Преобразователь - Ольга Голосова

Быстро достав воду, она обдала путницу ледяными брызгами.

— Да скоро ты там, дура!? — заорали из трактира, и, подхватив кувшин, трактирщица ринулась обратно, снова налетев на Гаспара с его ремнями. Прежде чем скрыться внутри, она обернулась и шепотом прокричала:

— Приехала-то сюда в повозке, обитой мехом, с разодетым кавалером, таким красавчиком, что глаз не оторвать, а сегодня — ни того ни другого! Вона как!

— Да где ты, задери тебя медведь!? — проорали изнутри.

— Бегу, бегу, чо орешь… — трактирщица скрылась, и до паломницы донесся тяжелый топот ее деревянных башмаков.

— Он, поди, ее и прирезал, — баба в козьем платке оглядела подружек. — Ездют с кем ни попадя, а сказано, что порядочной женщине негоже без служанки и родственников таскаться по дорогам.

Путница, секунду поколебавшись, скользнула внутрь, не дослушав. Едва переступив порог, она чуть не столкнулась с маленьким щуплым монахом в белой рясе с черной пелериной. Он поднял голову в остроконечном капюшоне и посмотрел ей прямо в глаза. Женщина быстро поклонилась, подставившись под благословение. Привычно сложив пальцы, доминиканец торопливо сотворил крестное знамение и окинул ее пристальным взглядом. Женщина поклонилась монаху еще раз.

— Прости, святой отец, бедную странницу за любопытство, но не поведаешь ли, что произошло? Я слышала, здесь тяжело раненый, а мне доводилось ходить за больными.

Монах испытующе посмотрел на нее.

— А покойников ты умеешь обряжать?

— Да, святой отец.

— Бедняжке, что сейчас вот-вот отдаст Богу душу, нужна не сиделка, а псаломщик. Она без сознания, и я не могу ее исповедовать. Скоро здесь будут люди сеньора — за ними уже послали.

— А где умирающая?

— Наверху, — монах кивнул в сторону лестницы, ведущей в комнаты второго этажа.

Еще раз поклонившись, странница скользнула наверх.

Отворив дверь в убогую комнатушку, она застыла на пороге.

На дощатой лежанке возле окна, на соломе, поверх которой накинули медвежью шкуру, лежала умирающая. Лица с порога было не разобрать, только виднелись длинные белые волосы, окровавленными сосульками свисавшие до самого пола.

Странница вздрогнула и сделала шаг вперед. Раненая была обнажена и едва прикрыта краем той самой шкуры. Между идеальных полусфер ее груди торчала костяная рукоять кинжала.

Путница вскрикнула и зажала рот руками. Помедлив, она совладала с собой и шагнула к кровати.

Она наклонилась над умирающей и дрожащей рукой осторожно убрала скользкие волосы с ее белоснежного лица. Вокруг запавших глаз и полуоткрытого рта синели глубокие тени — верные предвестники смерти. Монах был прав: ей осталось недолго.

— Бьянка, ты меня слышишь?

Странница опустилась на колени.

Вот как они встретились.

Умирающая с трудом приоткрыла глаза.

— Мне сказали, ты без сознания… Ты притворилась, — прошептала путница.

— Кловин, — губы раненой едва сложились, чтобы выпустить из себя ненавистное имя.

От усилия кровь потекла у нее изо рта, и она снова прикрыла глаза.

Пробухали шаги, и на пороге появилась трактирщица. Она протопала к окну и протянула путнице плошку с водой.

— Дай ей, авось полегчает.

Женщина посмотрела на воду и покачала головой.

— Слишком поздно, — пробормотала она и стиснула плошку в руках. Губы ее дрогнули, она подняла глаза на трактирщицу:

— Послушайте, позовите сюда кого-нибудь из мужчин, только неробкого десятка.

Трактирщица понимающе кивнула и, перекрестившись большим пальцем, помчалась вниз.

Умирающая лежала с закрытыми глазами, и воздух с хрипом вырывался из ее полуоткрытого рта. В уголке искусанных от боли губ запеклась черная струйка, сбегавшая наискось через щеку и исчезавшая в волосах, холодный пот крупными каплями стекал с ее лица, выступал на груди и животе.

Кловин поправила шкуру, укрывавшую Бьянку, понимая всю бессмысленность неловкой заботы.

В комнату поднялся давешний мужик, тот самый, что возился во дворе с конской сбруей.

— Ты можешь вытащить нож?

Мужик наклонился над телом.

— Я, конечно, не солдат, но свиней резать доводилось. Если я вытащу нож — она умрет почти сразу. Кровь хлынет ей в живот. Видишь: лезвие в виде крюка, ей вспороли грудину.

— Святой отец сказал, что она все равно умрет. Но если ты вытащишь нож, она, может быть, придет в себя и назовет убийцу.

