Жанна дАрк - Марк Твен

Де Брюсак сослался на то, что создались крайне тяжелые для нас условия; что Жаржо – первая из лежащих на нашем пути крепостей – представляет собой непреступную твердыню; что могучие стены ее покрыты щетиной копий; что там засели семь тысяч наилучших английских ветеранов, во главе которых стоят великий граф Суффольк и его грозные братья – Александр и Джон де ла Поль. По его мнению, намерение Жанны взять приступом подобную крепость – неосуществимо по своей крайней опрометчивости и чрезмерной смелости, и Жанну необходимо убедить отказаться от этой мысли, объяснив ей все преимущества и безопасность правильной осады. Он находит, что этот новый, неистовый способ швырянья людьми на неприступные каменные стены, идущий вразрез с установленными законами и обычаями войны, есть нечто иное…

Но он не договорил. Ла Гир тряхнул султаном своего шлема и вскричал:

– Ей-богу, она свое ремесло знает, и нечему ее учить!

И прежде чем он успел сказать еще что-нибудь, д'Алансон, Бастард Орлеанский и человек пять других вскочили со своих мест и заговорили разом, громогласно негодуя на тех людей, которые тайно или явно продолжают не доверять мудрости главнокомандующего. После того, как они высказали весь свой гнев, Ла Гир улучил минуту и снова заговорил:

– Есть люди, не способные к переменам. Обстоятельства меняются, но они, эти люди, и не подозревают, что им тоже надо перемениться, приспособляясь к обстоятельствам. Они знай себе идут по той проторенной дороге, по которой шли их отцы и деды. Пусть наступит хоть землетрясение и исковеркает всю землю, пусть дорога эта будет теперь вести к обрывам и топким болотам – эти люди так и не поймут, что им надо искать новые пути. Нет! Они с тупым упорством будут тащиться по старой дороге, где их ждет смерть и погибель. Взгляните: ведь теперь создались совершенно новые обстоятельства, они замечены оком несравненного военного гения. Нам нужна новая дорога – она найдена тем же ясным оком и указана нам. Не жив человек, не жил он и не будет жить, если он не способен этого уразуметь! Прежний порядок вещей был – поражение за поражением; а потому и войска наши были без отваги, без надежды, без страсти. Разве с ними вы решились бы напасть на каменные стены? Конечно, нет; имея таких солдат, можно было сделать только одно: засесть перед крепостью и ждать, ждать – томить врага измором. Новый порядок вещей представляет полную противоположность: воодушевленное войско, богатое рвением и отвагой, – настоящий огонь, готовый разгореться в огромный пожар! Что хотите вы сделать с ним? Сдержать его, укротить, погасить! Что хочет сделать с ним Жанна д'Арк? Дать ему полный простор, чтобы он поглотил врага своим пламенным вихрем! Ни в чем так не проявились великолепие и мудрость ее военного гения, как в этом быстром уразумении происшедшей великой перемены и в этом быстром отыскании правильного – единственно правильного пути к успеху. С тех пор как явилась она, надо отказаться от разных осад и изморов; надо отказаться от разных переливаний из пустого в порожнее и хождений вокруг да около; надо стряхнуть с себя леность, праздность и спячку! Нет: отныне наш военный клич – вперед, вперед, вперед! в атаку, в атаку, в атаку! Загоним врага в его логовище, дадим простор французской буре и приступом возьмем их берлогу! И мне это по душе! Жаржо? Что такое Жаржо с его стенами и башнями, с опустошительными орудиями, с семью тысячами отборных ветеранов? Жанна д'Арк во главе наших сил, и крепость их обречена – свидетель Бог!

О! Он уничтожил их. Никто больше не предлагал доказывать Жанне, что она должна переменить образ действий. Все разногласия прекратились.

Вот пришла наконец сама Жанна; все встали, отдали ей честь мечами, и она осведомилась, какое они соблаговолили вынести решение. Ла Гир сказал:

– Дело улажено, генерал. Совещались насчет Жаржо. Иные думали, что мы не справимся с этой крепостью.

Жанна засмеялась; это был тот приятный, веселый, беззаботный смех, который так непринужденно звенел и который преображал стариков в молодых. И она сказала, обращаясь ко всем:

– Не бойтесь; чего бояться – и зачем? Смелым наступлением мы поразим англичан, вот увидите. – Затем глаза ее как будто устремились куда-то вдаль, и, вероятно, перед ее мысленным взором промелькнула родная картина, потому что она добавила тихо, словно в забытьи: – Если бы я не знала, что нас ведет Господь и что Он дарует нам победу, то я предпочла бы скорей пасти овец, чем жить среди таких опасностей.

