Белый конь - Арчил Сулакаури

— Не знаешь, а вот сейчас узнаешь! — Ираклий размахнулся и дал Луке затрещину.

У Луки потемнело в глазах, он покачнулся, выронил портфель, а после упал на спину, почувствовав сильную боль в голове… Наверно, он ударился затылком о мерзлую землю. Когда Лука открыл глаза, над ним стоял обозленный Ираклий и непотребно ругался. Потом Ираклий наклонился, схватил Луку за грудки и хотел его поднять. Лука невольно, почти бессознательно согнул правую ногу и ударил его в подбородок носком ботинка. Ираклий вскрикнул и скрючился. Прежде чем Лука успел встать, Маико как безумная подскочила к Ираклию и треснула его портфелем по голове.

Лука почувствовал, что силы его на исходе, весь он был разбит и раздавлен и еле держался на ногах. Тем временем Ираклий очухался, схватил Манко и со всего размаху швырнул ее к Луке. Они столкнулись лбами и оба упали. Ираклию этого показалось недостаточно, он поднял их обоих и хорошенько избил. Потом, ругаясь, пошел по улице, вернее — побежал.

Маико и Лука горько плакали, съежившись в нише школьного здания. Вдоволь наплакавшись, они стряхнули друг с друга пыль и медленным, нетвердым шагом потащились к дому. Лука думал, что их встретит Мито, но Мито нигде не было видно. Он или удрал, или побежал вслед за Ираклием.

Лука видел, как наливается шишка на лбу Маико и как вздувается фонарь под правым глазом. Наверно, я еще хуже выгляжу, подумал он, но сейчас его совеем не тревожило то, что он сам был избит, ему доставалось и похлеще. Хотя Маико ударила Ираклия сумкой, он никак не думал, что Ираклий поднимет руку на такую слабенькую девочку. Но он не только поднял на нее руку, но и безжалостна поколотил. У Луки опять навернулись на глаза слезы, и если бы он не напряг всю свою волю, наверное, снова расплакался бы.

Они шли молча, грустные и задумчивые. Лука вспомнил Мито: он тоже хорош, — если бы он им помог, может, втроем бы они как-нибудь справились с Ираклием.

Лука не думал о расплате, о мести, потому что знал, что никогда не сможет расквитаться с обидчиком, а если такой день и настанет, то так не скоро, что уже не будет иметь никакой цены. Слишком много воды утечет за это время. Поэтому Луку душила обида, и он не шел, а волочил бессильные, словно тряпки, ноги.

Маико и Лука вышли на свою улицу. Там, где до войны был кондитерский магазин, Манко остановилась и сказала Луке:

— Знаешь что, Лука! Мне так захотелось «микадо».

— «Микадо»?

— Помнишь, здесь одна женщина продавала «микадо»?

— Помню.

— Вкусно было, правда?

— Вкусно.

— Ты тоже любил?

— Очень.

— Я всегда собирала деньги, чтобы на обратном пути из школы купить «микадо», любила больше всех пирожных… Помнишь, они были такие воздушные… треугольные…

— Помню.

— Когда кончится война, их опять, наверно, будут продавать?

— Конечно, но… Мне сейчас хочется совсем другого, Маико!

— Нугу?

— Нет… хотя и нугу хочется.

— Тогда что же? Мороженое?

— И мороженое… Но больше всего я соскучился по футболу… Знаешь, что я вспоминаю теперь очень часто? В прошлом году папа приехал, чтобы забрать нас на Украину, и мы с ним пошли на футбол. Рубен даже дал мне с собой одного голубя. Пайчадзе забил гол, и весь стадион вскочил на ноги. Я выпустил голубя… Было так хорошо! А потом папа купил мне «микадо», нугу и мороженое…

Маико и Лука остановились возле церковного двора и долго стояли молча.

— Что ты скажешь дома?

Маико задумалась, а потом ответила:

— Что-нибудь придумаю.

— Эх, была не была! — Лука махнул рукой, резко повернулся и побежал.

Перед тем как войти в ворота, он заглянул во двор и внимательно огляделся по сторонам, потом прокрался, как вор, чтобы никто его не заметил, и бегом поднялся по лестнице. Портфель он бросил в галерее, а сам сел на тахту. После того как он расстался с Маико, его стали мучить прежде неведомые угрызения совести. Он страдал от того, что из-за него избили Маико, такую маленькую и беспомощную. Луку били не раз, и сам он тоже поколачивал других. Иногда он проигрывал в драке, иногда побеждал, но с такой несправедливостью он сталкивался впервые: этот верзила нещадно колотил худенькую и слабенькую девочку, на которую дунуть достаточно, чтобы она упала.

