Немного ночи (сборник) - Андрей Юрич

Мне повезло с самолетом. Так бы я, конечно, не наскреб денег на билет. Но мне оплатили – для поездки на этот писательский форум. Целую неделю в подмосковном пансионате я думал, что все это напыщенное мероприятие – лишь повод для движения к тебе. Шанс увидеть тебя. В последний раз. Ясно ведь было, что это будет в последний раз. Одна и последняя встреча. От которой ты заведомо отказалась.

Я купил билет за неделю, как только приехал в Москву – в кассе Киевского вокзала. По билетам получалось, что я буду существовать в Киеве с 9-30 до 17–01 в течение одного дня. Если учитывать главное условие поездки, выставленное тобой, то больше мне и не надо было. Выпало на воскресенье.

После форума, уже в Москве, меня позвал в гости тот самый товарищ, который считает метро адом. Потому что поезд был вечером, и мне надо было где-то провести день, что-то есть. А я не хотел есть, и не мог сидеть в помещении. Думал о тебе. Поэтому я ушел от него рано и почти весь день провел в метро. Мне нравится метро. Там очень спокойно. Может показаться идиотизмом – спокойствие в метро. Но именно там мне спокойно. Я там совсем один. Никто не смотрит на меня. И есть ветер. Даже в самом сильном ветре и даже если он пахнет машинным маслом и резиной – есть спокойствие.

Уже лежа на верхней полке плацкарта и с удивлением слушая, как соседи по вагону переходят в своей обыденной болтовне с русского на украинский и обратно, я почувствовал, что давно не ел. И решил, что это неважно. Еще я чувствовал, что не понимаю, как мы увидимся, если ты не хочешь меня видеть, а я тебя – хочу. Просто прийти и постучать в дверь – будет насилием над тобой. Приехать и не увидеться – бессмысленным действием. Я представлял встречу и так и эдак, вертел в голове пространство, растягивал время, высчитывал варианты. И никак не мог представить – как я смогу тебя увидеть, при том, что не увидишь меня ты. Паззл не складывался. Задача решения не имела. И я заснул.

Меня два раза будили пограничники, смотрели мне в лицо и в паспорт. В целом за ночь я проспал часа три, не больше. А утром почему-то чувствовал себя хорошо.

Что меня удивило, когда я вышел из вагона – гул голосов. Такой, сразу узнаваемый хохляцкий гул, многоголосое гоготанье с резкими перепадами интонаций. Это было так непривычно. Там, на восток за Уралом, где водятся драконы, пассажиров встречают на железнодорожных станциях только тишина и отчужденность пространства. Перрон там – это место для одиночества. Там даже голоса перронных торгашек звучат грустно, глухо, только усиливая безмерность провинциальной тишины. А здесь что-то неприятно живое и активное сразу ударило по ушам, вторглось в сознание, потребовало не просто купить, а вступить в разговор, заинтересоваться, хитрить, играть, искать выгоду, ловить секунды как семечки губами.

Я шарахнулся в сторону из толпы и почему-то долго бродил вокруг вокзала в поисках входа в метро, хотя он был прямо у меня под носом. Лезли в глаза навязчиво-смешные надписи вроде «Кава и тютюн», бессмысленная латинская i в сбивчивой путанице кириллицы, знакомых корней, искаженных флексий и перепутанных префиксов. Увидев макдональдсовское алое М, я вспомнил, что не ел больше суток и пошел на него, как на маяк.

Внутри, за ближайшим столиком, молодая парочка разговаривала по-украински. Не смешивали два языка в один, как я привык слышать от знакомых украинцев, а чисто и легко, с серьезными лицами, выговаривали комедийно-смешные фразы. Я осознал, что меня это почему-то жутко напрягает. Хотелось крикнуть им, чтобы они говорили нормально.

Подошел к кассе, и веселая быстроглазая девчонка в фирменной кепке сказала мне, подбоченясь:

– Слухаю!

И от нелепости самого себя, этой ситуации, этого города, этих моих планов на встречу с тобой и этого слова – слухаю – я заржал. С меня физически свалилось напряжение, как большая красно-синяя спортивная сумка, которую я таскал на плече.

На сумке было написано большими белыми буквами: «Taekwondo Kemerovo». Я бросил ее на пустой стул рядом с той самой парочкой, сел сам и сжевал безвкусный, как поролон, Биг-Мак – под украинские интонации молодых влюбленных. Было около десяти утра.

Через полчаса, в метро, я понял, что все идет как надо. До этого я боялся не найти адреса, заблудиться, потеряться в большом чужом городе, или, наоборот, столкнуться с тобой нос к носу, боялся просто не успеть – ведь у меня было так мало времени. А ветер в метро меня успокоил. Он был тот же самый, что и везде. Везде дует один и тот же ветер. Только он пахнет по-разному. В киевском метро попахивало чесноком.

