Без борьбы нет победы - Манфред фон Браухич

Возмущенные военные и промышленные генералы пустились в обратный путь. Кстати, замечу, что в дальнейшем выпуск истребителей и бомбардировщиков продолжался в прежних пропорциях. Ведь в конце концов и те и другие приносили колоссальные барыши...

В машине по дороге домой Коппенберг угрюмо смотрел вперед и долго молчал. Но наконец его все-таки прорвало: "Все мы посходили с ума от успехов фюрера в 1940 году. Геринг, на котором лежит такая большая ответственность, просто ослеплен своей неслыханной заносчивостью. Он нисколько не понимает реального положения вещей, а оно таково, что хуже нельзя. Похоже, толстяк заразился от Гитлера презрением к военным, к генералитету, иначе он сегодня не посмел бы позволить себе это дикое хамство. Такое поведение нельзя объяснить ничем, даже верой в какое-то никому не ведомое "секретное оружие". В нынешней ситуации немыслимо откладывать подобные решения, иначе победы нам не видать. А они точно попугаи заладили одно: "Мы должны выиграть войну!.." А что, собственно говоря, значит "должны"?!"

Болтливый граф и другие

Я умел в проливной дождь провести гоночную машину через узкий поворот, как сквозь игольное ушко. При необходимости я смог бы это сделать даже темной ночью. Я прошел суровую школу юнкерской муштры, слушал лекции о великом стратеге Клаузевице, об опыте первой мировой войны.

Но мир большого бизнеса не был мне знаком. Лишь изредка я косвенно соприкасался с ним в роли удивленного наблюдателя. Теперь же он ежедневно открывался мне всеми своими сторонами, и мой шеф охотно, без всяких колебаний рассказывал мне о себе то, в чем никогда бы не признался ни одному журналисту.

Многие из моих былых представлений о войне рассеялись. Браухичи всегда были офицерами. Еще недавно они сражались за кайзера, теперь — за Гитлера. Но понимали ли они хоть когда-нибудь, что, по сути, они не боролись ни за кайзера, ни за Гитлера?

Я все яснее постигал, каким образом германские промышленники еще в первую мировую войну наживали несметные состояния. Теперь же они финансировали Гитлера, твердо зная, что благодаря крупным военным заказам каждая вложенная марка вернется в их карманы удвоенной или даже утроенной.

В годы подготовки ко второй мировой войне в Германию потекли большие американские капиталы, сильно укрепившие ее промышленность. Коппенберг получил для своего предприятия миллионный кредит от одного частного американского банка. Огромные суммы получили и компании "Ферайнигте штальверке", "Гельзенкирхенер бергверкс-АГ", "Рур-хеми", "Тиссен-хютте", не говоря уже о Круппе и Гуго Стиннесе.

Об этом Коппенберг рассказывал мне осенью 1944 года за широким столом совещаний на борту самолета "Ю-252". Я с возрастающим изумлением слушал его. Не без труда я переваривал сухую информацию Коппенберга о переплетении международных финансовых интересов. Влиятельные деловые круги различных стран были неразрывно связаны друг с другом даже тогда, когда их страны находились в состоянии войны.

В тот день мы летели в Голландию, где Коппенберг намеревался купить какую-то редкостную мебель для своей роскошной виллы в Баден-Бадене. Только за один этот полет четыре 700-сильных двигателя нашего "юнкерса" израсходовали несколько тысяч литров бензина, в то время как на многих участках фронта из-за нехватки горючего сотни самолетов не могли подняться в воздух. Поэтому уже в начале 1940 года наша авиация оказалась почти полностью парализованной. Но это ничуть не смущало Коппенберга, которому "экстренно" понадобилась антикварная мебель...

Незадолго до окончания войны инженеру Кремеру, руководителю так называемой танковой комиссии при штабе имперского министерства вооружений и военной продукции, удалось отбить меня у д-ра Коппенберга и забрать в свой штаб. Кремер был стопроцентным нацистом и, несмотря на полную безнадежность положения, на разрушение немецких городов и промышленности, на громадные трудности в производстве танков, по-прежнему твердо верил в непогрешимость Гитлера. Закрывая глаза на действительность, до конца преданный своему фюреру, он не сомневался, что благодаря нашей "железной воле" мы отобьемся от врага и изгоним его за пределы наших границ.

В качестве личного референта я сопровождал своего шефа в его поездках по танковым заводам. Комиссия, возглавляемая Кремером, несла перед военным министром Шпеером, которого впоследствии Нюрнбергский трибунал приговорил как военного преступника к двадцати годам тюрьмы, полную ответственность за выполнение установленных планов выпуска и совершенствования танков.

Его репутация "испытанного и закаленного старого борца" была во всех инстанциях весьма высока, и никто не осмеливался перечить ему. Побаивался его и Коппенберг, попросивший меня ни в коем случае не возражать против моего нового назначения. Кончились долгие веселые вечера в доме Коппенберга, и началась трудная пора.

Незадолго до 29 декабря 1944 года, когда авиабомбой снесло здание берлинского бюро Коппенберга на Линнейштрассе, между Бранденбургскими воротами и Потсдамской площадью, я в последний раз говорил с ним в его рабочем кабинете. После какого-то заседания он пригласил меня к себе и подвел к огромной карте, висевшей на стене. Он показал мне на Арденны, где какая-то германская группа войск, контратаковав союзников, оттеснила их примерно на сто километров. Вдруг он возбужденно заговорил: "Послушайте, вы, главный шахер-махер по танковой части! Вероятно, вы должны знать, дает ли нам этот рывок достаточный запас времени, чтобы запустить в серию танк д-ра Клауэ. Иначе какой нам толк от этой новой модели?" Он перевел дыхание и с тревогой в голосе продолжал: "И вообще, продлится ли война до момента, когда нам наконец удастся ввести этот новый танк в бой?" Германское военное руководство он считал абсолютно бездарным и, говоря о нем, приходил в ярость: "Провал нашей авиации — это какой-то бред! Геринг — жалкое трепло!" И, легонько толкнув меня кулаком в бок, примирительно добавил: "Ну, чего молчите? Извольте высказаться, старый "пессимист"! Ведь вы брюзжите уже не первый год".

Я с удивлением посмотрел на него. Меня мало кто называл пессимистом, разве что люди, все еще строившие себе иллюзии о будущем.

Лицо Коппенберга снова стало серьезным — видимо, он пожалел о своем вопросе. Конечно, ему было бы нелегко услышать из моих уст, что мы проиграем эту войну, судя по всему, очень скоро и совершенно независимо от новой конструкции танка.

В то время как одни изворачивались, мечтая сохранить возможно большую часть своих барышей даже после поражения, другие стремились до последнего мгновения упиваться своей властью и богатством. Многие руководствовались девизом: "Наслаждайся войной, мир будет страшен!" И чем ближе к концу, тем более исступленной и разнузданной становилась их жизнь.