Вечером в тот же день у нас состоялся приятный прощальный ужин – присутствовали все члены личной свиты и семья Буше. Жанны не было с нами: город устроил в ее честь торжественный вечер, и она, в сопровождении полководцев, отправилась туда под звон колоколов, по млечному пути потешных огней.

После ужина пришли кое-кто из знакомой нам жизнерадостной молодежи, и мы на время позабыли, что мы – воины; мы помнили только, что мы составляем общество юношей и молодых девушек и что нам можно вволю шутить и резвиться. А потому у нас были и танцы, и игры, и забавы, и взрывы веселого смеха; дурачились шумно, мило и беззаботно. Боже, боже, как давно это было! И я тогда был молод. А по улицам все время размеренно шагали солдаты: это спешили сплотиться запоздалые отряды французских сил, чтобы завтра начать трагедию на угрюмых подмостках войны. Да, в то время подобные контрасты могли уживаться бок о бок. А когда я отправлялся спать, то увидел еще один контраст: огромный Карлик – олицетворение сурового Духа войны – стоял на часах у дверей Жанны, а на его просторном плече лежал, свернувшись калачиком, спящий котенок.

Глава XXVII

Молодцевато выехали мы на следующий день из угрюмых ворот Орлеана; развевались наши знамена, а Жанна д’Арк с полководцами ехала во главе длинной колонны. Подоспели и оба молодых де Лаваля; они были прикомандированы к штабу военачальников. И они получили надлежащее место: ведь они, как внуки знаменитого ратника Бертрана де Гесклена, прежнего коннетабля Франции, были воины по призванию. Присоединились также Луи де Бурбон, маршал де Рэ и Видам де Шартр. Мы имели право чувствовать некоторую тревогу, так как мы знали, что пять тысяч солдат под командой сэра Джона Фастольфа спешат на подмогу к Жаржо, но, кажется, мы, тем не менее, были спокойны. В действительности, отряд этот был еще далеко. Сэр Джон медлил; не знаю, по каким соображениям, – но только он не торопился. Он терял драгоценное время. Четыре дня он потратил в Этампе и еще четыре – в Жанвиле.

Приблизившись к Жаржо, мы сразу принялись за дело. Жанна выслала вперед тяжеловесный отряд, который доблестно ринулся на передовые укрепления, утвердился там и принялся жарко отстаивать занятое место; но вскоре подоспела вылазка, и нашим пришлось отступать. Видя это, Жанна обратилась к солдатам с воинственным призывом и сама повела новую атаку, несмотря на опустошительный огонь артиллерии. Паладин, шедший рядом, был свален с ног – его ранили; но она выхватила знамя из его слабеющей руки и устремилась вперед, сквозь тучи летящих стрел и камней, крича французам, чтоб они мужались. И на некоторое время воцарился хаос: бряцала сталь, сталкивались толпы людей и боролись врукопашную, хрипло ревели пушки. Затем все это скрылось под дымным небосводом, в котором временами на мгновенье открывались туманные просветы, дававшие возможность мельком увидеть происходящую за его пределами трагедию; и всякий раз при этом бросалась в глаза стройная фигура в белой кольчуге; она была средоточием и душой нашей надежды и веры, и, видя ее, обращенную к нам спиной, лицом – к врагу, мы знали, что дело идет хорошо. Наконец грянул могучий крик – целый хор ликующих голосов: то был верный знак, что предместья в наших руках.

Да, они принадлежали нам: неприятель был вынужден укрыться за городскими стенами. Мы расположились лагерем на завоеванной Жанной земле. Уже надвигалась ночь.

Жанна обратилась к англичанам с воззванием, обещая, что она позволит им уйти спокойно и взять своих лошадей, если они сдадутся. Никто не знал, что она возьмет эту сильную крепость, но она знала – она была уверена; и тем не менее она предложила им эту великую милость; а ведь то была пора, когда на войне люди были беспощадны, когда обычай повелевал истреблять без всякого сострадания гарнизон и жителей взятых в плен городов – иной раз от гибели не ускользали даже невинные женщины и дети. Многие из наших соседей помнят еще о страшных жестокостях, которые Карл Смелый не так давно учинил над женщинами и детьми при взятии города Динана. Милосердие Жанны по отношению к защитникам крепости было беспримерно; но таков уж был ее обычай, такова была ее любящая и сострадательная душа: Жанна всегда старалась спасти жизнь и воинскую честь врага, если тот оказывался в ее власти.

Англичане потребовали перемирия на пятнадцать дней, чтобы обсудить ее предложение. А Фастольф между тем приближался с пятитысячным войском! Жанна не согласилась. Но она предложила им новую милость: пусть они удалятся через час, и тогда они могут взять не только коней, но и холодное оружие.