Сполохи детства - Степан Калита
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь я понимаю, что она мне льстила. Но тогда ее слова придали мне сил и уверенности в себе. Марина Викторовна была очень опытной женщиной. Во многом опытной интуитивно…
— Ложись на живот, — сказала она. И когда я лег, стала нежно гладить меня по спине. На массаж эти ласки совсем не походили. Она покалывала меня ноготками, легонько царапала, нежно водила по коже ладонями. Затем прошептала: — Перевернись.
Я вновь подчинился. И Марина стала гладить уже мою грудь. Затем рука ее скользнула по животу к брюкам. Она принялась ласкать меня через грубую ткань. Я к тому времени был уже в полной боевой готовности. Попытался приподняться и обнять ее, но она решительно уложила меня обратно. Затем расстегнула брюки. Потащила вниз сатиновые трусы в крупный цветочек. Я закусил губу от стыда и наслаждения. Тут она вдруг опустилась на колени и припала ртом к моему члену. И заглотила его весь, целиком… Приподняв голову, я завороженно наблюдал за ее действиями. Никогда не видел ничего сексуальнее… И почти сразу ощутил волну наслаждения, острую, до судорог. От удовольствия даже свело ноги…
Впоследствии наши встречи стали регулярны, и происходили по почти отработанной программе. Марина Викторовна вела меня в ванную, где, раздев до гола, тщательно мыла. Сначала она намыливала меня всего. Потом бралась за мой возбужденный орган, и доводила меня до совершеннейшего исступления. Потом мы шли с ней в спальню, где она снова занималась со мной оральным сексом. До тела при этом она меня никогда не допускала. На все мои попытки овладеть ею решительно говорила: «Нет» и замыкалась на некоторое время. Потом она готовила, кормила меня ужином, называла «мой мужчина» и, поедая приготовленную «моей женщиной» пищу, я чувствовал себя альфа-самцом.
Иногда, когда дома был Маринин сынишка, мы выходили на черную лестницу, и там, встав на несколько ступенек ниже, она методично проделывала то же, что и в спальне. Иногда мне казалось, что в эти моменты она думает о чем-то постороннем, настолько четко она действовала — как будто выполняла заданную программу. В нашем доме лестница была действительно «черной», ей почти никогда не пользовались, только если ломались оба лифта. И оттого здесь постоянно собирались какие-то сомнительные компании, состоящие сплошь из маргиналов, которым, похоже, негде было переночевать. Здесь они спали, здесь же справляли нужду. Пока Марина делала мне минет на вонючей лестнице, я прислушивался к звукам — не раздадутся ли шаги. От этих ребят всего можно ждать, еще подкрадутся потихоньку и дадут по голове бутылкой — чтобы потом вывернуть карманы.
У меня довольно быстро сформировалась тяжелая форма зависимости от Марины Викторовны. С одной стороны, я был к ней сильно привязан физиологически. С другой, понимал, что наши отношения ненормальны. И узнай о них мои родители, случился бы большой скандал… Так продолжалось год. Может, чуть больше. Может, чуть меньше. Но в конце концов я решил порвать с Мариной. Поводом к этому решению стала моя очередная влюбленность. Влюблялся в те времена я часто и тяжело. Симптомами становились бессонница и сбой сердечного ритма. Благодаря отношениям со взрослой женщиной, теперь я знал, как выглядит любовь и чего я хочу от девочки. Взрослую женщину, считал я, я уже познал. Но при этом осознавал, что привычного времяпровождения «мытье — минет — ужин» мне будет сильно недоставать.
Я приготовился к тяжелому разговору. Но разрыв произошел очень легко. После того, как я поведал, что люблю другую и хочу с ней встречаться, Марина некоторое время молчала, потом вздохнула и сказала:
— Ну, слава богам. Я и сама, честно говоря, думала, что пора это прекратить.
Секунду назад я собирался навсегда порвать с ней. Но слова Марины меня порядком задели.
— А то, что у нас, по-твоему, несерьезно? — выдавил я.
— Глупенький мальчик, — Марина подошла, хотела обнять меня, но я ее оттолкнул. — Конечно, серьезно, — сказала она. — Но ты же сам сказал, что любишь другую.
— Ну и ладно, — буркнул я, бросил в сердцах: — Все кончено. — И направился к входной двери.
Недели три потом я ее совсем не видел. Мои мысли были заняты другими делами. К тому же, потихоньку развивались отношения с ровесницей. Но потом вдруг уловил в общем коридоре Маринин запах — нежный аромат духов и жареной картошки. Тут же нахлынули воспоминания. Некоторое время я выжидал, потом позвонил ей по телефону. Она сказала, что одна, но чтобы я не приходил, не надо… Но я все равно пришел… Она не пустила меня в квартиру.
