Семиозис - Сью Бёрк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это мне надо было умереть, а не ей. Мир без меня станет лучше. Ему нужен фипп-мастер получше. Я слишком эгоистичен для этой работы. Я ее получил только из-за моей внешности.
Хныкающий и горюющий, он был еще более привлекательным, чем обычно, – а может, дело опять было в феромонах на его одежде и коже. Я прекрасно представляла себе его мускулистые плечи под украшенной бахромой курткой и его сильные ноги…
Но я оправдываюсь. Я намеревалась просто отговорить его от самоубийства, но мои заверения относительно его достоинств перешли в объяснения моего прежнего интереса к нему, который так и не исчез, – запретная любовь, не совместимая с моей работой, но ведь нарушение этого запрета никому не причинило вреда. Он сказал, – честно, если верить плоду Стивленда, – что рядом со мной всегда чувствовал себя более настоящим, более уверенным в себе, что никогда ему не было лучше, чем когда он доставлял мне радость. А я была рада узнать, что он не убивал Розу. Возраст на самом деле ничего не значит, решили мы оба – к этому моменту мы уже держались за руки и покраснели от возбуждения.
Мы любили друг друга на том столе, за которым я сейчас пишу. Плод разума не помог мне хорошенько подумать о том, что я творю.
Чуть позже, на похоронах Розы, я чувствовала себя дурой. Убийца где-то здесь, среди собравшихся на площади (если только это не Лейф), но с чего бы Лейф стал убивать Розу? Или Гарри? Хорошо хоть, Розу не мучили. Скорее всего. Большинство охотников не используют силки, считая удушение жестокостью.
На похоронах Розы я зажгла несколько ее свечей и произнесла традиционные слова о численности Мира. Я честно ее хвалила, но кто в тот момент верил, что она была сильна духом… кроме меня самой? Люди сидели молча, потрясенные. Жестоко было позволять им думать, будто она сама себя убила. Убийца насмехается над Миром – и надо мной.
Когда я общалась со Стивлендом после похорон, он заявил, что, раз Роланд не убивал Розу, нам надо дать плоды правды другим людям. Я немного подумала. «Ты говорить-я способ знать такой факт о Роланд».
Бамбук у моего кабинета не мог ничего увидеть.
Он колебался, а я достаточно хорошо была знакома с колебаниями, чтобы понять: я задала вопрос, на который ему отвечать не хочется.
«Ты будешь хранить мой секрет! – приказал он. Я не была уверена, что буду, – и по-прежнему не уверена, что это следует делать. Слова стекловского растаяли, сменившись словами на английском. – Я выучил ваш язык. Я размножил слуховые органы во многих местах города. Они оказались неожиданно полезными».
«Ты можешь меня слышать?» – я написала это на стекловском, от потрясения не осознав, что этого не требуется.
«Да, однако с трудом», – признали слова на человеческом языке, появившиеся на стволе.
– Как давно? – спросила я вслух и написала – на этот раз по-английски – эти же слова, которые ощущались совершенно неуместными, словно я занялась математикой с фиппокотом.
«Научился, читая на вашем языке много лет. Я следил за школьными уроками. Но слух – это новое, этого года. Я ощущаю одновременно много звуков и должен их разделять. Это моя трудность».
Я долго сидела молча. И это не была театральная пауза. Он знает, что мы говорим, что делаем, имеет сведения о нашей биохимии, управляет нами с помощью плодов и запахов. Он давно был готов угрожать и приказывать. Что со мной делает запах в этой оранжерее? Возможно, много чего, а я об этом узнать не смогу. Его секреты и возможности будут беречь жизни мирян только до тех пор, пока мы ему служим.
«Мы можем совместно работать лучше, – написал он, чтобы прервать молчание. – Нам надо найти убийцу».
– Я опрошу с плодами других людей, – пообещала я.
Однако Стивленда это не удовлетворило – нисколько.
«Надо использовать плоды правды на все население».
«Нет. Для общественного спокойствия требуется ложь. Мелкая, необходимая ложь. Нам надо найти убийцу, не разрушая Мир».
«Надо найти убийцу. Потом дам тебе плод убить этого человека».
– Наказание определят люди Мира, – сказала я и написала ему то же, чтобы он это усвоил, но писала я так быстро, что получилось нечто почти неразборчивое.
«Я желаю кровь убийцы», – сказал он.
«Ты уже получил кровь его жертв».
«Ты говоришь о логике. Я говорю о желании. Я глубоко мотивирован».
«Возможно, ты представишь свое желание людям Мира для их решения».
Он мне не ответил – к счастью, потому что я могла отреагировать неконструктивно. После недовольного молчания мы обсудили, с кого начать опрос. Стивленд предложил лучшую подругу Розы, Тами, стеклодува по имени Канг, и моего мужа. Я не смогла себя заставить спросить, по какой причине он назвал моего мужа.
Подруге Розы, Тами, плод понравился. Ей почти все нравится. Она никого не убивала, и разговор об их смерти превратил ее в громкую лужу виноватых слез, потому что ей следовало заметить, что ее друзья страдают, – и помочь им. Канг – крупный, неприветливый, медлительный мужчина, который, как я всегда и подозревала, оказался более чувствительным, чем можно было подумать по его виду, съел новый плод с удовольствием и никого не убивал, но мысль о бессмысленной смерти так его расстроила, что остаток дня он провел, сидя на городской стене и глядя в пространство.
Мой муж никого не убивал, но заметил, что я в последнее время озабоченная и злая, и поспешил заверить меня, что чтит и уважает мою работу. Он сказал, что я помогаю людям, которые в ответ часто меня не ценят, – и это ранит его душу. Он признался, что у него была связь с Луной, и попросил у меня прощения. Я заверила его, что он прощен, и не стала говорить, что и раньше знала об этом и не мне жаловаться. Луна из нашего поколения.
Если бы я сегодня могла писать – если бы у меня для этого были бумага, ручка и спокойствие, то вот что я сказала бы:
День 376. В чем-то мне Джерси даже жалко. Но не очень. В эту минуту я с радостью скормила бы ее Стивленду.
Этим утром мне было что ему сказать, а плоды разума
