Сладкий роман - Людмила Бояджиева

— Перестаньте, перестаньте, Дикси! Вы спугнете фортуну. Мне все время кажется, что вот-вот сообщат о какой-нибудь ошибке… Ведь все это не может произойти со мной… Я — неудачник. И это известно всем.

— Ничего себе! Мне кажется, мужчины, глазеющие сейчас на вашу даму, думают обратное! Вы даже не оценили мое платье…

— Платье, платье… Чудесное платье, — рассеянно проговорил Майкл, озирался вокруг. Мы поднимались по широкой парадной лестнице, миновав роскошное фойе с буфетными столиками, на которых среди ваз, полных разнообразной фуршетной закуски красовались ведерки с шампанским. Вовсе стороны расходились залы с витринами, хранящие музейные ценности сценические костюмы, балетные туфельки, дирижерские палочки знаменитостей.

Мне приходилось крепко держать кузена под руку, кидавшегося то туда, то сюда, как выведенная на прогулку собачка.

В ложе мы оказались одни. Внизу, в партере, среди пестрого ковра вечерних платьев с порхающими над ним мотыльками вееров словно побитые молью плеши зияли пустые кресла.

— У вас странные духи, — принюхался, пододвигая ко мне кресло, Майкл.

— А у вас — странное чувство юмора. Это моющая жидкость с дустом, которой опрыскивают драпировки. Приблизьте-ка свой натренированный нос вот сюда. — Я подставила шею. — Что?

— По-моему, «Коко Шанель». Только вы явно не злоупотребляете духами.

Я прищурилась на моего загадочного спутника:

— И Буше вы узнаете с полувзгляда, и Верди любите, с клавесинами на короткой ноге, и Феллини вам известен, и в парфюмерии вы спец. У самого тоже одеколон от Кристиана Диора, и очки себе выбрал не самые плохие. А костюмы такие вам специально выдают в КГБ, чтобы разыгрывать легковерных иностранцев. «Мол, российские мы ребята, консерваторы, скромняги».

— А вы неплохо информированы, — усмехнулся он. — Любите фильмы про Джеймса Бонда и русских шпионов?

Ни за что не проговорюсь, что уже лет пять дружу с российской эмигранткой из Риги, и знаю куда больше о его родине, чем успела выложить.

— Вот, кажется, начинают! — он подался вперед, высматривая дирижера, раскланивающегося публике.

Люстры медленно погасли, светились лишь занавес и оркестровая яма, в которой зарождалась и росла, набирая мощь, нестареющая, щемяще знакомая музыка. Кузен замер за моим плечом, стало ясно, что в подобном священном самозабвении он собирается провести весь спектакль. Я подавила зевок и унеслась в свои мысли, рассеяно глядя на сцену…

В покоях куртизанки вовсю гуляет «полусвет» — хохочут и поют подвыпившие гости Виолетты, сияют свечи, звенят бокалы, ломятся от бутафорских яств и цветов массивные серебряные вазы. За хором, изображающем нарядную публику, ходуном ходит матерчатый задник вместе с нарисованными на нем колоннами и окнами. На авансцену выдвигаются герои для исполнения дуэта, оба с бокалами в руках и хорошо заметным под игривой непринужденностью волнением. Они совсем молоды и я вижу, как сверкают в лучах прожектора глаза певицы. Ее голос рассыпается хрустальными колокольчиками, а рука, протянутая Альфреду, слегка дрожит. Да она влюблена! Меня не проведешь — эта девочка без ума от своего партнера. Парень совсем не плох и если бы не грубый сценический грим, придающий его облику нечто гомосексуальное, не эти алые губы и подведенные глаза, он мог бы, наверно, вызывать какие-то чувства… Я прислушалась — в голосе певца ощущался трепет подлинного чувства! Мне захотелось поделиться своими впечатлениями с соседом. Майкл сидел вполоборота к бархатному барьеру чуть сзади меня, так что я не видела его лица.

— Господин Артемьев, Майкл! — шепнула я.

Никакого ответа. Может быть, русский гость уснул, утомленный впечатлениями и музыкой? Я насторожилась. Нет, слушаем, чуть посапываем… Что это? Или я ослышалась — из уст Майкла вырвалось возмущенное хрюканье.

— Солист не взял верхнее «до»? Или у хористки стрелка на колготках? Оглянулась к москвичу я.

Майкл покраснел как школьник, застуканный со шпаргалкой.

— Оркестр очень приличный, хотя в программе сказано, что сегодня занят почти сплошь молодой состав. Дирижер крепкий, педантичный, но без полета. Хотя, возможно, ещё оперится. Легкость, свобода чаще всего приходят с опытом. И солистка вполне тянет. Пусть не добирает вокала, зато хорошенькая и что-то живое в глазах, вроде даже влюбленность…

— А по-моему, все это зрелище — жуткая архаика! Так и несет нафталином. Заметили, бедняжка Виолетта чуть не завалила кулису. Все дрожит, качается, и такая пыль витает — брр! — Мне почему-то стало обидно, что Майкл заметил влюбленность актрисы.

— Вы киношница. Там, конечно, все чище, натуральнее. Документ крупного плана. Точность детали. А вот возьмите, дотяните эту концовку в дуэте… Хорошо! Молодцы, чисто, точно! — Он захлопал как раз в нужный момент, на долю секунды опередив зал.

Вообще, создавалось впечатление, что Майклу, как по сценарию, было известно, где ставить точки, где замереть, а где и пошептаться.

— Дикси, — шепнул он мне в щеку, — откуда такое имя? «Dixi de visu» это же что-то похожее на латинскую фразу, означающую «высказывание очевидца», если не ошибаюсь.

— Ну, вас ничем не удивишь. Девизо — фамилия моего деда, француза. И отец, конечно, как человек чрезвычайно начитанный и окончивший с медалями несколько учебных заведений, не мог удержаться, чтобы не назвать своего ребенка Дикси. С юмором у него было неспокойно. Вообще Эрик шутить не любил, и другим не давал.

— А Дикси Девизо вышло очень красиво. Хорошо, что не родился мальчик. К нему бы из-за одного имени приставали «голубые» — звучит гордо, но с тайным призывом.

— Вы действительно так думаете? Нет, не по поводу призывности моего имени. Вы думаете, что иметь дочерей приятно? — взвилась я, задетая за живое.

— Я имел ввиду вполне конкретную дочь — вас, Дикси. И убежден, что для любых родителей это большой приз.

Майкл дотронулся до моей руки, придерживающей на колене ирис.

— Дайте цветок. Я специально выбрал желтый, в честь нашего фамильного геральдического лютика. — Он отломил стебель и, аккуратно воткнул цветок узел моих стянутых на затылке волос. — А теперь вы — «дама с желтым ирисом». Дикси, давайте сбежим?

— Вы, кажется, были в восторге от постановки? — обомлела я.

— А вас раздражала пыль. Надеюсь, на улицах не слишком свежо? Я оставил дома автомобиль.

ГУЛЯТЬ ТАК ГУЛЯТЬ!

На улицах было великолепно. И почему-то шкодливо на душе, как-будто прогуляла урок. Именно, — прогуляла и сбежала в Пратер.

— Майкл, у меня идея — я провожу вас домой, — сказала я нарочито-интимным голосом, насладившись метнувшимся в его глазах страхом. Страхом недоверия. И чтобы совсем не сбивать с толку беднягу, добавила, Мы пойдем кататься на каруселях. Ведь Пратер у вас под боком, а мне неловко ходить в такие места одной.