Ехал до последней станции. Проезжая Днепр, обматерил мысленно Николая Васильевича Гоголя за бесстыжее вранье, укорененное в веках. «Редкая птица долетит до середины Днепра…». Твою мать, думал я в адрес классика, они у тебя что – вдоль реки летали? Я-то ожидал увидеть что-то грандиозное, подавляющее, подобное изгибу Лены в долине Туймаады, когда стоишь на одном берегу реки и не видишь другого. А тут была банальная речка, всего раза в полтора-два шире нашей Томи. Тьфу…

Видел мост, по которому ты так боишься ездить.

Выйдя из метро, подошел к ближайшему такси. У троллейбусной остановки стоял черный универсал-иномарка. Левый руль. Непривычно. Спросил у таксиста, сколько стоит доехать до твоей улицы. Он долго морщил лоб, потом сказал мне:

– Погоди, друже, дай-ка я подывлюся.

Достал карту города и долго искал улицу по алфавитному указателю. Найдя, посоветовал мне не тратить деньги и дойти пешком.

Было, конечно, глупо на каждом шагу ожидать встретить тебя, но именно это я и делал. Шел и ожидал. Мне казалось, что я жутко взволнован. Я не мог понять, то ли меня бьет озноб от волнения, то ли действительно на улице так холодно. Голова мерзла, пальцы рук коченели, кожа на ногах под джинсами была вся в пупырышках и даже в животе как будто сифонил сквознячок. Снова испугался, что потеряюсь в чужом городе. Начал спрашивать прохожих, где твоя улица, и оказалось, что я уже на ней. Спросил про дом. Мне показали. Старушка показала пальцем – вот он, твой дом. Вот он.

Дойдя до середины двора, я оглянулся, чтобы сориентироваться. Перед домом, в глубине двора был магазинчик с вывеской «МАГАЗИН» над входом. А у дома было несколько подъездов, и я не знал, какой из них твой. Я вообще не знал, что мне делать. Примерный план был такой – оставить то, что я привез, в твоем почтовом ящике и уйти. Это был бы хоть какой-то контакт с тобой, при котором ты бы не смогла меня увидеть, как и хотела. Точнее, не хотела. Я запутался. Мысли в голове запутались. Я увидел машину той модели и того же цвета, что и твоя. Номера, конечно, не помнил. Подумал, что твоя машина должна стоять возле твоего подъезда и пошел к ней. Но к ней вдруг подошел какой-то мужик, похожий на твоего мужа. Я развернулся и вышел из двора. У меня слегка стучало сердце, и было очень холодно. Я надел шапку. Стало теплее, и еще я считал, что так тебе будет труднее узнать меня, если ты случайно посмотришь во двор.

Через минуту я вернулся во двор. Мужик ушел от машины. Но я почему-то зашел не в тот подъезд, напротив которого она стояла, а в другой, второй слева. Двери всех подъездов были открыты нараспашку, будто специально для меня. И в подъездах было пусто. А ведь я так боялся, что двери будут закрыты или меня остановит какая-нибудь бабка-консьержка.

Мысли путались очень сильно, и восприятие мое начало прерываться, сбиваться, вихлять сознанием. Я несколько раз осмотрел блок почтовых ящиков, прежде чем понял, что на них нет номера твоей квартиры. Вышел из подъезда. Мне нужно было отдохнуть, отдышаться. И я пошел по направлению из двора. Когда я находился на полпути от дома до магазина, я остановился. Мои мысли почему-то сосредоточились на магазине. Мне как будто надо было что-то в нем, хотя я точно знал, что мне ничего в нем не нужно. Я встал на тропинке, ведущей к магазинному крыльцу, и секунды две смотрел на вывеску. Мне казалось, что написано было по-русски. Я пытался прочитать и не мог сконцентрироваться. В этот момент ты вышла у меня из-за плеча и пошла к магазину. Я как раз поворачивался к дому, и тебе пришлось чуть-чуть шагнуть в сторону, чтобы обойти висевшую на моем плече сумку. А я посмотрел тебе прямо в лицо. Это было первым, что я увидел, разворачиваясь. Твое лицо. Все произошло именно в ту долю секунды, в какую только и было возможным, чтобы я взглянул тебе в лицо, а ты меня не заметила. Сосредоточенный взгляд женщины, выбежавшей в магазинчик «шаговой доступности», чтобы купить что-то детям к воскресному завтраку. Твой взгляд. Мимо меня. Только мимо. И спустя бесконечно малый, но связывающий меня, как муху в сиропе, промежуток времени, ты оказалась уже спиной ко мне. Шла в магазин. А я смотрел и узнавал каждый шаг, спину, плечи, ноги, даже почему-то одежду, всю тебя. Узнавал так, будто на протяжении всех этих лет мы только и делали, что смотрели друг на друга. И если бы я произнес твое имя, ты бы обернулась на голос. А если бы ты обернулась, я бы, наверное, упал в обморок. А если бы ты обернулась и сказала одно из тех слов, которые писала мне – я бы, наверное, сошел с ума.