— Для тебя же так будет лучше. И мне надо найти себе кого-нибудь…
Я был вне себя от горя. Лежал и представлял, как кого-то другого она мылит в душе и кому-то другому делает потом минет. От тоски хотелось выть, меня душила ревность. Я даже думал, что отомщу ей… Но постепенно буря в душе утихла. Не сразу, через долгие месяцы. Не осталось ни обиды, ни любви, ни переживаний. Одни только теплые воспоминания.
Потом жизнь закрутила меня, взяла в оборот, я жил сначала на съемной квартире, скрываясь от бандитов, потом и вовсе махнул за океан. Я нашел ее зачем-то в социальной сети. Выпил, захотелось узнать, как она. Она написала мне в ответ, прислала по моей просьбе фотографию. На фотографии она с сыном и мужем. Мальчик невысокий, с резко очерченным лицом, похожий на отца. Отец рядом. Мне показалось это удивительным, но они снова сошлись с Мариной, спустя годы. В этом было что-то неправильное. Я понял, что у нас с ней теперь есть общая тайна. Тайна наших отношений. Как знать, не сам ли ревнивец довел ее до измены. Так бывает довольно часто. Скелеты пустых подозрений, подкрепленных постоянными оскорблениями, рано или поздно обретают плоть…
Хотел вырезать многое из этой истории жестким резцом цензора, но понял, что без этих подробностей она станет пресной и ненастоящей. А ведь все это на самом деле было.
* * *Иногда мне печально от того, что пишущий эти строки — всего лишь несовершенное биологическое существо. И оттого ни одному моему замыслу не суждено воплотиться в точности таким, каким я его задумал. На меня человека влияют слишком многие факторы, сбивающие руку, что выводит слова: атмосферное давление, магнитное поле Земли, качество вдыхаемого воздуха, некие неведомые примеси в нем, запахи и звуки. И тело мое невольно реагирует на все внешние раздражители, и разум то функционирует в полную силу, а то замедляется под воздействием среды, и организм подчинен поглощаемому мною воздухом и пище, перерабатываемой в не самую правильную энергию — поскольку и пища чаще всего нездоровая. А еще — меня питают самые разные энергии, которыми насыщен окружающий мир, то и дело они трансформируют мое сознание, искажают восприятие. И лишь одно обстоятельство извиняет меня в том, что моя попытка создать идеальный текст всегда обречена на провал — мои читатели такие же биологические существа, подверженные смене ритмов, приливов и отливов настроений, интеллектуальным пикам и иногда — почти безумию, почти умственной неполноценности. Идеал недостижим, его не существует. И для меня всегда вопрос — нужно ли к нему стремиться. Или лучше следовать своей человеческой природе. Быть может, в шершавой, кое-как вылепленной уродливой форме и кроется подлинное совершенство. Но сколько красоты в математической симметрии! И столько же обезличенной бесчеловечности. Эмоцию, это высшее проявление жизни, нельзя выразить математической формулой и точным графиком. Хотя многие пытаются. Наше чувство дрожит на ветру — то становясь сильнее, то полностью угасая.
* * *Отношения с Богом у меня сложные. Наблюдаются колебания шкалы доверия — от скромной надежды до полного отрицания. Со служителями церкви вообще отношения не заладились. Как-то раз я даже ходил к одному, чтобы поговорить. В период полного отчаяния. Когда казалось — не сегодня, завтра — меня убьют, и потому — принимал в день «по полному стакану», чтобы не чувствовать страх и надеяться на Бога. Его наместник на земле сказал, опустив глаза: «Не надо в храм пьяным приходить». И в этих словах было столько гордыни, что я ощутил одно только презрение к нему. Сказал: «А может, это последнее место, куда я могу сейчас прийти…» Но вышел из храма сразу же. Потом заходил в церковь, конечно — свечку поставить. Но православный я довольно неубедительный, по шкале от одного до десяти — на двоечку. Пост не соблюдаю. Милостыню, правда, подаю. Но и то не всегда. А когда вижу, что человек действительно нуждается. Или у меня сложилось такое настроение — подать, пусть и обманщику, с меня не убудет.
А один мой друг, Диня, верит вполне истово. Говорит: «Раньше я разбрасывал камни, теперь пришло время что-нибудь построить». Знаю я, какие камни он разбрасывал… Мне пришлось с ним покататься по стране. Диня ездил в монастырь на полгода — каялся в прошлых грехах. А потом поступил проще — дал много денег на восстановление храма в какой-то рассейской глуши, и сразу успокоился. Решил, что наладил отношения с Богом. Может, Бог и в самом деле за материальное вознаграждение может дать покой человеческой простой душе. Но что-то я сомневаюсь.