевший вопрос в двадцатый раз, грубо сказал:

– Месячные у меня.

И покинул жизнерадостное, пышущее оптимизмом собрание.

«Не мой формат сегодня», – подумал.

Метнулся в караоке. Отчаянно орал песни до утра. Именно орал. Надеялся, что выплеснет вместе с криком и алкогольными парами дерьмо из души. Не выплеснул. Наоборот, насосался еще больше из окружающего пространства. Впитал Стаса Михайлова, Любочку Успенскую, лысых дядечек с длинноногими шалавами и небритых царей с гор, зверски танцующих дикие горские танцы. Пил много. Не пьянел. Ушел трезвым и злым. Приехал в гостиницу потный, со слипшимися волосами и свинцовой башкой. В душ не пошел. Рухнул на просторную кровать. Забылся.

Все воскресенье страдал похмельем. Корил себя, боялся, что с его миром опять плохое случится из-за загула вчерашнего. Тварью себя называл. Отморозком. Плакал горько. Вечером отошел немного, включил телевизор и два часа смотрел грандиозное шоу Первого канала. Что-то там со звездами очередное. Ни одной мысли за два часа не промелькнуло. Как анестезия подействовало. Родилось огромное чувство благодарности к работникам телевидения.

«Спасибо тебе, Константин Львович, – думал, – хороший ты все же человек. Кто бы что ни говорил. Ничего не помогает, а ты помог. Стараешься ты для нас, бедолаг. Душ потерянных. Заплутавших в этой жизни страшной. Судя по рейтингам, нас таких три четверти здесь живет. Только ты для нас свет в окошке. Только ты боль уводишь на время. Мысли прожорливые глушишь гипнозом волшебным. Яркие цветные пятна, музыка, дорогая, красивая картинка. И нирвана настает. Безмыслие».

Захотелось письмо Эрнсту написать. Спасибо сказать. И не просто от Вани Пупкина из Чебоксар, а от интеллигентного, небедного парня из Москвы. Небось не часто ему интеллигентные люди письма пишут. Брезгуют. Обрадуется он. Алик даже потянулся за бумагой и ручкой. Но писать так и не начал. Закончилось шоу, и лечебный эффект стал ослабевать. Еще тоскливее стало.

«Вот… докатился, – презрительно подумал он. – Письма на телевидение пишу. Шоу дебильные смотрю. Смысл большой в них нахожу. Экзистенциальный».

Он отбросил бумагу. Замер на несколько секунд. Потом, воровато оглянувшись, достал IPad, зашел на You Tube и стал смотреть предыдущие выпуски шоу. Так и заснул постепенно, осеняемый волшебным светом кудесников с Первого канала. Уронил концептуальный прямоугольник Стива Джобса на грудь и заснул.

В понедельник шел на работу с радостью почти. А дошел, радоваться перестал. Жизнь опять нырнула в серую колею. Подзадоренная испуганным Михаем Наташа попыталась сотворить очередную гадость. Не унималась обиженная девушка. Успокоиться не могла. Пошла к шефу и наплела ему чушь несусветную о рекламных бюджетах. Мол, если Алик ей, бедняжке, разрешал воровать по сто тысяч рублей, то сколько же сам, злыдень алчный, тырил. Обиды он на девушку не держал. Сам во всем виноват. Понял все в черном зале. Оправдываться не хотелось. Да и не в чем было. Не воровал он денег с рекламных бюджетов. Остатки уважения к себе не позволяли. Сказал почти правду.

– Леонид Михайлович, недопонимание у нас с Натальей Владимировной вышло. Конфликт личный небольшой случился. Вот и приняла она неформализованную премию за воровство. Работник она хороший, я и решил простимулировать дополнительно в обход бухгалтерии. На налогах сэкономил заодно.

– Что за конфликт? – оживился шеф, предвкушая пикантную клубничку.

– Да так, Леонид Михайлович, пустяки. Философский спор на буддисткую тематику о сущности бытия и тщете всего сущего. Пользуясь случаем, приношу вам, Наталья, свои извинения. Не прав я. Погорячился.

– Было дело? – спросил ЛМ у Наташи и подмигнул Алику. – Обидел тебя Алексей Алексеевич, вот ты и психанула по-женски?

– Не понимаю, о чем он говорит, – холодно ответила Наташа.

– Леонид Михайлович, отпустили бы вы меня. Работы много. Завтра платеж большой пойдет из известного вам банка. Подготовиться надо. Давайте потом разберемся. Если хотите, аудит закажем независимый. Там ни одной копейки налево не ушло, кроме премии для нее. Я уверен. Но аудит не помешает, наверное.

– Что ты, Лешенька, – замахал руками шеф. – Какой аудит? Деньги еще на аудит тратить. Раз ты говоришь, значит, так и есть. Иди работай, конечно. Сумма крупная. Так что подготовь там все как следует.

