Чаща - Джо Р. Лансдейл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Изверги, – сказал я.
– Они люди, – сказал Коротыш. – Так что ты подобрал верное слово.
– Люди? – воскликнул я. – Как может человек совершить такое?
– Я встречал людей, которые насиловали и убивали индейцев в полной уверенности, что те неполноценные создания. Не сомневаюсь, что и Юстас сможет рассказать тебе немало жестоких и правдивых историй о том, как обходятся с цветными белые люди. В общем, я не собираюсь оправдывать ни белых, ни индейцев, ни цветных в том, как они следуют природе. Я ненавижу их всех, включая и себя, одинаково. Нет смысла ожидать от людей большего, чем они заслуживают. Хотя, если ненавидеть всех, это как ненавидеть воду за то, что она мокрая, или пыль за то, что сухая. Но я продолжаю это делать и временами чувствую прилив гордости.
Коротыш ненадолго затих, а потом продолжил рассказ:
– Как и ожидалось, ребенок нас задержал. Мы стянули ее с ветки. Малышка уже не кричала, но все еще была жива. Сняв с лошади попону и набросив ее на кусты, мы устроили тень и положили туда ребенка. Мы делали все, что в наших силах, но что мы могли? К вечеру, так и не придя в себя, малышка истекла кровью и умерла, хотя мы пытались закупорить ей рану листьями и носовыми платками. Но с таким же успехом можно осушить Мексиканский залив кувшином ватных шариков. Голыми руками мы вырыли в тени яму и уложили в нее ребенка. Потом вернули попону на лошадь и пустились в погоню. Уже стемнело, и я попробовал было уговорить Уинтона подождать, но он был непреклонен. Ну а потом моя лошадь угодила в нору суслика, упала и сломала ногу, и пришлось, чтобы избежать лишнего шума, перерезать ей горло.
Уинтон отказался посадить меня вторым из опасения замедлиться и отправился дальше. Место там было не то что здесь, с деревьями вокруг. Голая равнина с редкими зарослями кустарника. Как последний дурак, Уинтон поскакал дальше, а я отправился за ним пешком, с ружьем в руках и прочей амуницией. Понятно, скоро я потерял его из виду. Я шел почти без отдыха, только изредка останавливался прилечь, а потом шел, пока не натер себе мозоли с вареное яйцо.
Наконец рассвело, и я нашел следы лошади Уинтона посреди цепочки следов индейских пони. Уинтону давно пора бы понять, что его заманивают в ловушку, но он был ослеплен гневом. Они оставляли слишком явный след, и вскоре я увидел новое свидетельство их коварства. Следы привели в небольшую лощину, где струился ручеек, такой узкий и слабый, что скорее зашел бы за текущую из носа соплю, чем за настоящий ручей. Впрочем, сама лощина давала достаточно тени, так что я спустился вниз и сел, привалившись спиной к прохладной стенке, чтобы спастись от палящего зноя и немного передохнуть. Я снял сапоги и погрузил ноющие пятки в тот маленький ручеек. И просидел так примерно час, если судить по солнцу. Потом взял сапоги и босиком отправился по руслу ручья, чтобы ноги еще немного отдохнули. И довольно скоро мне открылось углубление с одной стороны лощины, с торчащей оттуда босой ногой, тогда как все остальное оставалось в тени. Я подошел взглянуть, и там была жена Уинтона, вернее, что от нее осталось. Видно, ее изнасиловали до смерти, потому как ноги были раздвинуты, а промежность в крови. Ей отрезали нос и губы. Ее насиловали и пытали, а потом убили, забив рот грязью, так что она не могла дышать. Скорее всего, в это время ее держали за ноги, о чем говорили следы вокруг. Кроме следов индейцев и лошадей, там были и следы сапог Уинтона, так что он тоже ее нашел. Чувствуя, что похитители совсем рядом, он не стал ее хоронить, вероятно рассчитывая вернуться и позаботиться о теле позже. Учитывая обстоятельства, я мог представить, что он плохо понимал, что делает. Если те, кого ты хотел спасти, погибли, было бы правильнее завалить тело в расщелине землей, оставив так до тех пор, пока не сможешь вернуться назад с повозкой. Но гнев совсем ослепил его, превратив в такого же дикаря, как команчи.
Я надел сапоги и осторожно направился дальше, прекрасно понимая, что делать этого не стоило. Уинтон оставался мне другом, пусть я знал, что он плутовал в карты и несколько раз перехватил причитающееся мне за головы вознаграждение, часто мне врал и даже, бывало, бранился, когда напивался. Но в остальном он был веселый собутыльник, и я точно знал, что всегда могу на него положиться. Так что я пошел дальше вдоль ручья, пока тот не растекся в большую подсыхающую лужу. Будь я поумнее, сообразил бы, что такой ручей скорее следствие недавно прошедшего дождя, если судить по совсем слабенькой струйке. Жаль, что раньше я этого не понял. Тем не менее я подкрепился, вернувшись немного назад и сделав несколько глотков из ручейка. Потом изловил ящерицу, откусил ей голову и высосал все внутренности, как-то умудрившись не сблевать. Это прибавило мне сил, и с учетом того, что случилось дальше, я все сделал правильно.
Команчи, похоже, решили, что Уинтон преследовал их в одиночку и совсем обо мне не подозревали. Они специально не спешили, заманивая его в ловушку, и все их планы оправдались. К полудню стало жарить так, что даже ядозуб испекся бы насмерть, и я едва тащился со своим ружьем. Впереди на равнине я заметил темный силуэт и еще несколько поблизости. А вокруг меня на все четыре стороны землю покрывали кости бизонов. На этом самом месте истребили целое стадо, и кости были свалены в кучи. Я лег на брюхо и стал продвигаться ползком. Так я добрался до кучи, где лежали два больших бизоньих черепа, и пристроился за одним. Осторожно выглянув, я увидел столб посреди прерии, а потом разглядел, что это вовсе не столб. Посреди равнины торчало одинокое корявое дерево, непонятно как здесь появившееся – судя по всему, единственно с целью послужить распятием для Уинтона. Его привязали, а рядом горел костер, разведенный из палок и высохшего дерьма, или подобной ерунды, как это умеют команчи. Если им что-то потребуется, скажем, пища или дрова, они найдут это там, где другому не отыскать древесины даже на зубочистку. Вокруг было шесть команчей, видно,
