Наша жизнь с господином Гурджиевым - Фома де Гартман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Записывать и редактировать музыку для танца было очень интересно. Всё нужно было делать здесь и сейчас, согласно инструкциям г-на Гурджиева. Я играл основную мелодию левой рукой, а дополнительный голос – правой. Г-н Гурджиев просил мадам де Зальцман продублировать основную мелодию на одну сексту ниже правой рукой, а левой играть ритм. Было изумительно наблюдать, как аккомпанементы из тонкого высокого голоса и двух основных голосов, разделённых на сексту, соединялись вместе, словно части единой машины.
Вскоре после этого г-н Гурджиев принёс мне кусочек нотной бумаги с необычной комбинацией бемолей при ключе – ноты в восточном звукоряде. Мелодия с монотонным ритмом в басах была музыкой к другому большому танцу дервишей, для которого он начал показывать позиции. Позже в Париже, когда этот танец был оркестрован для демонстрации в театре на Елисейских полях, г-н Гурджиев попросил сделать некоторые изменения в оркестровке. К основной мелодии он попросил добавить в пианиссимо дополнительные голоса, лежащие в той же тональности. Эти поддерживающие голоса представляли дервишей, не задействованных в танце, но которые приглушёнными голосами пели свои молитвы. На репетиции оркестра г-н Гурджиев сказал музыкантам уделить особое внимание на пианиссимо в представлении этих дополнительных голосов. Созвучие оказалось удивительно эффектным.
Осенью 1920 года г-н Гурджиев открыл публичный набор в «константинопольское отделение» Института Гармонического Развития Человека. К декабрю мы предлагали следующее:
1. Лекции по философии, истории религии и психологии;
2. Гармонические ритмы и пластическая гимнастика;
3. Древние восточные танцы;
4. Медицинская гимнастика.
Инструкторы были заявлены такие:
Мадам Жанна Матиньон – гармонические ритмы
Мадам Ю. О. Островская – пластическая гимнастика и древние восточные танцы
Профессор Ф. А. де Гартман – музыка
Доктор Л. Р. Шернвалл – медицинская гимнастика
Добавилось то, что лекции начинались в шесть утра и читались на русском, греческом, турецком и армянском языках, согласно предварительной записи. Полученные денежные суммы целиком шли нуждающимся ученикам Института.
Немного позже ко мне обратился некий паша в красной феске, очень учтиво намекнув мне, что турецкая пресса сильно нуждается в деньгах – не мог бы я помочь тем, что дал бы концерт со своим оркестром? Я сразу же пообещал, что сделаю всё, что смогу, без оплаты, потому что я гость в Турции. Я сказал об этом г-ну Гурджиеву и он предложил демонстрацию восточных танцев вместе с музыкой. Поскольку эта демонстрация имела успех, она несколько раз повторялась как в Константинополе, так и в других местах поблизости.
Паша часто приходил на наши концерты, и однажды спросил моего мужа, не хочет ли он увидеть кружения дервишей в мечети Пера, где каждую пятницу они проводят ритуальные танцы. Он сказал, что эти дервиши принадлежат к ордену Мевлеви – это орден дервишей, разрешающий брак, – и он сам принадлежит к этому ордену. Г-н де Гартман однозначно был очень заинтересован и спросил, может ли он привести свою жену и друга. Паша ответил, что можно привести друга, но женщинам не разрешается сидеть вместе с мужчинами. Он представил нас шейху мечети, и тот разрешил мне посмотреть на церемонию только с высокого балкона и через решётку. Таким образом, в следующую пятницу мы с г-ном Гурджиевым пошли смотреть ритуал дервишей.
Дервиши один за другим спокойно входили в зал, где сидели г-н де Гартман и г-н Гурджиев с пашой и начинали вращаться с раскинутыми руками. Там было от пятнадцати до двадцати дервишей, в центре стоял пожилой мужчина с большим посохом. Если дервиши позволяли своим рукам упасть ниже горизонтали, пожилой человек прикасался к их плечам посохом. Когда намного позже дервиши приехали в Монреаль и Нью-Йорк, чтобы представить свои кружения публике, это уже был скорее спектакль, чем религиозная церемония. Поэтому я счастлива, что смогла увидеть настоящую церемонию, а не только шоу.
После того, как мы несколько раз побывали на кружениях, паша пригласил г-на Гурджиева и меня в подвальное помещение мечети. Там было прохладно даже в жаркие дни, и там мы сидели на коврах, пили турецкий кофе, в то время как музыканты, только что игравшие для дервишей, давали концерт лучшей турецкой музыки, с флейтой и барабаном. Я хотел взять ноты, но мне сказали, что я могу только слушать. Поэтому я был очень внимательным и, как только вернулся домой, записал всё, что смог запомнить. Все эти прекрасные музыканты и эксперты в турецкой музыке принадлежали к тому же ордену Мевлеви. Их музыка была столь же красива, как и их мечеть, и оставила глубокое впечатление.
Как в Тифлисе, так и теперь в Константинополе, в декабре г-н Гурджиев сказал мне, чтобы я оставил свою музыкальную деятельность. В Тифлисе он, казалось, был доволен тем, что я этого не сделал, но в этот раз условия показывали, что сделать это необходимо. Я прекратил дирижировать, потому что это занимало очень много времени. Чтобы зарабатывать на жизнь, я давал частные уроки и приватные концерты. Из-за этого решения у меня порой совсем не было денег. Моей жене приходилось ждать, когда кто-то заплатит за урок, чтобы она могла купить еду для обеда. Однажды довольно обеспеченная девушка сказала, что забыла деньги и заплатит в следующий раз. Я сказал, что всё хорошо, хотя мы знали, что останемся без обеда и ужина.
Я чётко помню один день, когда моя жена болела и нужны были деньги, а у нас было в запасе только несколько мелких монет. Я решил продать вазу, подаренную мне за юбилейный концерт ко Дню Перемирия. Название магазина и цена, двадцать пять лир, всё ещё были на вазе. «Почему бы её не вернуть за половину цены?» – подумал я. Был пасмурный день, на улицах таял грязный снег.
