Сто сорок писем Василия Белова - Анатолий Николаевич Грешневиков

А ведь он назвал эту поездку чудесной, прислал мне в конверте еще и две фотооткрытки с живописными видами на море и монастыри. Я сам потом по напутствию Василия Ивановича слетал на Корфу, поклонился местам и памятнику моего великого земляка-адмирала, не проигравшего ни одного морского сражения, святого Федора Ушакова. Красота греческого острова пленила меня, но я тоже не написал путевых заметок, хотя намеревался. Видимо, все просто: когда у писателя дефицит времени, он берется воспевать красоту своих родных мест и сражаться за решение проблем собственной страны.

После поездки на Валаам Белов признался мне, что впервые задумался о том, а не бросить ли ему мирскую жизнь и уйти в монастырь? И тотчас, правда, поправился, одернул себя, мол, рано собрался, верой слаб.

Валаам покорил сердце и душу писателя навечно. И когда художник-земляк Валерий Страхов предложил ему поехать туда снова, он без раздумий дал добро.

Я давно заметил, какое удивительное взаимопонимание сложилось между великими подвижниками культуры писателем Беловым и художником Страховым. Они понимали друг друга с полуслова. Страхов постоянно «дежурил» в доме Белова в Тимонихе. Не только общался, но и переписал все уголки и родной деревни писателя, и его кабинета. Там, в Тимонихе, Белов познакомил меня с другом-художником. Несмотря на свой стеснительный, молчаливый характер Валерий Страхов зародил в душе Белова желание попробовать себя в живописи. И следует признать, учитель из Страхова получился замечательный. Писатель не без робости взялся за кисти и краски. Когда я увидел две его живописные работы, то первая мысль, что пришла в голову, это то, что если человек талантлив, то талантлив во всем. Картины Белова поразили меня тщательностью проработки деталей, реалистичной точностью передачи просторов лугов Тимонихи.

Жаль, что у Белова не нашлось времени продолжить уроки рисования у Страхова, иначе его неуемный темперамент сделал бы из него крепкого художника с классическим самобытным стилем. Отложив кисти в сторону, на потом, он так и не вернулся к ним. Мои попытки разжечь в нем страсть к живописи, вернуть его к мольберту, обернулись тем, что он подарил мне единственные две серьезные работы. Сегодня они украшают мой кабинет. Рассматривать их доводится каждый рабочий день. Без слез умиления и восхищения я этого делать не могу. Радуюсь могучему таланту Белова, вспоминаю поездки в Тимониху. И, конечно, хвалю художника Страхова, открывшего в писателе еще один талант.

Когда академик, народный художник России Валерий Страхов приехал в Ярославль со своей выставкой, то я, конечно же, не мог не прибыть на нее. Она проходила в залах Художественного училища. Среди множества картин я увидел и портрет Белова, и интерьеры кабинета писателя в Тимонихе. Выставка мне понравилась изобилием классических, романтических пейзажей, в которых открывалась внутренняя жизнь и душа природы. В своем выступлении я отметил и правдивую передачу крестьянских домов на холсте, и портреты современников.

Добрый отзыв о выставке так пришелся по душе Страхову, что он нахвалил меня Белову, и тот тут же не преминул написать мне и отблагодарить за поддержку друга. Сам художник по возвращении в Вологду тоже позвонил мне и поблагодарил за теплую речь в его адрес, даже пообещал подарить на память свою картину.

Известный поэт и редактор журнала «Наш современник» Станислав Куняев давно собирался ко мне в гости, а тут был повод, притом двойной. Я достраивал новый дом и он обещал побывать на новоселье. А вторая причина касалась подписки журнала. В те времена у всех литературных толстых журналов произошла массовая потеря читателя, а обрушение подписки сказывалось на тираже и заработке. Из года в год я выручал Куняева и уважаемый мною за твердую и бессменную почвенническую традицию журнал «Наш современник» тем, что устраивал за свою депутатскую зарплату подписку библиотекам городов и районов области, а также некоторым писателям-друзьям. Для того, чтобы интерес к главному изданию патриотов не пропал, а наоборот вырос, я решил организовать несколько встреч главного редактора с читателями в ярославских библиотеках.

Куняев приехал в Борисоглеб не один, а с моим другом, писателем Валерой Хайрюзовым. Дом я не достроил, потому новоселья не получилось, и я приютил гостей на старой квартире. Зато встречи в библиотеках Борисоглеба и Рыбинска прошли при полных читательских залах.

Не преминул я показать Куняеву и основные исторические достопримечательности моих родных мест. Мы побывали и на родине преподобного Сергия Радонежского в Троице-Варницком монастыре, и в Борисоглебском монастыре, где реставратор Рыбников ознакомил его с памятниками архитектуры, а заодно рассказал о подоплеке конфликта с отцом Иоанном и писарчуком Щербаковым.

Выпрямленная реставратором монастырская стена произвела на Куняева большее впечатление, чем сам рассказ о ссорах и дрязгах между местными жителями и дачниками-москвичами с писательскими удостоверениями. Он своими глазами увидел, что обвинения в бракоделии не соответствуют действительности.

Безусловно, Куняев слышал о нашем конфликте от разных знакомых писателей: Лыкошина, Володина, Ганичева. При этом, что удивительно, он отказывался бороться с ними против меня, ему рассказывали небылицы, а он выслушивал их молча и тотчас забывал. Более того, Куняев продолжал публиковать мои очерки на страницах «Нашего современника». А когда он приехал в Борисоглеб и увидел плоды труда гонимого реставратора, то понял, почему я не отдаю его на съедение писарчукам.

Благосклонное отношение Куняева ко мне не могло не раздражать московскую писательскую братию, окопавшуюся благодаря моим стараниям на Борисоглебской земле. Они подключили к борьбе бывшего майора А.И. Макарова, быстро, по непонятным причинам, ставшего генералом и помощником полномочного представителя Президента по центральному округу Г.С. Полтавченко. Это любопытная личность. Он часто заглядывал в мою приемную в Борисоглебе, нагло хлопотал о выделении ему земли, а когда получал отказ, то ненароком показывал боевой пистолет. Особо отличился криминальными замашками при изъятии дома у священника Бориса (Украинцева). При переезде моего помощника, принявшего сан священника, из столицы в Борисоглеб, мы нашли ему дом в селе Георгиевское. Так как дом был бывшей школой, то договор заключили с председателем сельсовета и дали ему задаток. И вдруг местный чиновник с нашими деньгами пускается в бега, а дом бесстыжим образом занимает майор с пистолетом. Я начал заваливать прокуратуру запросами о расследовании инцидента, но священник не пожелал раздувать этот конфликт.

Именно этот захватчик дома священника и стал помощником Полтавченко и даже генералом. К нему за подмогой придушить и заставить замолчать депутата Госдумы и обратились писатели-дачники. Обиженный на меня, генерал стал давить на Куняева, ругать и советовать ему, чтобы тот отказался от сотрудничества со мной. Я не знал про эти неприличные и злостные наветы до той поры, пока