Невеста по наследству - Ирина Мельникова

Ольга Ивановна вспыхнула и невольно посмотрела в сторону Фаддея. Поэт под шумок прокрался к ее креслу и устроился в стороне от сквозняков, которые плохо действовали на его горло. Как успела она заметить, поэт страдал печенью, горлом, ногами, поясницей, селезенкой и прочими болезнями, панически боялся сквозняков, дурной пищи и запахов, дорожной тряски и пыли, неудобных постелей и всех тех проблем, которые шлейфом волокутся за путешественниками по бесконечно длинным российским дорогам. Теперь он чувствовал себя в полной безопасности. Стоило одной из частей его тела соприкоснуться с кресельными подушками, как тут же сигнал отхода ко сну отключил его сознание, и поэт мгновенно уснул, блаженно улыбаясь, словно младенец, которому наконец-то сменили сырые пеленки.

Андрей заметил ее взгляд и усмехнулся:

— Что-то слишком быстро заснул твой пылкий кавалер, Ольга. А уж как пел, как соловьем разливался! Какие речи впустую пропали!

— И тебе не стыдно признаться в откровенно гадком поступке, Андрей? — Ольга Ивановна презрительно сморщилась. — Тебе доставляет удовольствие подслушивать чужие разговоры?

— Оля, я тебя считал умной женщиной, — пробормотал граф, уже сожалея, что задел столь щепетильную тему, но Ольга Ивановна была в ярости, и остановить ее было невозможно.

— Ради бога, считайте меня кем угодно — дурой, плохой матерью, истеричкой, священным источником, но я знаю одно: завтра я сажусь на пароход и отправляюсь в Казань. Одна! Без тебя, без Райковича и без этого олуха-стихоплета! Вы мне все осточертели! Ваши нотации, добрые советы, объяснения в любви у меня уже поперек горла стоят! Оставьте меня наконец в покое! Мне нужна только моя дочь! А вы все убирайтесь хоть в тартарары, я не хочу вас всех видеть, и тебя в первую очередь!

Андрей взял ее за руку и развернул к себе лицом, потом на всякий случай перехватил и вторую руку Ольги Ивановны, зная о зловредной женской привычке одаривать мужскую половину человечества оплеухами и по менее значительным поводам.

— Успокойся, дорогая! Весь день ты усердно строила глазки Фаддею и любезничала с Райковичем, хотя видела, что мне это неприятно.

— Меня совершенно не заботят твои чувства! — Ольга Ивановна освободилась от мужских рук и поправила волосы, слегка выбившиеся из прически. Она не подозревала, насколько хороша сейчас с раскрасневшимися щеками и блестящими от гнева глазами и что стоящий рядом с ней мужчина готов сию минуту подхватить ее на руки и унести туда, где их никогда не настигнут ни родственники, ни житейские неурядицы. — Мне глубоко безразлично, нравится тебе мое поведение или нет! Да и какое вообще право ты имеешь судить, что плохо, а что хорошо? Я ведь не указываю тебе, с кем ужинать в ресторанах? Ради бога, встречайся с кем угодно и когда угодно, меня это совершенно не интересует!

— Кажется, впервые в жизни мне закатывают семейную сцену! — Андрей неожиданно рассмеялся. — Нет ничего приятнее твоей ревности, дорогая! Значит, не все для меня потеряно, и этот легкий мотылек, — кивнул он в сторону Фаддея, — уже не напьется сладостного нектара из источника твоей любви?

— Я тебя сейчас убью! — прошептала Ольга Ивановна и беспомощно оглянулась по сторонам, точно пыталась отыскать подходящее орудие возмездия.

— Оля! — граф привлек ее к себе. — Возможно, следует признать, что ты по-прежнему ко мне неравнодушна?

Она затаила дыхание, когда мягкие губы осторожно дотронулись до ее щеки.

— Не смей целовать меня! — прошептала она едва слышно, более всего желая, чтобы он не принял ее слова всерьез.

Андрей преувеличенно грозно сдвинул брови и тоже прошептал в ответ:

— Если ты боишься, что Фаддей или этот пакостный Райкович вызовут меня на дуэль, то предупреждаю: от них останутся лишь рожки да ножки! Я достаточно хорошо дерусь на шпагах и хорошо стреляю из пистолета.

— А ты вдобавок ко всему еще и хвастун! — Ольга Ивановна осторожно погладила его по щеке.

Теперь они стояли так близко, что слышали сердцебиение друг друга. Андрею нужно было лишь слегка наклонить голову, и его губы вновь бы приникли к слегка приоткрытому от волнения женскому рту.

Ольга Ивановна понимала, что ей следует отодвинуться от него на безопасное расстояние, но отойти назад мешал подоконник, и она закрыла глаза, кожей ощущая приближение мужских губ. И вдруг взрыв храпа из соседнего кресла заставил их отпрянуть друг от друга. Андрей с досадой посмотрел на безмятежно спящего поэта и чертыхнулся.

— О боже! — тихо рассмеялась Ольга Ивановна. — Я думала, Фаддей выстрелил тебе в спину из дуэльного пистолета!

Из кресла теперь доносилось мягкое сытое урчание, перемежаемое легким бульканьем и довольными вздохами, — поэт так и не проснулся. Но Ольга Ивановна была ему благодарна: невольно он помешал совершиться еще одному безрассудному поступку.

Торопливо освободившись от объятий графа, она пожелала ему доброй ночи и спешно покинула гостиную, несмотря на его просьбы остаться.

Оказавшись в своей комнате, она тут же поклялась на маленьком образке, который всегда брала с собой в дорогу, что никогда более не позволит Андрею компрометировать ее. И ни в коем случае не станет жертвой безнадежного романа, который ничего, кроме несчастий, ей не принесет.

Кроме того, с тоской думала она, это большая глупость — влюбиться в тридцать восемь лет в мужчину, который уже однажды сделал ее несчастной. И с какой стати она мечтала о встрече с ним, зачем отправилась на тот проклятый остров?

Ольга Ивановна вжалась лицом в подушку и отчаянно, по-девичьи горько зарыдала, словно вернулась в свой самый черный день, когда она получила то подлое, теперь она в этом не сомневалось, письмо от Варвары. В нем ее бывшая подруга смаковала подробности похождений Андрея в столице, чтобы через год самой выйти замуж за «подлого развратника».

Нет, никогда больше она не позволит себе полюбить кого-либо!

Никого и во веки веков! Ольга Ивановна вздохнула, перевернулась на спину и перекрестилась. И, уже засыпая, она подумала, что прошлая ночь, несмотря ни на что, останется одним из самых счастливых воспоминаний в ее жизни!

Глава 18

— О, ужас! Он почти поцеловал ее! — прошептала Глафира Дончак-Яровская. — Если бы Фаддей не взорвался храпом, граф поцеловал бы Ольгу непременно! Я просто убеждена в этом! — Она порывисто вздохнула и чуть не упала на голову верной Дарьи, с трудом удерживающей пустую дождевую бочку под ногами предводительницы. Рассохшаяся бочка грозила вот-вот развалиться. Но подруги, возбужденные представшим перед ними зрелищем, не обратили внимания даже на то, что вместо двух обручей бочку опоясывает один, и тот донельзя проржавевший.