Чайная буря - Хафса Файзал

Кто-то кого-то окликнул. Охрана башни. Арти знала, что формы уборщика в качестве прикрытия надолго не хватит, но из-за Лаита она задержалась здесь дольше, чем планировала.

Балкон представлял собой ровную площадку, окруженную балюстрадой, и спрятаться было негде. Они с Лаитом не смогли бы спрыгнуть с башни, не переломав при этом шеи, и спуститься по стене незамеченными тоже не выйдет.

Лаит протянул ей руку.

– Зачем? – спросила Арти.

– Ты не обязана мне доверять.

– Я и не доверяю.

Скрипнула ручка двери. До аукциона оставалось меньше суток. Сейчас не время рисковать. Слишком многое стоит на кону, чтобы взять и все испортить.

Арти взяла Лаита на руку в тот самый миг, когда открылась дверь.

– Вот ты варвар.

– От такой же слышу, – ухмыльнулся он и с размаху перебросил ее через ограду балкона.

Мир перевернулся с ног на голову. Арти рухнула, крик застрял в горле.

Удерживала Арти лишь рука Лаита, обнимавшая ее за талию, а потом они сквозь узкое оконце влетели в закуток рядом с единицей на циферблате.

Арти ощерилась.

– Обязательно было…

– Тише, – вновь перебил ее Лаит, явно наслаждаясь моментом. Лаит – с его цветочками, белой кошкой и проклятыми веснушками на лбу.

Закуток, запоздало осознала Арти, был поистине крошечный.

Лаит дотронулся до ее поясницы, затем подался навстречу звездному небу и выглянул наружу – проверить, что происходит на балконе.

Сюда долетали отзвуки голосов охранников, но расслышать, что они говорят, Арти не могла. Особенно в тот миг, когда ее тело было прижато к телу Лаита, а его широкие плечи заслоняли весь мир. Когда в считаных дюймах от нее словно барабан гремел его пульс.

– Здесь нас не найдут, – пробормотал Лаит, вернувшись в закуток, сердце стража летело вскачь, как лошадь, которую подстегнули хлыстом, а на шее пульсировала вена. Глаза блеснули янтарными искрами. – Сейчас подходящий момент, чтобы сказать мне «спасибо».

– Если я хоть раз скажу такое вслух, знай: дела плохи, – ответила ему на это Арти, с трудом владея собой.

Лаит лишь низко хмыкнул, но этот звук отдался у нее во всем теле. Страж разглядывал ее, и Арти вдруг с ужасом поняла, что он прекрасно знает, как на нее действует его близость. Иначе к чему эта ухмылка и зачем он придвинулся к ней?

Прикосновение было молниеносным, как выстрел: он провел большим пальцем по ее нижней губе, отчего та словно вспыхнула огнем, и Арти показалось, что другой рукой, лежавшей у нее на пояснице, Лаит притянул ее к себе. И, кажется, она была не против.

– Что ты делаешь?

Я спрашиваю, потому что хочу услышать ответ, сказала себе Арти. Никакой иной причины жадно внимать звуку его голоса быть не могло, поскольку все участки ее разума давно распределены: здесь задание, тут афера, там секреты Белого Рева.

– Что мы делаем, Арти? – выдохнул – нет, почти простонал Лаит, и в ночи его глаза жарко вспыхнули.

Арти не понимала, почему от этого «мы» ее пробрала дрожь. Интересно, что нужно сделать, чтобы еще раз услышать его едва сдерживаемый стон, подумала Арти.

– Что это – хаос или желание? – спросил он и медленно провел ладонями вверх по ее плечам.

И то и другое. Они были взаимосвязаны. Для Арти первое нередко означало второе, но сейчас у нее перехватило дух. Все ее тело изнывало от желания наброситься на него – и в то же время убраться от него как можно дальше.

Ведущая на балкон дверь громко захлопнулась.

Осталось совсем чуть-чуть, сказала себе Арти. Она добудет книгу учета и разделается с ним. Со всем этим. И если в глубине души ей хочется чего-то иного, нужно это желание заглушить.

Акт II

Прошлое и будущее

23

Джин

Джин продумал образ для визита в Атерей загодя. Пиджак, сшитый из тонкого бархата самого темного оттенка зеленого, какой удалось найти. Тому, у кого нет вкуса, он показался бы просто мрачным, а вот тот, на кого следует производить впечатление, сочтет его весьма модным. Воспользовался одеколоном – впрочем, скорее чтобы порадовать себя самого ароматами бергамота и кашемира, но все же.

Ограбление было назначено на вечер. Существовал некий шанс, что он сегодня погибнет, но совершенно точно Джин знал одно: выглядеть он при этом будет стильно.

Тяжело вздохнув, Джин оставил зонт на серванте – с чувством, что лишился конечности, того, что с детства делало его собой.

Джина не приводила в восторг мысль, что придется попросить вернуть старый должок, встретиться с Роуз Эшби и в очередной раз вспомнить о времени, когда ему пришлось совершить убийство. Он умел и глазом не моргнув лгать, воровать и забалтывать, ломать кости и выбивать зубы со скоростью пули, но убийство есть убийство, и заниматься подобным Джину не нравилось.

Эшби были семейством вампиров – не в переносном смысле, как большинство нежити, а настоящими родственниками. Патриарха семьи обратили первым, и, как подозревал Джин, тот не смог вынести мысль о том, что супруга и дети состарятся без него, поэтому обратил их одного за другим, дожидаясь, когда каждый из детей достигнет возраста, в котором отцу хотелось их сохранить.

Некоторым подобное – семья, которая вместе навсегда, – казалось романтичным. Джин считал, что это чудовищно. Одно дело – родиться лишенным привилегий в виде денег и положения в обществе, другое – жить, не имея возможности самостоятельно принимать решения. Когда власть над собой вырвали у тебя из рук, когда сполна понимаешь – что такое истинная безнадежность.

Роуз Эшби была совсем не похожа на отца. Добрая и искренняя – редкость в мире поверхностных и меркантильных людей. Когда два года назад она обратилась к Джину с просьбой позаботиться о том, чтобы ее брат – смертельно больной, все еще человек – не вышел из больницы обращенным в вампира, Джин не смог ей отказать – ведь речь шла об участи худшей, чем смерть.

Так что нет, радости от напоминания о содеянном он не испытывал, но единственный способ попасть в Атерей под видом компаньона-донора, миновав проверку на входе, подразумевал общение с Роуз Эшби.

Других связей с вампирской знатью у Джина не имелось.

В девятом часу он вышел из своей комнаты в «Дрейфе» и спустился на первый этаж, где Арти с Лаитом в последний раз сверялись с планом. Флик сидела за столиком у окна. Платье на ней было прелестное, как сад на рассвете. Теплого сливочного оттенка, как на