Монархия и социализм - Геннадий Александров

Но в любом правиле бывают исключения. Бывают исключения и в королевских браках по расчёту, редко, но случаются счастливые королевские семьи, семьи настоящие, совсем как у нас с вами. Тёплые семьи. Не карточные, а человеческие. Вот такая семья была у Георга. И стала семья семьёй милостью королевы. Матери нынешней английской королевы Елизаветы II, тоже Елизаветы. Вступая в брак, она очень долго колебалась, будущий король Георг делал ей предложение три раза, время подумать у неё было и она его даром не теряла, она всё обдумала, она всё взвесила. В конце концов согласившись, она знала, на что она идёт, она вошла в Семью с широко открытыми глазами, она вполне отдавала себе отчёт в том, какая жизнь её ждёт и она была к ней готова. (Какой разительный контраст с принцессой Дайаной, которая представляла себе жизнь во дворце как мультфильм наяву и вела себя тоже так же — как героиня какой-нибудь «Золушки».)

Георг получил не только любящую жену, но и политического союзника, причём союзника завидного, Гитлер называл королеву Елизавету «самой опасной женщиной в Европе». И его мнение имело под собой все основания, Елизавета была умной, острой на язык, не теряющейся в любой ситуации женщиной. Это на бытовом уровне, но и этого хватило для того, чтобы мгновенно перебросить мостик между новеньким, с пылу с жару королём, и опасавшимся неизвестности «обществом». Стоило Елизавете «выйти в свет» и все облегчённо вздохнули: «Она — наша, она — одна из нас.» Что да, то да, на Уоллис Симпсон Елизавета была непохожа.

Но главное было в другом, Елизавета была гением того, что нынче принято называть «пиаром», она тонко чувствовала не так даже отдельных людей (хотя и это тоже), как «массу», «толпу» и умела любое событие вывернуть себе на пользу. «Себе» означало — королю. В нужные моменты она ловко отходила в тень и все лавры доставались мужу. Она очень хорошо понимала, что такое «долг». Она понимала, что без короля нет и королевы, она понимала, что жена женою, а муж — мужем, она понимала, что мужчина на троне — это мужчина в квадрате и она возводила королевское достоинство в следующую степень, она была неглупа, Елизавета Бауэс-Лайон, младшая дочь графа Стрэтморского, вышедшая когда-то замуж за неприметного заику.

50

В чём состоит работа монарха? 99.99 % людей полагают, что работа короля завидна до степени тоже королевской, не жизнь, а малина — балы, приёмы, «красная дорожка», гимн, почётный караул, подпись под, любая баба, любая прихоть, кого захотел — к ногтю, в Берёзово, кого захотел — так и вообще того-с, на эшафот, кого-то — в отставку, кому-то — звезду на грудь, в общем, сплошной «Орден Подвязки», завидуй, смерд, завидуй завистью смертной, обзавидуйся, гад.

Но на самом деле жизни королевской завидовать не стоит. Король себе не принадежит, он принадлежит народу. И если король делает с народом то, что народ позволит с собою делать, то вот народ делает с королём то, что захочет. И вот за это, за народное «хотение» и идёт извечная борьба между тем, кто властью обладает и тем, кто власти вожделеет. Если власть не хочет перестать быть властью, она должна быть тем, что народ желает в ней видеть и не дай Бог ошибиться, не дай Бог сфальшивить. Лгать нельзя. Лгать не словами, а лгать собою — смерти подобно.

Король рождается королём. Уже в колыбели, ещё не умея вымолвить ни слова, ещё только гугукая, он знает, что он — король, он знает, что на него уже смотрит мир. Родившийся в королевском дворце, пускающий пузыри и писающий под себя младенец с первых дней оказывается в школе, по сравнению с которой солдатская казарма, тюремная камера или какой-нибудь «Шао-Линь» это добрый детский садик советских времён с воспитательницей тётей Людой и «тихим часом». Будущий король учится главному — ответственности, ответственности не за себя, этому нам учиться не надо, это называется «инстинктом», хотя встречаются товарищи и мы все их знаем, у которых даже и инстинкта нет, король же учится ответственности за всех нас разом, за то, что мы называем «государством». Он учится пониманию того, что безопасность миллионов людей будет зависеть от его слова (а как неосторожны бывают иногда наши слова!), от его поступка (а как опрометчивы бываем мы в наших поступках!), глядя бессмысленными круглыми глазами на суетящихся вокруг колыбели кормилиц, он учится знать, что когда он вырастет, люди (люди злые и умные) будут ловить малейшее изменение выражения его глаз, их чуткое ухо будет пытаться услышать смену тембра его голоса и если он сделает ошибку и не сможет скрыть своих мыслей, то умрут тысячи людей, десятки тысяч, миллионы. Погибнет государство и погибнет потому, что в кузнице не оказалось гвоздя и не оказалось его там по его вине, просто потому, что ответственность за всё происходящее лежит на нём, кивать ему не на кого, выше его — только Бог. У короля нет лазейки, он не может сказать «мне достался не тот народ» по той простой причине, что он народ и есть, король знает, что народ сделал его своими глазами, чтобы он вёл государственный корабль узким и полным опасностей фарватером и король всегда помнит, что народ знает одну немудрящую истину — «если око твоё искушает тебя — вырви его».

