Эта тварь неизвестной природы - Сергей Владимирович Жарковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весёлой упал на колени.
— Пари, Вадик? — спросил мертвец в вышине над ним.
— Николаич, не корчите из себя Сильвестра, а? — там же, в вышине, ответил Фенимор. — И без этого противно.
— Ладно, ладно… С машинами что ихними делать, никак не решу. Заметные слишком.
— Ну «мерседес» надо в Зону, с концами, а оба «жигуля» чего же — «заметные»? «Жигули» как «жигули». По Предзонью рассекать. Поди плохо.
— Скурмачи заколебут же расспросами. Этих же через Царёв пропускали.
— Кстати, суки невероятные. Наверняка же не за разовый магарыч, дали-пропустили. У них же там наверняка свои, постоянные есть.
Мертвец вздохнул. Весёлой ясно услышал, как в звуке этого вздоха что-то хлюпает, что воздух проходит через какие-то места, для этого не предназначенные. Мертвец вздохнул через дырки в груди. Это произвело на Весёлаго чудовищное впечатление, как от первого ужастика, «Зловещих мертвецов», после которого шарахался от кошек в кустах посреди родного двора, и впечатление почти затмило бешенство: разговор-то у них шёл о его родной машине, о бежевой «семёрочке». Как о совей базарили, твари.
— Дай время, Вадим, дай время. Всех вычислю, всем начислю заслуженное. Главное, туриков отмороженных с Земли отвадить.
— Да, считай, отвадили, — сказал Фенимор. — Сколько же можно. Этих уж совсем на убой прислали, скоты.
На этом месте в душе Весёлаго что-то попыталось подняться. Какой-то особо смелый, недобитый нерв вскочил и храбро крикнул: «А вот тут ты просчитался, фраер гнойный! Ещё заплачете, ещё в ногах ползать будете!..»
Но наружу этот смелый последний нерв не пошёл. Остался внутри, запертым в душе. Нелюди разговаривали слишком свободно, чтобы Весёлой мог надеяться выжить сегодня. Всего три часа прошло, как он ел эту пиццу! В последний раз. И в сортир в «Волжаночке» ходил в последний раз. И эту траву вижу в последний раз. И эту ржавую крышку в траве. Интересно, она от лимонада или от пива?
Они меня сейчас убьют. Какая уж тут машина. Хоть ты за ней и в самый Узбекистан ездил, сколько нервов и денег в пути оставил. А кожаные чехлы?! А штурвал гоночный?!
— Николаич, а знаете, всё верно, — сказал Фенимор. — Это у меня земное корячится. Земная жаба. Херим тачки.
— Взрослеешь, Вадим. Предложения?
— Вернётесь в «Трубы», берите за химо Магаданчика, пусть со своими орлами комнатными загонит все машины в Зону.
— Во-от. А куда, как посоветуешь, Вадик? Я-то давно не…
— Пусть в сторону Тунина по каёмке нейтралки поднимаются, к земной части Ближнего ерика.
— Ага.
— И по ерику, по верху, по правому бережку, нейтралку проходят до Зоны, там граница отмечена, и там сейчас сто процентов никого нет, ни бедованов, ни скурмачей: болото в ерике загнило Земле навстречу из Зоны. Непроходимо там. Пусть магаданчики возьмут противогазы. И объясните им, только доходчиво, что в Зону не надо на машинах въезжать. С обрыва оврага в болото пусть поспихивают.
Падлы, фашисты.
— Ага. Я им объясню. Что-то ещё?
— И в болото, Николаич, чтобы не на тропе. Зашкварят трек, пробивать заставлю.
— Так точно, никак нет, рад стараться.
— И машины шмонать запретите. Если уж с концами, так всё с концами…
— Разрешите бегом?
— Чего вы насупились-то, Николаич? Я ж дело говорю.
— Ты по ходкам меня учи, Вадик, — сказал мертвец, — слова против не скажу, сам тебя спрошу, не посчитаюсь. А вот про концы ты мне, гусила бледный, давай не рассказывай. Постригись сначала.
Фенимор громко усмехнулся. И сразу же Весёлой ощутил, как его берут за химо и тащат наверх, на ноги.
Он укрепился, поднял голову и увидел прямо рядом мертвеца. Мертвец как-то очень естественно и очень свободно смотрел мимо Весёлаго, хотя и рядом, в сантиметре буквально проходил его взгляд во воздуху рядом, и Весёлой подумал, что если ему удастся… Ничего ему не удастся. И машину мою в болото, и меня под газон. Какой тут, к херам, газон? На «химии», на свалке и то лежать веселей, чем тут…
— Ну, в общем, я пошёл, — сказал мертвец. — Сегодня ещё макароны должны привезти. А магацитла, гляди, Вадим, и не тошнит, и не колбасит. А пора бы уже. Ну, сам смотри. И аккуратней.
И мертвец пошёл. Просто отвернулся и пошёл по степи, как живой, как нормальный, пошёл к окраине клятого запрещённого города. Макароны принимать.
А волосатый Фенимор сзади направил тычком ладони Веселаго по курсу левей города. В степь. Туда, где эта самая непонятная Зона. Охрана, колючая проволока, брошенные город и посёлки. Там меня и зароет. Или просто так бросит? Были бы руки свободны. Оружия ведь нет у него, ни у кого из них не было. Надо было мне взять волыну. А толку? Чуке, Бравому, Макару, Плошке, Гэсу и Крыму волыны помогли?
— Если почувствуешь недомогание, любое — скажи, — внезапно проговорил сзади волосатый, обращаясь явно к нему. Весёлой настолько не знал, что ответить, что не ответил вообще. Шёл к смерти, переставлял ноги. Не медлил даже, нормально так переставлял. Немецкие полуботиночки больше не сверкали, были все в пыли, в царапинах, давно дожди здесь не выпадали. А в Волжском дождь был недавно. На той неделе, что ли? Дома три кассеты лежат новые. «Смертельное оружие» третье никогда не увижу, даже «тряпку». Я слишком молод для этого дерьма, для смерти. Пацаны хоть быстро погибли. Весёлой споткнулся, наступил на штанину. Главное, если я сейчас порву штаны, это уже не страшно. Это уже п***й.
Он вдруг нашёл аргумент.
— Слушай, как тебя, сказать хочу, — сказал он назад.
Волосатый Фенимор не ответил. Шагов его, кстати, Весёлой вообще не слышал. Будто его конвоировал на казнь призрак. Они прошагали уже с полкилометра, и мертвец исчез из виду, а силуэт города пёкся и томился по правую руку в летнем мареве.
— Если хотите, чтобы братва от вас отвалила, ей же надо сообщить, как вы с нами поступаете, — сказал Весёлой сумбурно. — Мы пропали, но другие приедут. А так я могу всем рассказать. Мол, не хер к ним соваться. Про чашку всем расскажу. Нельзя наезжать, надо договариваться.
Волосатый молчал.
— Чего вы тогда меня вместе со всеми сразу