«Нет, этого простить нельзя, я обязательно должен ему отплатить», — думал Лука, но в том-то и беда, что он не знал как. Строил различные планы, даже решил убить обидчика. Появление Богданы помешало додумать эту страшную мысль до конца. Она открыла дверь в галерею и схватилась за голову.

— На кого ты похож, Лука, что с тобой?! — вскричала она.

— Ничего. Меня побили.

— Кто?

— Один парень из нашего класса.

— За что?

— Не знаю.

— Идем скорее, я вымою тебе лицо, а то тетушка увидит, что ты весь в крови, и тут же умрет от испуга. — Богдана взяла Луку за руку и, побитого и помятого, отвела его к Андукапару.

Лука подробно рассказал Андукапару, что произошло. Андукапар бесшумно раскатывал на своем кресле взад и вперед, потом подъехал к умывальнику, где Богдана отмывала Луку.

— Кто такой этот Ираклий Девдариани, почему я раньше о нем не слышал?

— Его в этом году перевели в нашу школу, он второгодник или даже третьегодник.

— Я вижу, он большой мерзавец!

Лука впервые слышал от Андукапара грубость и, честно говоря, удивился, но понял, почему Андукапар позволил себе так выразиться. Андукапар был настолько рассержен, что побледнел, и руки у него дрожали от волнения.

Неожиданно для всех в комнату ввалился почтенный Поликарпе. С бессмысленной улыбкой огляделся по сторонам и с таким видом поздоровался с присутствующими, как будто вовсе не ожидал их здесь увидеть.

— Ого, мое почтение!

Ему никто не предложил войти, несмотря на это, он все же вошел и на ощупь прикрыл за спиной дверь. По багровому лицу и косящим глазам было видно, что он был изрядно под хмельком, хотя и старался сохранить чувство собственного достоинства — не шататься.

— Как живете, соседушки? На что это похоже, столько времени живем рядом и даже не здороваемся толком…

Поликарпе улыбнулся и масленым взором уставился на Богдану.

— А для этой прекрасной дамочки я вообще как будто не существую. Для нее, что я, что… какой-нибудь бродяга, все едино.

— Что вам нужно? — спокойно спросил Андукапар.

— Ничего, кроме вашего благополучия! — Поликарпе вдруг обратил внимание на Луку и завопил: — Ой-ой-ой, ну и разукрасили тебя! На кого ты похож, негодник! Ты что, хочешь свою тетушку в могилу свести? Ступай домой, и я добавлю то, чего тебе там недодали! Убирайся отсюда, молокосос несчастный!

Поликарпе опять улыбнулся Богдане, и глаза у него заблестели.

Лука заметил, как вспыхнул Андукапар, но Поликарпе никого не видел, с бессмысленной пьяной улыбкой он смотрел на Богдану. Богдана смущенно поежилась, повернулась к умывальнику и почему-то стала мыть руки.

— Я бы советовал вам пойти к себе и выспаться! — проговорил Андукапар немного изменившимся, дрогнувшим голосом.

— А зачем мне высыпаться? — изумился Поликарпе.

— Затем, что вы в стельку пьяны!

— Я пьян? — возмутился Поликарпе.

— Да.

— Нет, вы только поглядите на него! Кто так встречает в Грузии гостей? Если бы даже я был врагом, и то не следовало бы так обращаться с Поликарпе Гиркелидзе! — нажимал на патриотические чувства почтенный Поликарпе.

Андукапар укатил на своем кресле в глубь комнаты.

— Убирайся домой! — Поликарпе повернулся к Луке. — И чтобы я тебя здесь больше не видел!

— Это вас не касается, уважаемый, будет Лука ходить сюда или не будет.

— Что значит, не касается?

— Я еще раз прошу вас выйти отсюда!

— Ты говоришь это мне, Поликарпе Гиркелидзе?

— Нет, Уинстону Черчиллю!

— Ты видишь, с кем он меня сравнивает? Этого уж я не прощу! — совсем осатанел Поликарпе.

Быстрее молнии Андукапар кинулся со своим креслом на Поликарпе, схватил его за запястье и потянул к себе. Видно, руку он сжал со страшной силой, потому что лицо у Поликарпе перекосилось, сморщилось, сначала он приподнялся на одной ноге и подался назад, как будто падал на спину, потом скрючился и рухнул на колени перед креслом, издав отчаянный вопль:

— Убиваешь, безбожник!

— Уберешься ты отсюда или нет?

— Ухожу… Какого черта!.. Только отпусти руку!

Андукапар отпустил его, быстро повернул свое кресло и остановил его у окна. Поликарпе некоторое время стоял на коленях, болезненно морщился и растирал побелевшее запястье. Потом медленно поднялся и пошел к двери. Открыв двери, он, не оборачиваясь, пробормотал:

— Впервые вижу такое гостеприимство!

— Я тоже впервые вижу такого невежу и наглеца! — сказал Андукапар.