Ответы на вопросы православной молодёжи - диакон Андрей Кураев

Церкви же просто остается выбирать лучших учителей для сотрудничества с ними. Это будет совестное, неравнодушное меньшинство. И ради него нужно создать совместный методический центр, где разрабатывались бы новые школьные программы, избавленные от атеистических наслоений и пережитков; создавались бы альтернативные учебники, которые отражали бы русский и православный взгляд на историю мировой культуры, национальную историю, историю языка, литературы.

Если учебник будет добротно написан, если в нем будут корректно расставлены нравственные оценки, то и обычный учитель при всей своей апатии, излагая добротно написанный учебник все же будет нести то самое доброе и светлое. Учебники истории и литературы должны подводить к нравственным выводам, причем делать это настолько аргументированно и интересно, чтобы даже педагог, который давно уже сам потерял различение добра и зла, не смог бы испортить урок.

Проблема в том, что сама Церковь после десятилетий удушения настолько интеллектуально бедна, что мы не можем самостоятельно разработать такие программы. У нас просто нет опыта общения с детьми. Он был в прошлом веке, но дети-то сейчас совершенно другие. И получилось, что интеллигенция сегодня разбита на две части: интеллигенция в пиджаках и интеллигенция в рясах.

А опасность Хэллоуина для детей прекрасно передана песней Высоцкого «О масках»: «Я в хоровод вступаю хохоча, и все-таки мне неспокойно с ними: а вдруг кому-то маска палача понравится — и он ее не снимет».

Кроме того, поинтересуйтесь: какова статистика преступлений, совершаемых в ночь «хэллоуина»? Многие данные свидетельствуют о том, что происходит их значительный рост.

А вот в Пасхальную ночь по данным той же статистики часто не совершается ни одного преступления.

— Во многих западных странах есть понятие «культурообразующая религия». Как Вы считаете, реально ли православию приобрести такой статус в России?

— Православие реально такой статус имеет. Потому что независимо от того, что по этому поводу считает тот или иной депутат или директор школы, православие реально созидало и созидает нашу культуру. Только некоторые люди в силу своей слепоты или политической ангажированности не желают этого видеть. Другой вопрос, как дело обстоит в законодательстве. Здесь церковью прилагаются постоянные усилия, и в результате за последние 10 лет «точка консенсуса» в обществе сместилась ближе к нашим позициям. Начиная от совершенно светского либерального законодательства 90-го года — к закону 97-года, где хотя бы в преамбуле было сказано, что православие является неотъемлемой частью культуры и истории России. Но при этом преамбула не имеет законодательной силы, она просто предваряет закон. И я полагаю, что в ближайшие годы можно будет инициировать новый пересмотр законодательства в этой области, взяв за образец законодательство почти любой европейской страны, будь то Греции или Болгарии, Сербии, Румынии или Германии, Финляндии, Норвегии, Польши. Было бы желательно обеспечить присутствие Церкви в тех частях человеческой жизни, которые находятся под всецелым контролем государства. Чтобы человек не оставался с государством один на один. Речь идет о государственной школе, армии, больницах, интернатах, тюрьмах. Вот в этих областях, где влияние государства огромно, там очень важно присутствие церкви, для того чтобы дать людям нравственный, христианский взгляд на то, что происходит с ними, напомнить, что было в нашей культуре, нашей истории и что в каждом из нас есть великий незнакомец по имени — душа.

— Почему на телевидении так мало православных проповедников?

— В России телевидение — это, пожалуй, самый недемократический институт общества. То есть общество не имеет никакой возможности влиять на то, что там происходит. Это действительно «групповщинка», узкий круг лиц, принимающих решения. Для этих лиц православие в лучшем случае — набор из пустых букв и звуков. В худшем — объект глухого раздражения. В демократической стране, где 70 % считают себя православными, а пять процентов из них действительно таковыми являются, казалось бы естественным учитывать их интересы. Но чиновники, считающие себя демократами, дорвавшись до власти в газетах, на телеканалах, в школах, начинают вести себя совершенно недемократически.

— Как Вы относитесь к награждению нецерковных людей, бизнесменов и политиков церковными орденами?

— Есть притча Христа о неверном управителе, который растранжирил доверенное ему имение. Когда же господин, узнав об этом, призвал расточителя к ответу, домоуправ, понимая, что причиненного ущерба он уже никак не возместит, проявил «смекалку»: созвал должников (не своих, а своего господина) и предложил им переписать долговые расписки в сторону уменьшения суммы их долга. Наверно, в надежде, что, будучи изгнанным со своей работы, он затем вернется к своим новым друзьям, которые отплатят ему добром за то, какое добро он сделал им при уходе со своей должности домоправителя… Как ни странно, Христос похвалил догадливость этого воришки. Притча кончается советом: «приобретайте себе друзей богатством неправедным» (Лк. 16,9).