В этом смысле чрезвычайно поучительно проследить за тем, как вела себя королевская чета (их трудно отделить друг от друга, муж и жена — один сатана) во время войны. До войны был Букингэмский дворец и там варилась какая-то кашка, народ видел смену политиков и политики и верил, что всё, что ни делается, делается к его, народа, благу, но вот когда война началась, то власти поневоле пришлось выйти наружу, война обнажает многие вещи, упрощает их, но, упрощая их для народа, она одновременно же усложняет всё для власти, ведь ей приходится стать честной. Перед народом, а это значит и перед самой собой, обманывая себя войну не выиграешь.

Первое, с чего начала власть — она показала, что она несёт те же тяготы, что и все. 8 января 1940 года Англия ввела карточки на продовольствие. То, что вчера продавалось в магазинах, из свободной продажи исчезло. Масло, сахар, бекон, ветчина, ну и всякое разное другое. Появились «нормы отпуска». 4 унции на человека в неделю. Вместо масла — маргарин. Всем тут же стало несладко. Несладко стало и королевской семье, всю войну она демонстративно получала продовольствие по карточкам и питалась точно так же, как и вся страна. Король ел то же, что и «человек с улицы». Было распахано и засеяно поле для гольфа у Виндзорского замка. И это тоже могли видеть все. В 1942 году Англию посетила жена американского президента Элеонора Рузвельт. Её поселили в королевских покоях. Главное, что её поразило — холод во дворце. Отопление было отключено в целях экономии. Когда она захотела принять душ, то обнаружила, что вода во дворец подаётся только несколько часов в день и тоже из соображений экономии. Когда её усадили за стол, то изумление её превзошло все границы — на стол (на королевский стол!) подавалось лишь то, что можно было получить по карточкам. Но зато подавалось это «лишь то» на золотых и серебряных столовых приборах. Красоту этого символа, глубочайший смысл «пайки на золоте» не увидела русская элита в 17-м году, она не захотела жить одной жизнью с народом и была сметена ещё и поэтому, по причине отказавшего ей эстетического чувства. В отличие от элиты русской элита английская нос держала по ветру, её уговоривать не приходилось, во время войны в Англии появилась мода на потрёпанную одежду. Именно так — мода! Стало модно демонстрировать даже своим внешним видом, что человек «служит», что он «отдаёт всё для победы». Какой контраст с «блядями в шампанском» и «княжескими приёмами» в России времён Первой Мировой. Между прочим, именно это, нежелание разложить ношу войны на всех, сегодня преподносится как одно из свидетельств того, что Россия вела войну «вполсилы» в отличие от тех же Германии и Англии. Недостаток выдаётся за достоинство. Экая слепота!

Но вернёмся к Англии. Королевская чета вменила себе в обязанность поддерживать в нации боевой дух и с этой целью король и королева почти каждый день посещали наиболее пострадавшие от бомбёжек районы Лондона. Напомню, что к концу войны треть Лондона была разрушена, прикиньте, что это значит — треть десятимиллионного города. В первый визит толпа встретила своих короля и королеву угрюмым молчанием. Дело было во внешнем виде королевы. Елизавета старательно (и подозреваю, что сознательно) культивировала лёгкое «дурновкусие», её наряды грешили, если так можно выразиться, неким «мещанством», это позволяло жёнам «элиты» смотреть на неё слегка свысока и прощать ей её ум, простонародье же просто обожало королеву именно за это — за все эти рюшечки и оборочки. Ну и вот, когда королева появилась на развалинах, разряженная как рождественская ёлка, это не могло не вызвать соответствующей реакции. Уж слишком вызывающ был контраст между грудами щебня и лаковыми туфлями Елизаветы. Между дымящимися развалинами и её шляпкой с перьями. На следующий день королева, как ни в чём не бывало, приехала в разбомбленный район в наряде, ничем не уступавшим предыдущему. В толпе раздался ропот. На следующий день — то же самое, только ропот стал громче. Следовало что-то предпринять, замалчивание народного недовольства это хуже, чем преступление, это ошибка, а государство во время войны не может позволить себе делать ошибки. И Елизавета сделала заявление, сказала она следующее: «Ко мне во дворец приходят посетители, они стараются выказать мне уважение, они надевают на себя лучшее, что у них есть (their Sunday best), как же я могу поступать иначе? Когда я, в свою очередь, навещаю людей в их радости или в их горе, я тоже надеваю всё лучшее, что есть у меня. Это просто знак уважения.» На следующий же день толпа встретила королевскую чету аплодисментами.