Странница - Илья Георгиевич Шаблинский

Корней, полуобернувшись от окна, кивнул. Инга куснула ноготь на правой руке, поднесла палец к глазам, внимательно его рассмотрела.

— Я уж забыла, что такое быть беременной, — сообщила в потолок. — Надо будет вспоминать… Боже мой, пятнадцать лет…

Корней кашлянул.

— Ты знаешь, — произнес он зыбким голосом, — твой бывший, ну… Арсен… умер недавно.

— Да, — спокойно, без паузы сказала Инга, будто ждала этого или подобного вопроса, — мне жаль его.

В тишине, которая нависла после этих слов, Корней отделился от окна и нервно прошелся по палате — пять шагов до двери, столько же обратно. Постоял над Ингой, потирая лицо, снова присел на край, нашел прохладную руку жены. Ощутив ответное пожатие, будто испытал облегчение.

— Послушай, — сказал, всматриваясь в ее лицо, — я хочу сделать такую вещь. Я хочу, чтобы мы через некоторое время… ну, обвенчались. Чтобы брак был освящен, что ли… Ты не против?

Инга несколько секунд молчала, потом неуверенно улыбнулась:

— Ты же раньше сам к этому относился скептически? Ты же сам говорил — показуха?

— Ну говорил, да! А сейчас говорю другое. Ну?! У тебя же вроде бы нет никаких противопоказаний? Ты у нас к исламу не относишься, да? Нет запретов?

Последние фразы поизнеслись, кажется, с излишним напором, с оттенком вызова. Инга позволила себе выждать с ответом, лучилась улыбкой — лукавой и мягкой.

— У меня никаких противопоказаний нет, — сказала, наконец, — давай, если хочешь. А когда?

Корней вздохнул.

— Ну, получается, что нескоро. Через год примерно.

Инга теперь сама нашла и крепко сжала его кисть.

— Хорошо! А… какой это будет обряд? Православный?

— Католический. С органной музыкой.

— Я люблю оргáн!

Она гладила его руку, глядела пытливо. Корней, как ни странно, переживал теперь что-то, напоминающее легкую растерянность. Кажется, он не ожидал, что она так быстро согласится. Жена сказала очень мягко:

— Наверное, очень красивый обряд.

— Наверное, — согласился Корней. — Я, правда, никогда не видел.

Он снова встретил взгляд ее широко раскрытых глаз. Они всматривались в него необычайно пристально и напряженно. На мгновение возникло не совсем приятное ощущение, будто через них за ним наблюдает бездонная темно-зеленая вселенная.

Инга приподняла голову на подушке, легла поудобнее, не отрывая взгляда от мужа, привлекла его к себе, поцеловала в скулу. Корней почувствовал, как напряжение, скопившееся внутри, медленно уходит. Оно было именно в нем, а не в Инге, и оно было лишним. Когда его совсем отпустило и мягкое тепло вернулось в сердце, жена шепнула ему на ухо:

— Я сделаю приятное для твоего Бога, а ты — сделаешь приятное для моего?

Он моргнул, вдохнул запах ее щеки, медленно выпрямился. Глаза Инги не отпускали его. Корней облизнул губы.

— А какой он, твой Бог?

— Ты видел ее. Ты же нашел картину, ты ее рассматривал… Ты что-то искал там по просьбе Арсена, да?

— Я ничего не нашел, — пробормотал Корней.

— Ну да. Кроме картины, я ее плохо спрятала. Он хотел, чтобы ты что-нибудь нашел. Он хотел.

Инга теперь говорила очень тихо, почти шептала. Ее рука по-прежнему сжимала кисть мужа.

— Ну, как она тебе, понравилась?

Корней в мучительной растерянности пожал плечами. Им снова, как и во время разговора с детективом, овладело ощущение нереальности происходящего — мистификации, нелепости переживаемой сцены. Как-то неловко и некстати было сообщать ей, что у старой акварели с антресолей обнаружился классический образец.

— Страшная она довольно, — пробормотал Корней.

— Она — страшно красивая, — горячим шепотом возразила Инга.

После паузы Корней спросил:

— Это ей ты молилась голой в лесу? Ну, на Кипре.

— Она любит наготу, — пробормотала Инга.

— А… кто ее нарисовал? Твой первый муж? Отец Майи?

— Да, — подтвердила Инга и заговорила чуть громче и возбужденнее: — Он хотел нарисовать меня, говорил, что буду как на старинной картине, он любил меня рисовать, любил мое тело, он закончил почти все, а когда дошел до зеркала, нарисовал — ее… И когда хотел подписать, написал то, что хотела она…

Корней моргнул.

— Она ему внушила, что ли? Ты это хочешь сказать? А зачем?

— Это был ее подарок. — Инга улыбнулась. — Он так испугался, когда осознал, когда увидел… Так испугался. Бедный.

Наступило молчание, нарушаемое только невнятными вскриками из коридора. Там ссорились и гремели посудой.

— Вскоре после этого он меня оставил, — произнесла, наконец, Инга. — Майе всего-то год был… Он собрался и быстро уехал в Россию.

— Это был для тебя тяжелый период?

— Тяжелый, — задумчиво сказала жена, — да… Но нам тоже нужно было уезжать. Начиналась война. А то, что он ушел… так должно было быть, я думаю…

Корней осторожно извлек свою руку из ее горячей ладони — якобы для того, чтобы достать из кармана телефон, взглянуть на экранчик. Спросил с вкрадчивостью:

— И… что, собственно, я должен сделать приятного для твоей богини?

— Просто любить нашу дочку, — Ингины глаза снова излучали темно-зеленый свет, — просто любить. Она — это дар. Понимаешь?

— М-да, — кивнул Корней.

— Придешь ко мне завтра? — попросила немного погодя. — Буду очень ждать. Какая-то слабость непонятная… Думаю, завтра пройдет.

— Приду, конечно, — уверил Корней, — ты телефончик-то поставь на подзарядку. А то у тебя вон заряда совсем нет. Я позвоню из дома, хорошо?

Что-то так и не было сказано, но это что-то подразумевалось.

Когда он спустился в полутемный вестибюль, там все еще сидели у стены, напротив закрытого гардероба, две женщины. Велес снова скользнул по ним рассеянным взглядом. Обе были одеты в темное. Сидели неподвижно и очень прямо. Скудное освещение скрадывало черты их лиц, но когда Велес дошел до входной двери и оказался почти напротив и машинально повернул голову вправо, то рассмотрел. И на секунду замер. Обе женщины провожали его взглядами. Молодая была красива холодной красотой светловолосой светлоглазой женщины, холодность подчеркивалась гладкостью зачесанных назад волос и совершенно бесстрастным, застывшим выражением ее лица. Ее ледяной взгляд был устремлен на Корнея, но, казалось, проходил сквозь него. Пожилая дама была темной масти, и выражение ее черных глаз ощущалось более живым. Что-то странно знакомое привиделось вдруг Корнею в ее крупной сухопарой фигуре. Он еще секунду размышлял, машинально ощупывая в кармане телефон, — до двери оставалось сделать шаг. Получалось, что он как-то неловко задержался, застрял у порога. Не отрывая глаз от женских лиц, взялся за ручку двери, и тут телефон в его ладони мелко затрепетал, ожил.

Корней быстро миновал застекленный тамбур, и на улице прижал телефон к уху. Голос детектива Антона тоже вибрировал, рвался сквозь шумы — будто он телефонировал из машины или из поезда.

— Корней Евгеньич!