Как нам применять эту заповедь? У каждого есть не нами созданное богатство, которое дано нам в распоряжение. Это время моей жизни. В принципе, всё, что мне дано Богом, я должен был бы Ему же и вернуть. Но Господь понимает, что этого не будет. И поэтому просит у меня отдать хотя бы десятину, хотя бы эти полдня в воскресенье. И вот я должен бы быть в воскресенье в храме. А я вместо того, чтобы в этот день пойти в церковь, посвятить его Богу, пойду навещу больного друга. В известном смысле, я украл это время у Бога. Но если на Страшном суде возникнет вопрос, как я потратил этот талант, то я отвечу: «Я взял этот талант у Тебя, Господи, но я отдал его своим друзьям. Я не утаил его при себе. Да, я не был в то воскресенье в храме. Но я провел время не перед телевизором. Я был в больнице». Как ни странно, это будет оправданием.

Вот и в случае с орденами Церковь проявляет не-сектантскую «мудрость века сего». Церковные ордена в некотором смысле богатство неправедное. Богатства как такового нет. Любое богатство — это часть и порождение чьей-то «матрицы». Человек и только человек назначает цену всему. Предмет, который для кого-то является венцом мечтаний, может быть совершенно ненужным для другого человека (мне, например, не нужен трехколесный велосипед, а кто-то мечтает о нем со слезами на глазах). Вот и орден — богатство не для всех. Есть люди, равнодушные к таким наградам. Они молятся, служат, помогают не ради значка. Но есть люди, которые эти значки наделяют важным для себя смыслом. Первые, мне кажется, праведнее вторых. Во вторых есть некий «самоцен», гордынька. Они еще ловят свои отражения в других глазах, а, значит, живут в виртуальном мире фантомов. И виртуальность эта не очень-то праведна. Ведь орден значит что-то только в глазах честолюбца.

Мы не в силах переменить всех людей, привить всем «духовную нищету». Что ж — надо принимать людей какие они есть. И если он еще не совершенен, то это не значит, что мы должны чураться сотрудничества с ним.

Здесь другая логика: сначала начать сотрудничество, а потом через контракты и договора подвести человека к вере и духовной жизни. Если жертвователь будут знать, что его копеечка есть в храме, то он и храм будет ценить, будет заходить в него. Сначала — чтобы принести жертву собственному тщеславию. Но потом есть надежда, что он расслышит голос молитвы и Евангелия и начнет сам молиться, а не только позировать и озираться. Он начнет искать и ценить небесную, пока еще незримую награду. Но пока он еще не дорос до этого — что ж, вполне уместно поощрить его первый шаг, дав ему награду уже символическую, но еще видимую.

Награждение орденами людей нецерковных — это своего рода церковная торговля. Изготовление церковных орденов — это как бы свой монетный двор, который чеканит свою валюту. В Иерусалиме, помните, были специальные храмовые деньги, имевшие хождение только внутри храмового двора. Менялы продавали эти деньги прямо в притворе храма. Нечто подобное сегодня с этими орденами. Государства меняют бумажные ассигнации на реальные богатства. Церковь меняет эмалево-жестяные крестики на реальную помощь. Между чиновниками и бизнесменами рождается новая конкуренция — у кого какие церковные награды. Они сами ищут повод их получить — а в итоге от них и через Церковь реальную помощь получают вполне реальные люди. Виртуальное движение честолюбивого помысла позволяет воздвигнуть вполне реальные храмы, накормить вполне реальных семинаристов и монахинь. Вот, может быть, и за ваш молодежный лагерь и за возможность нашей с вами встречи епархия расплатится со спонсором орденом…

Проблему я вижу только в том, что у нас, церковных людей, слишком длинная память. Я же помню, что слово орден имело когда-то совсем иной смысл, чем сегодня. То, что сегодня называется орденом, точнее называть «знак ордена». Орден — это братство, это некий коллектив (вспомним монашеские ордена). А то, что вешается на мундир — это знаки твоей принадлежности к этому братству. Получается, что все, кто носит орден ап. Андрея Первозванного, составляют некое сообщество. И награждение орденским знаком — это мое принятие в некую партию. Так вот, с этой точки зрения сегодня весьма неуютно получать ордена — хоть государственные, хоть церковные. Ибо ты вступаешь в весьма сомнительное сообщество. Сегодня даже сектантов награждают орденами «За заслуги перед Отечеством»! А уж какие только проходимцы не оказывались в числе награжденных церковными орденами! И оккультисты, и воры, и «олигархи»… Но вновь скажу: у Церкви нет своей контрразведки.