— Что ж, по мне, все равно не очухается, я видал подобные кинжалы у сарацин: после них долго не живут.

Гаспар обхватил двумя руками рукоять с черным камнем и выудил нож так, как вытаскивают из рыбы крючок.

Раненая с глухим стоном подалась вслед за ножом. Дымящаяся кровь хлынула из ее рта, заливая руки сестры. Нож остался у мужчины. Больше ничем ей помочь было нельзя. Кловин наклонилась к лицу раненой.

— Кто, Бьянка? Его имя?!

Умирающая захрипела, отчего на губах ее вздулись кровавые пузыри. Обезумев от муки и ужаса, она распахнула глаза и невидяще уставилась в пустоту.

— Имя!

— Это… он… — слова выходили из нее вместе с жизнью. — Ты… королева… ненавижу… он не тот… Рэндальф… Хейдрик… Он виноват… Он убил… отшельника… Он ждет… Он… — Бьянка вдруг издала булькающий смешок, и ее пальцы вцепились в рукав путницы.

Все было кончено. Алая пена выплеснулась из ее рта на пол. Кровь из раны перестала течь, но глаза, ее голубые глаза с ненавистью смотрели на Кловин. Та осторожно закрыла их. И только тут заметила, что щуплый монах в белой рясе неотрывно смотрит на нее.

— Я зря положился на вас — вы сделали все, чтобы она не дожила до моего возвращения. Значит, вы ее знали?

Кловин кивнула и посмотрела на свои окровавленные ладони. Ее ноздри шевельнулись, как будто она принюхивалась к чему-то.

— Именем Святой инквизиции вы поедете со мной…

Женщина подняла на монаха покрасневшие глаза, и улыбка скользнула по ее губам.

— Кто хозяин этих земель? Я требую правосудия.

— Барон Рэндальф фон Франц.

Путница вздрогнула и опустила голову.

Истошный визг разнесся на весь трактир. Зазвенела разбитая посуда.

Путница вскочила с лежанки и обернулась.

— Господи Иисусе! — пробормотал монах и отступил в коридор.

Вместо женского тела, на шкуре шипя и пенясь растекалась омерзительная лужа слизи, в которой плавали остатки волос и кровавые сгустки.

— Ведьма, держи ведьму! — трактирщица зашлась в крике, тыча в странницу толстым пальцем.

— Никому не двигаться! Именем барона, судьи и господина этих земель, вы последуете за нами! — на пороге, лязгая доспехами, возникли двое мужчин в серых суконных плащах. Звеня шпорами, они прошли в комнатушку, отчего в ней сразу же стало тесно. Оглядев залитую липкой дрянью шкуру, они осторожно свернули ее и велели отнести в повозку. Потом взяли женщину под руки и повели вниз.

Один из них обернулся.

— Святой отец, вам придется поехать в замок. Именем барона.

Он перевел тяжелый взгляд на трактирщицу и ее растерянного Гаспара:

— Будете болтать — язык отрежу. Отдайте клинок.

Мужчина затряс головой, как лошадь, и секунду спустя кинжал, похожий на звериный клык, перекочевал в руки стражника.

Они ушли.

С улицы донеслись скрип повозки и цоканье копыт.

Трактирщица с ужасом смотрела на испачканную солому с опустевшей лежанки да на небольшую лужицу воды, в которую превратилась натекшая с покойницы кровь.

Глава 22

Согласие

— Это меняет дело. Это в корне меняет дело, — тучный мужчина, облаченный в черную рясу, с отделанным эмалью крестом, бросил на собеседника короткий взгляд. Говорил он немного в нос, и от этого речь его звучала невнятно. К тому же он имел привычку странно растягивать некоторые слова, отчего собеседники то подозревали в его речах неуместную иронию, то обвиняли его в принадлежности к виноватому во всем народу.

— Да, отец Виталий. Мне с самого начала казалось, что развязка ждет нас в Москве. И поездка дьякона не так уж и уместна, учитывая его недисциплинированность.

— Ну, вы уже и в волюнтаризме нашего бедного семинариста обвиняете, — из-под тяжелых набрякших век издевательски сверкнули выпуклые глаза.

«До чего же все-таки отец председатель смахивает на пекинеса», — подумал про себя собеседник в такой же черной рясе, правда фигурой в пику первому — высокий и худощавый. В отличие от брюнета отца Виталия, его голову венчали вьющиеся седые локоны, зачесанные с высокого лба. «Может, и еврей, а уж выглядит как татарин. И борода не Ааронова», — при этих, вовсе недостойных секретаря, мыслях, протоиерей Викентий отчего-то развеселился и посмотрел на отца Виталия со встречной издевкой.

— Это вам не Ксения Собчак, — отчего-то обронил он, видимо намекая на какую-то давнишнюю историю. У семинариста, между прочим, отец в неканонизированных святых ходит, а брат — преосвященный. Этих Тимофеевых в каждой епархии по штуке.