Алик вышел из кабинета, провожаемый ненавидящим взглядом Наташи. Шел к себе по коридору и не чувствовал ничего. Ни радости, ни злости. Совсем пусто внутри было. Ему сказали, он ответил. Еще скажут, еще ответит. Как марафонец шел на последних метрах дистанции. Круги перед глазами, не видно ничего, а ноги перебирают, перебирают, отталкивают от тянущей с огромной силой земли. И бежишь… Финиша скорого ждешь. Только вот беда, финиша впереди не предвидится.

«А ведь завтра банкир должен платить бабки, – вдруг вспомнил он. – Перекидывать восемьдесят семь миллионов на офшор, а точнее, на офшоры. Семьдесят два шефу и пятнадцать мне за страдания нечеловеческие».

Не сумма его обрадовала, а мелькнувшая впереди свобода. И не обрадовала даже, а надежду дала. Деньги ничего не значили сейчас. Надежда означала многое.

«Уеду, – подумал он. – В Тибет уеду, на полгода. Буду с душой порванной разбираться, в себя приходить. Либеркиберию восстановлю. А потом с Ленкой помирюсь. И заживу снова».

Шаги по бесконечному коридору стали даваться легче. Воздух впервые за долгое время глубоко проник в легкие. Финиш впереди замаячил…

Алик сидел на мятых после сна простынях, покрывающих монументальную белую кровать. Кровать выглядела как надгробие цыганского барона. Особенно на фоне темно-синего с белыми прожилками коврового покрытия пола. Дизайн, твою мать. С ума сойти можно.

Алик сидел, курил, стряхивал пепел в пепельницу, стоявшую рядом на подушке. Куда угодно пепел летел, только не в пепельницу. Оседал на белейшей наволочке, скатывался на простыни. Затушив сигарету, Алик раздраженно смахнул пепел с кровати. Не получилось. На белье остались смазанные черные следы.

«Как и моя жизнь, – подумал он, глядя на кровать. – Чистая вроде, а присмотришься, скатерть юзаная в кабаке задрипанном».

Воспоминания о последних десяти днях оптимизма не прибавляли. А тут еще эти черные следы от пепла. Совсем мерзко стало. Понятно, что уберутся днем, белье поменяют, а все равно мерзко. И вечером, когда придет, будет мерзко. Глянет на стандартную, выверенную чистоту, и как будто не жил здесь никогда. Только что родился. День сурка нескончаемый. Он разозлился, вскочил с кровати и побежал в ванную. Включил хитроумное устройство в режим тропического водопада. Только воду сделал арктическую, ледяную почти. Пришел в себя быстро. Сначала вышел из себя от воспоминаний и дурацких черных следов на кровати, а потом пришел. В себе, оно по-любому лучше.

«Ничего, – думал, дрожа от холода. – Кончится все скоро. День сегодня великий. Бабки должны прийти на офшоры. Столько ради этого дня перетерпел. Столько вынес. Кончается полярная проститутская ночь. Час расплаты настает. Солнце восходит».

До красноты растираясь полотенцем, для сугреву, для бодрости пущей и чтобы не упустить мелькнувший лучик надежды, он запел:

«Ночь пройдет, наступит утро ясное.

Знаю, счастье нас с тобой ждет.

Ночь пройдет, пройдет пора ненастная,

Солнце взойдет ла-ла-ла-лалалала,

Солнце взойдет ла-ла-ла-лалалала,

Солнце взойдет…»

Помогла песня. Неуловимый в последние дни драйв зацепился за отчаянно заброшенный крючок. Затрепыхался на нем и пошел разгонять тягучую кровь по жилам. Боясь вспугнуть почти забытое ощущение, он отбросил полотенце и голый, мокрый еще рванулся в комнату к ноутбуку. Включил его, зашел в Скайп.

«Только бы не завис, – думал. – Вот не надо сейчас зависать».

Скайп не подвел. Швейцарский банкир был в Сети. Светился зеленой галочкой, как светофор веселый. Мол, разрешаю, проезжай. Алик кликнул на галочку, раздались гудки. Потом на экране появилась надпись: «Соединение установлено».

– Привет, Ричард. Слышишь меня? – Алик говорил громче обычного. Скайп же, непонятно, какая связь сегодня. Ну и возбужден был немного.

– Добра утром. Как дела? Как погода? Мороз, водка, да? – Ричард говорил по-русски с жестким немецким акцентом. Слышно было хорошо.

– Мороз – да, водка – нет. А как дела, ты мне скажи? Пришла сумма, о которой я предупреждал? Семьдесят два миллиона. Пришла? Нет?

– О, мистер Аликс, I am sorry, нет.

– Ричард, ты хорошо смотрел, может, еще нам не зачислили, а у вас в банке уже светится?

– Я смотреть хорошо. Пять минут ago смотреть. Не светится, no light, нет. May be завтрак, оr после завтрак. О’кей?

– Да, да, – расстроенно ответил Алик. – Завтра, после завтрака позвоню. А если раньше дойдет, ты мне сам позвони.

– О’кей, мистер Аликс. Don’t worry. До свиданки.