Избранные произведения в трех томах. Том 3 - Всеволод Кочетов

Пьесу Алексахин должен был закончить к открытию Двадцатого съезда партии. Этот день был уже недалек. Всюду подводили итоги всенародному соревнованию, которое было начато много месяцев назад в честь съезда. Каждая область, каждый город, каждое предприятие и каждый человек готовили какие–нибудь трудовые подарки. Гуляев вот торопил Алексахина с пьесой. Томашук и коллектив театра торопились выпустить к этому времени спектакль по предыдущей пьесе Алексахина. Дмитрий Ершов полностью освоил прокатку десятитонных слитков. Чибисов готовил подарок коллективу завода — вступал в строй новый большой дом. Директор на днях осмотрел его, обошел чуть ли не все квартиры, пробовал, как идет вода, хорошо ли работают выключатели, не слишком ли звукопроницаемы стены.

Окончательный список тех, кто должен был получить ордера на вселение, он только что подписал. Зоя Петровна унесла бумаги, директор открыл бутылку нарзана, пил колючую, стреляющую воду.

— Возьмите трубочку, Антон Егорович, — сказала Зоя Петровна, вновь приоткрыв дверь. — Из обкома.

Заведующий промышленным отделом спрашивал, получил Чибисов или еще не получил журнал… Он сказал название.

— Нет, не получил. Мы его, кажется, и не выписываем.

— Найди. Критикуют тебя там. Крепко критикуют.

Только положил трубку, снова звонок. Горбачев из горкома.

— Предупреждал я тебя, Антон Егорович, предупреждал! — сказал Горбачев довольно зло. — И напрасно я полиберальничал, на бюро тебя не вызвал. Выговор был бы тебе хорошим освежающим душем. Читай теперь и радуйся.

Попросил Зою Петровну отыскать журнал. Оказалось, что на заводе его еще не было. Позвонил Бусырину. У Бусырина в редакции журнал был, но Бусырин статью не читал, собирается прочесть вечером.

— А чья статья? — спросил Чибисов.

— Помнишь, литератор приезжал, автор книги «Нужные мысли»? Его. Большое сочинение, вот листаю — страниц тридцать журнальных. А называется «Сталь и стиль».

Послали курьера в редакцию, привезли журнал. Чибисов раскрыл на той странице, где действительно так и было написано: «Сталь и стиль». Он читал, и сердце у него сжималось. Вся статья была посвящена ему. Автор «Нужных мыслей» умел писать зло. Чибисов представал на страницах статьи душителем нового, изображался самодуром: чего моя левая нога хочет; его называли перерожденцем, для которого не существует ни партийной, ни государственной дисциплины. Автор поддерживал корреспондента, который о мытарствах Крутилича писал в областной газете, утверждал, что на заводе и в городе смазали все вопросы, подымавшиеся в той статье, что горком не принял никаких мер по отношению к Чибисову, что Крутилич по сей день терпит лишения, хотя директор завода и заверил, что изобретателю предоставят все условия для плодотворного труда.

«У нас в литературе, — читал Чибисов, — создали тип современного бюрократа — малоодаренного, оторвавшегося от народа, страдающего массобоязнью. Он отсиживается в своем кабинете, со ступенек учрежденческого крыльца ступает на ковры своей персональной машины и выходит из нее на ступеньки дома, в котором квартирует. Он давно не ощущал реальной земли под своими подошвами».

«Есть такой тип бюрократа, есть. Но таков ли Чибисов? — спрашивал автор статьи. — Нет, он не таков. Доверчивые могут обмануться. Чибисов иной. Он любит хаживать по цехам. Каждого заезжего он готов угостить подобной экскурсией и угощает безмерно, как Демьяновой ухой. Он хаживает и по квартирам рабочих, так сказать, «в народ». Он может ночью прийти в мартеновский или в доменный цех, попить чайку с мастерами и рабочими, угоститься их домашними припасами. Он хитер, он обладает искусством камуфляжа. Он не станет опровергать критику, он не пойдет срывать стенгазету, он не пошлет опровержение на статью. Он добродушно улыбнется, скажет: «Так нас, так, бюрократов!» Он даже примет меры по сигналам печати: кого–то распушит, кого–то разнесет, о том, о другом распорядится. Он знает — он обрел такой опыт, — что с критикой надо бороться, признавая и приветствуя ее на словах, а на деле тихо опуская в песок».

В статье много говорилось о Крутиличе, об Орлеанцеве, об их талантах, умении работать, поднимались вопросы изобретательства. Заканчивалась статья так:

«Надо думать, что съезд партии покончит с такими руководителями и не только выкорчует чибисовых, но уничтожит и ту почву, на которой до сих пор произрастала чибисовщина — позорнейшее явление нашей действительности».

