Благословение небожителей. Том 2 - Мосян Тунсю
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Молчать! Ты что, гордишься содеянным?!
Ци Жун и раньше позволял себе безобразные выходки, но в этот раз превзошёл себя! Подобное бесчинство не могло пройти незамеченным; теперь жители столицы только о нём и будут судачить.
Государь, побледнев от гнева, бросил взгляд на супругу и повелел:
– Пусть лекари уведут князя Сяоцзина, чтобы вылечить его руку. Повозку забрать. Самого под домашний арест: пусть месяц посидит и подумает о своём поведении.
Стоявшие за его спиной телохранители ринулись выполнять приказ. Только сейчас Фэн Синь наконец смог отпустить Ци Жуна. Тому, похоже, уже было всё равно.
– Ой, да пожалуйста! – фыркнул он. – И так знал, что сегодня последний раз катаюсь!
Не услышав в его тоне ни капельки раскаяния, государыня горестно охнула.
– Нет уж, – вмешался Се Лянь, – домашнего ареста недостаточно. Через месяц он опять что-нибудь учудит. Требуются более суровые меры.
Ци Жун оторопел:
– Мой венценосный брат, но как же… – Он запнулся, отвёл в сторону взгляд и пробормотал: – Хорошо. Я признаю, что в этот раз был неправ. Ваше величество, можете наказывать меня как посчитаете нужным, перечить не стану. – Но тут же добавил: – Впрочем, тогда и прислугу надо бы наказать. Тётя, дядя, ведь Фэн Синь сломал мне руку!
Государь развернулся к Фэн Синю; лицо его пылало гневом. Юноша склонил голову, а Му Цин непроизвольно отодвинулся от него на пару шагов.
– Ты телохранитель наследного принца. Неужто решил, что под его покровительством тебе всё дозволено? Твоя обязанность – служить его высочеству, и вот как ты видишь своё положение? На его младшего брата, князя Сяоцзина, руку поднял?
Фэн Синь хотел упасть на колени, но Се Лянь удержал его:
– Не надо.
В первую очередь Фэн Синь подчинялся самому принцу, и даже сейчас, перед государем, не смел его ослушаться. Это рассердило правителя ещё больше.
Се Лянь же сказал:
– Да, это правда, он сломал князю руку. Но не просто так, а защищая меня, своего господина. Первым начал Ци Жун, а Фэн Синь ни в чём не виноват. С чего ему вставать на колени?
– Неважно, какими мотивами он руководствовался. Это в любом случае недопустимо. Мы господа, а они – слуги. Что дозволено знати, не дозволено простолюдину. Я могу потребовать не только колени преклонить – могу повелеть всыпать ему сотню ударов… и буду полностью в своём праве!
В отличие от супруги государь не испытывал к князю таких нежных чувств, но всё же тот был членом правящей семьи, а потому – неприкосновенен. Ци Жун прекрасно об этом знал. Он скосил глаза и сказал:
– Можно обойтись и без порки: как-никак это приближённый моего двоюродного брата, не хочу я ему таких страданий. Давайте просто сломаем ему руку, а потом пусть встанет на колени и отвесит мне три земных поклона. Тогда будем в расчёте.
Государь степенно кивнул, признавая такое решение справедливым. Но Се Лянь не соглашался:
– Хотите кого-то наказать – наказывайте меня! Фэн Синь ни в чём не виноват, он выполнял мой приказ. Значит, ответственность на мне!
Наверное, это знакомо любому отцу: в детстве сын смотрит на него разинув рот, считает величайшим на свете героем, примером для подражания… а повзрослев, начинает вдруг ставить под сомнение каждое отцовское слово и ругаться вплоть до разрыва отношений.
Се Лянь по зову сердца стал послушником на горе Тайцаншань, чтобы практиковаться в воинском искусстве и постигать дао. Но по правде сказать, не столь важно, где этому учиться и в каком статусе. Ведь что такое дао? Это путь, которому следует человек. Если он всем сердцем стремится постичь его, то может совершенствоваться в любом месте; необязательно соблюдать какие-то формальные нормы и удаляться в монастырь. Се Лянь так настаивал на отъезде совсем по другой причине: он не мог выносить своего отца.
Небесами принцу было уготовано стать наследником венценосного рода, а потому с самого дня рождения судьба его была предрешена. В детстве он от этого не страдал: какие у ребёнка печали? Лишь бы родители помогали строить замки из золотой фольги да веселились вместе с ним почаще. Но чем старше принц становился, тем яснее чувствовал, что отец его не просто отец, но ещё и правитель государства, и что во многих идеях и делах они с ним расходятся. Больше всего Се Ляню претила слепая вера в авторитет правящей фамилии.
Что ж, раз жить рядом им было решительно невозможно, оставалось уехать подальше. Каждый раз, возвращаясь во дворец, принц с большим удовольствием беседовал с матушкой, но никогда не говорил по душам с отцом и вообще общался с ним исключительно по настоянию матери.
В последние месяцы отношения между ними были натянуты до предела, и сейчас, поняв, что Се Лянь не отступится, государь процедил:
– Что ж, хорошо, тогда наказание за него примешь ты! Посмотрим, хватит ли у тебя духу.
– Само собой! – упрямо ответил Се Лянь.
Государыня, увидев, что они опять сцепились, попыталась их урезонить:
– Ну зачем вы так?
И тут Фэн Синь, который всё это время молча стоял в стороне, вдруг поднял левую руку и изо всех сил ударил ею по правой. Раздался треск; присутствующие замерли – на их глазах правая рука Фэн Синя безвольно повисла, как у Ци Жуна.
На смену изумлению пришёл гнев.
– Фэн Синь! – воскликнул принц.
На лице Фэн Синя от боли выступил холодный пот. Он не мешкая опустился перед Ци Жуном на колени и отвесил ему три звонких поклона, старательно стуча лбом об пол. Как бы Се Лянь ни пытался его остановить – всё впустую. Ци Жун самодовольно захохотал:
– Ладно, так и быть, князь тебя прощает. Сразу бы так!
Несмотря на собственное увечье, удаляясь, он пребывал в прекрасном расположении духа, будто одержал победу в настоящем бою. Фэн Синь продолжал стоять на коленях, а Му Цин, оказавшись свидетелем этой сцены, ещё больше помрачнел, но по лицу было не понять, о чём тот задумался.
Се Лянь рывком повернулся к отцу и закричал:
– Ты!..
Фэн Синь взмахнул здоровой рукой:
– Ваше высочество!
Мать тоже потянулась к сыну в попытке остановить его. Се Лянь отлично понимал, что двигало товарищем: тот поступил к принцу в услужение в четырнадцать лет и очень полюбился государыне. Он был на всё готов, чтобы не печалить её лишний раз ссорами сына с отцом. И если теперь Се Лянь накинется на отца, эта жертва станет напрасной. Лишь потому он унял порыв, хотя в груди продолжало пылать пламя гнева. Наконец лицо государя смягчилось, и он с достоинством удалился.
Государыня, которой Фэн Синь всегда был по душе, извиняющимся тоном сказала:
– Ох, мальчик, ты пострадал несправедливо.
– Ваше величество, что вы, не надо так говорить! – горячо отозвался Фэн Синь. – Это мой долг.
Когда
