Королева в раковине - Ципора Кохави-Рейни

На собрании общества любителей творчества Гёте оратор вдохновенно говорит об истинной «звезде свободы» — Франце Розенцвайге, о том, что этот незаурядный философ видит в иудаизме и христианстве две важные религии. Но отмечает и различие между ними. Иудаизм вечен, действует вне времени, в то время как миссионерское христианство несет истину иудаизма во все уголки мира, борясь между временным и вечным. Еврейский народ скитается из одного рассеяния в другое, но пламя иудаизма неугасимо. Кто-то из слушателей заметил, что в иудаизме возникло новое явление. С одной стороны, ширится ассимиляция. С другой, в еврейском обществе появляются великие мыслители, ученые, возвещающие новый тип еврея, чьи корни глубоко погружены в иудаизм.

Речь, к примеру, идет о философе Мартине Бубере, проповедующем «духовную работу в настоящем времени», следующем за Ахад Га-Амом. Бубер призывает к новому духовному творчеству. Речь идет о создании новой литературы и нового искусства, которые должны черпать вдохновение из душевных глубин еврейского народа.

Участники собрания вышли на короткий перерыв в огромный зал, примыкающий к библиотеке. Начался непринужденный обмен мнениями, табачный дым потянулся к потолку, запах кофе и шоколадных пирожных приятно щекотал ноздри. На столах громоздились горы деликатесов, аккуратно разложенных на серебряных подносах, поблескивали хрустальные бокалы с напитками, дымились фарфоровые чашки с горячим кофе. — Почему в еврейском доме крутится столько гоев? — хмурясь, спросил дядя Мартин Маркс.

Отец ответил ему:

— Только в обществе христиан я чувствую себя евреем.

Бертель, как обычно, укрылась за портьерами, разглядывая сквозь складки ткани гостей и старших братьев. И тут Бумба, который во время лекций украшал винтовую лестницу старыми поясами, лентами и ожерельями, возник перед уважаемыми гостями с серьезным выражением лица. Громким голосом он процитировал сентенцию Гегеля и сентенцию Ницше, которые услышал от Фердинанда. Гости приняли его за вундеркинда. Перерыв кончился.

Бертель была смущена. На улицах нацисты издеваются над евреями. А послушав выступления собравшихся гостей, она так и не поняла, что такое иудаизм и кто такой еврей, и почему свирепствует такая ненависть к евреям и вообще к еврейству. Бертель абсолютно сбита с толку. Ей и Филиппу отец говорит, что ненависть к евреям — явление временное, что они рассматривают антисемитизм в увеличительное стекло, и особенно она, ибо у нее смуглая кожа, и все принимают ее за еврейку. Отец упирает в нее пристальный взгляд воспитателя, и припев повторяется:

— Ты — немка, твой родной язык — немецкий, ты ничем не отличаешься от окружающих тебя людей.

Бертель думает про себя, что преклоняется перед отцом, но в отличие от сионистов — Филиппа и тети Ревеки, он запутался в вопросах иудаизма и ей ничем не может помочь.

— Гитлер придет к власти, — сказала Бертель с горечью взрослой женщины в летах, и весь дом зашелся в хохоте.

Только Гейнц внимательно посмотрел на нее и не издал ни звука. Филипп посоветовал ему ликвидировать семейный бизнес и бежать из Германии, когда выяснятся результаты последних выборов. Нацистская партия, вторая по величине в рейхстаге, идеи которой обретали все больше сторонников в стране, все же не убеждала Гейнца в необходимости исполнить совет Филиппа.

— Ты явно преувеличиваешь, — говорил ему Гейнц, объясняя, что в дни экономического кризиса действительно возникают трудности в бизнесе, но, тем не менее, их литейная фабрика приносит неплохие доходы, и в делах наблюдается экономическая устойчивость, несмотря на то, что утренние финансовые сводки возвещают о падении курса валют.

Дед спокоен. Гейнц пребывает в тревоге. Правительственные коалиции с трудом дотягивают до полутора — двух лет. Власти не в силах побороть бесхозяйственность и распущенность, овладевшие страной. Убийства, грабежи, воровство, разнузданность толп демонстрантов на улицах — все это стало привычным явлением. И не видно этому конца в смутном будущем. Но никого из домочадцев не беспокоит мысль, что эта неустойчивость в стране может отразиться на работе фабрики. Гейнц чувствует напряженность в жизни дома. Руфь замужем, у нее ребенок, и, тем не менее, не пропускает ни одного кабаре, ни одного театрального спектакля. Развлекается с друзьями на шумных сборищах в залах на улице Фридрихштрассе. Руфь и Эльза устраивают вечеринки с танцами в роскошной столовой, и, как весь дом, не испытывают никакой тревоги в связи с политическими изменениями в стране, в экономике и общественной жизни.

Простуды атакуют Артура, угрожая его жизни. В последнее время он страдает от сильного кашля и потерял в весе. Доктор Герман Цундак рекомендует ему отдохнуть в санатории для легочных больных в Давосе. Перед отъездом туда на две недели Артур продиктовал Филиппу завещание, назначив его опекуном Бертель и Бумбы. При любой возникшей опасности Филипп должен вывезти детей в безопасное место, в Швейцарию или Англию. Артур попросил Филиппа в случае своей смерти и воцарении хаоса в Германии увезти детей из страны.

В отсутствие хозяина атмосфера в дома изменилась. Из радиоприемников в детских комнатах беспрерывно доносится музыка, даже когда там нет ни души. В столовой посуда не убрана со стола. Дети крутятся по дому в неряшливой одежде. Лоц не снимает с себя хоккейную форму. Кудрявые сестры-близнецы разгуливают по столовой, гостиной и коридорам в розовых пижамах, носятся по теннисному корту в ночных рубахах с ракетками в руках, и собака Лотта собирает мячики.

«Кот из дома — мыши в пляс», — Фрида смотрит на новые порядки, которые установили кудрявые сестры в роскошном обеденном зале, сохранившимся во всем своем великолепии со времени бывших хозяев — прусских юнкеров. Дубовое покрытие стен сменили цветные обои. «Дремлющий старик» Рембрандта уступил место трем синим коням кисти Пикассо. Подарок отца покойной матери — большой портрет женщины, кисти знаменитого художника Альбрехта Дюрера, снять не осмелились. Остался и портрет матери, и ее карие глаза продолжают глядеть на семью.

Тяжелую мебель заменили современными легкими стульями на тонких ножках и цветными креслами, покрытыми шелком. В камине установили красные лампочки, бросающие языки багряного света на окружающую обстановку. «Принца» нет, говорят дети и продолжают развлекаться далеко за полночь. Бумба не ходит в школу и до того разленился, что не занимается уроками. Гейнц успокаивает Фриду.

— Ничего страшного, — говорит он бесцветным голосом, — для руководства фабрикой я вовсе не нуждаюсь в высшем образовании. Оно вышло из моды, и даже представители высшего общества не считают большой ценностью систематическое образование.