В жизни Чибисова критиковали не раз. И в печати, и на собраниях, где угодно. Много пришлось ему выслушать горьких слов. Нелегко переживал он недавнюю статью в областной газете, обидную статью. Но такого, что он прочел в статье «Сталь и стиль», слыхивать ему еще не приходилось. Невозможно было представить, что это написано о нем; не мог он признать себя в кретине, которому посвящена статья. Нет, это не он, не он. А факты, факты?.. Снова, как в той статье, факты почти все такие, которые — да, имели место. Совершенно верно. Крутиличу жилья не дали, предполагали дать в новом доме, но почему–то — неизвестно даже почему — в списках его фамилии нет. Сам Чибисов не проследил, а там, видимо, каждый из участвовавших в составлении списков стремился просунуть своих наиболее ценных работников. Неизвестно еще, восстановили или нет этого изобретателя в техникуме. Может быть, тоже нет. Черт бы его побрал, сколько неприятностей от него, а что изобрел этот человек? Ничего ведь, по сути дела. Вызывал же его Чибисов, просил подумать, если уж он такой разносторонний мыслитель, над тем, чтобы как–то ликвидировать жару в кабине вагона–весов. Ничего мыслитель не предложил.

Пожалуй, впервые в жизни Чибисов не знал, как ему быть, что делать, за что браться. Он не растерялся, нет. В начале войны, когда Чибисов был комиссаром танковой бригады, случилось однажды так, как было и у Чапаева, — штаб оторвался от подразделений, стоял в землянках, в лесу, и для своей охраны располагал только взводом автоматчиков. Немцы нащупали штаб и решили его захватить. Они окружили лес и, обстреливая штабные землянки из минометов, стали стягивать кольцо. Казалось, конец. Даже некоторые офицеры растерялись. Но комиссар бригады организовал решительный отпор врагу. Все — и солдаты и офицеры — заняли круговую оборону в заранее подготовленных окопчиках. Стреляло все оружие, какое только нашлось в штабе. А тем временем по радио были вызваны танки. «Главное — спокойствие и организованность, — говорил тогда Чибисов. — Остальное приложится». Вот и здесь его окружали, обкладывали со всех сторон. Это не так страшно, говорил он сам себе, но это очень обидно. Когда журнал придет к подписчикам, а это будет через несколько дней, на заводе все узнают, какой негодяй их директор. Одни, которые знакомы с ним больше, не поверят, но ведь найдутся и такие, для которых статья в журнале — непреложное свидетельство. Образ держиморды выписан здорово, впечатляет. Почитаешь, почитаешь, да и задумаешься: а почему государство держит таких на руководящих постах?

Многое надо было обдумать Чибисову. Надо было прежде всего как–то отделить в этой статье правду от неправды и тогда уже приступать к действиям. На этот раз надо было, конечно, протестовать, и протестовать самым энергичнейшим образом. Молчать было нельзя. Тебя поливают помоями, а ты сиди и утирайся? Нет, это не годилось.

Пригласил вечером Бусырина, тот статью уже прочел. Сидели дома за чаем, раздумывали.

— Есть одно обстоятельство, которое сильно все осложняет, — сказал Бусырин. — На днях открывается съезд, будет он идти не меньше недели. После съезда, как всегда, люди будут заняты большими патриотическими делами. А ты, Антон Егорович, примешься с протестами и опровержениями ходить. Подумай, как это будет выглядеть?

— Значит, тебе наплюют в глаза, а ты говори, что божья роса?

— Не так ты меня понял. Я просто констатирую, что очень трудно будет в этой обстановке отбиваться. Время неподходящее, понимаешь?

— Эх, Антон, Антон, — сказала жена Чибисова, — сколько было говорено тебе в свое время: не соглашайся, не иди в директора, останься инженером! Поверите, — обратилась она к Бусырину, — был инженером, всегда его только и хвалили, только и хвалили. В газетах, в журналах о нем писали. По–другому, конечно, не так, как тут.

— Бессовестная ты, — сказал Чибисов. — И так мне тошно, а ты еще… Ведь сама знаешь, как пошел я в директора. Знаешь ведь. Ну что молчишь, скажи Федору Федоровичу. Скажи, как вызвали меня после войны и куда вызвали? Ну скажи! В ЦК вызвали… «Вот вам, говорят, поручение, товарищ Чибисов».

— А ты бы там — нет и нет. А то…

— Ну тогда мне и в партию не надо было вступать! — обозлился Чибисов.

— Есть немало партийных, которые лишку–то вперед не лезут, — не сдавалась жена Чибисова. — А живут люди, и не плохо живут. А ты смолоду задира был. Всегда его леший нес…