Дорога к рабству - Фридрих Август фон Хайек

рабству», не поняли одного из основных утверждений: самое важное изменение, которое происходит в ситуации широкого правительственного контроля, – это изменение психологическое; изменяется человеческий характер. Такое всегда происходит медленно; этот процесс занимает не пару-тройку лет, а, может быть, охватывает одно-два поколения. Важно то, что политические идеалы народа и его отношение к власти являются не только следствием, но и причиной формирования политических институтов, при которых он живет. Помимо прочего, это значит, что даже прочная традиция политических свобод не является панацеей, поскольку опасность как раз в том и заключается, что новые учреждения и новая политика постепенно подрывают и разрушают свободный дух. Разумеется, последствия можно предотвратить, если этот дух сохраняется и народ не только отвергает партию, которая вела его все дальше по опасному пути, но также осознает природу опасности и решительно меняет курс. Пока нет достаточных оснований полагать, что в Англии это уже произошло.

Однако изменения, которые претерпел характер британского народа – не только при правительстве лейбористов, но и на протяжении гораздо более долгого периода, когда он пользовался благодеяниями патерналистского «государства всеобщего благосостояния», – вряд ли можно с чем-то спутать. Эти изменения непросто продемонстрировать, но их легко ощутить, когда живешь в этой стране. В качестве иллюстрации я могу привести несколько примечательных пассажей из социологического обзора проблемы того, как чрезмерное регулирование воздействует на молодежную ментальность. Речь здесь идет о ситуации, которая сложилась до прихода лейбористского правительства, то есть в то время, когда была впервые опубликована «Дорога к рабству»; имеются в виду последствия установлений военного времени, которые лейбористы сделали постоянными:

Прежде всего именно в городе область факультативного сходит на нет. В школе, на работе, в поездках туда и обратно, даже в самом процессе оборудования и снабжения домашнего хозяйства многие виды деятельности, доступные человеку, либо запрещены, либо, напротив, предписаны. Образованы специальные агентства, или гражданские консультации (Citizen’s Advice Bureaus), цель которых – провести озадаченных граждан через лес правил и указать особо настойчивым на те редкие поляны, где частное лицо еще может сделать выбор… [Городской парень] поставлен в такие условия, что он не может пальцем шевельнуть, не вспомнив сначала о предписаниях. Распорядок обычного дня обычного городского юноши показывает, что он тратит огромное количество своего дневного времени, выполняя то, что предписано директивами, в составлении которых он не принимал никакого участия, целей которых он, как правило, не понимает и об уместности которых он не способен судить… Наблюдая за своими родителями, за своими старшими братьями и сестрами, он обнаруживает, что они так же связаны предписаниями, как и он. Он видит, что они настолько привыкли к этому состоянию дел, что очень редко планируют и осуществляют по собственному почину какие-либо новые социальные действия или начинания. Поэтому он не готовится к какому-то будущему, когда ему самому или кому-то другому пригодится способность брать на себя ответственность… [Молодежь] вынуждена сносить так много внешнего и, на ее взгляд, бессмысленного контроля, что начинает искать выход в настолько полном отсутствии дисциплины, насколько они только могут себе это позволить[9].

Нужно ли считать слишком пессимистичным опасение, что поколение, выросшее в таких условиях, вряд ли сбросит привычные оковы? И разве это описание не подтверждает полностью предсказание Токвиля о новом виде рабства, когда,

после того как все граждане поочередно пройдут через крепкие объятия правителя и он вылепит из них то, что ему необходимо, он простирает свои могучие длани на общество в целом. Он покрывает его сетью мелких, витиеватых, единообразных законов, которые мешают наиболее оригинальным умам и крепким душам вознестись над толпой. Он не сокрушает волю людей, но размягчает ее, сгибает и направляет; он редко побуждает к действию, но постоянно сопротивляется тому, чтобы кто-то действовал по своей инициативе; он ничего не разрушает, но препятствует рождению нового; он не тиранит, но мешает, подавляет, нервирует, гасит, оглупляет и превращает в конце концов весь народ в стадо пугливых и трудолюбивых животных, пастырем которых выступает правительство. Я всегда был уверен, что подобная форма рабства, тихая, размеренная и мирная, картину которой я только что изобразил, могла бы сочетаться, хоть это и трудно себе представить, с некоторыми внешними атрибутами свободы и что она вполне может установиться даже в тени народной свободы[10].

Токвиль не сказал, однако, о том, как долго власть будет оставаться в руках благонамеренных деспотов, если любая бандитская группировка сможет без труда навсегда остаться у власти, презрев все традиционные приличия политической жизни.

Может быть, мне также имеет смысл напомнить читателям, что я никогда не обвинял социалистические партии в преднамеренном стремлении построить тоталитарный режим и даже не подозревал лидеров старых социалистических движений в таких наклонностях. Мысль, которую я излагал в своей книге и в правоте которой меня еще больше укрепил опыт Британии, заключается в том, что непредвиденные, но неизбежные последствия социалистического планирования создают состояние дел, при котором, если мы будем продолжать эту политику, тоталитарные силы непременно возьмут верх. Я прямо говорю, что «социализм можно осуществить на практике только с помощью методов, отвергаемых большинством социалистов», а затем добавляю, что пользоваться этими методами «старым социалистическим партиям не хватало безжалостности, необходимой для практического решения поставленных ими задач», и что «им мешали их демократические идеалы». Боюсь, после правления лейбористов возникло впечатление, что британские социалисты отказываются от этих демократических идеалов с еще большей легкостью, чем за четверть века до того делали их сотоварищи – немецкие социалисты. Действительно, немецкие социал-демократы в 1920-е годы при аналогичных и даже более тяжелых экономических условиях ни разу не подошли к тоталитарному планированию так же близко, как правительство британских лейбористов.

Поскольку я не могу подробно рассмотреть здесь последствия этой политики, я процитирую обобщающие суждения других наблюдателей, которых труднее заподозрить в предвзятости их мнений. Самая убийственная критика прозвучала, что характерно, из уст бывших членов лейбористской партии. Так, г-н Айвор Томас в своей книге, призванной, очевидно, объяснить, почему он покинул ряды партии, приходит к выводу, что «с точки зрения фундаментальных человеческих свобод коммунизм, социализм и национал-социализм мало чем разнятся друг от друга. Все они являются примерами коллективистского или тоталитарного государства… По своей сути настоящий социализм – то же самое, что коммунизм и мало чем отличается от фашизма»[11].

Причины серьезного роста административного произвола и последующего разрушения правозаконности – заботливо построенного основания британских свобод – обсуждаются в 6-й главе. Этот процесс начался, разумеется, задолго до прихода к власти последнего правительства лейбористов и обострился во время войны.