Как пережить экономический кризис. Уроки Великой депрессии. - Анатолий Уткин

Существуют четыре основных объяснения Великого кризиса.

Первое: монетаристское объяснение австрийской экономической школы (а также Милтона Фридмана), указывающее на неумелое руководство циркуляцией денег министерством финансов, на убывающий запас золота, на котором держалась вся система экономики. Неумение государства справиться с повсеместным крахом банков привело к массовой панике.

Второе объяснение исходит из кейнсианской теории: падение покупательной способности в связи с перепроизводством, вызванным излишним инвестированием денег в экономику, лишило покупателей доверия к системе. Версальский мир создал ситуацию, когда Европа для домощи Америке должна брать деньги у побежденной Германии, которая озлоблялась и сопротивлялась этим кабальным условиям. Паника и дефляция произвели кризис. Выход — в преодолевающих дефицит денег у покупателей федеральных вливаниях в банки.

Третье объяснение исходит из марксистской критики капитализма, разбалансировавшего общество, создавшего полюса богатства и бедности, аккумуляцию капитала и обращение к девальвации. Маркс считал все это неизбежным в капиталистической системе.

Четвертое. Ряд исследователей пытался понять, был ли феномен 1929 года биржевым «пузырем», опираясь на так называемый балансовый эффект богатства, открытый Тобином, согласно которому стоимость активов влияет на совокупный спрос. Если в 1929 году надувался «пузырь», то он должен был неизбежно исказить соотношение потребления и инвестиций. Рост стоимости акций должен был отразиться на величине гарантий и залогов, что позволяло фирмам привлекать больше займов. Результатом «пузыря» становится переинвестирование — вложение в проекты, в действительности не имеющие положительной внутренней нормы прибыли.

Признанные экономисты Милтон Фридман и Анна Шварц считают, что в кризисе доверия виновата Федеральная резервная система США, которая не пришла вовремя на помощь банкам и запустила волны банкротств. По их мнению, причиной сжатия денежной массы стала не ловушка ликвидности, а неумелые и недостаточно эффективные управляющие действия. Меры по расширению кредитования банков, аналогичные принятым с 1932 году, могли быть приняты и раньше — в 1930-м или 1931 году.

Известный исследователь краха 1929 года Кристина Ромер возглавила группу экономических советников при президенте Бараке Обаме. Она считает, что в 1929 году имел место избыточный уровень потребления и инвестиций. Биржевой крах подтолкнул рецессию, резко уменьшая потребление и инвестиции.

Нынешний глава Федеральной резервной системы Бен Бернанке придерживается теории экономиста Ирвинга Фишера, который считает причиной Великого кризиса излишние долговые обязательства банков и резкую дефляцию. Этому сопуствует:

— ликвидация долгов и отчаянные распродажи;

— исчезновение денежных запасов по мере выплаты банками вкладов инвесторов;

— крушение бизнес-структур, вызывающее банкротства;

— понижение учетной ставки;

— понижение доходов;

— сокращение производства, торговли и занятости;

— потеря доверия и всеобщий пессимизм;

— дефляция.

А бывший в период кризиса и выхода из него (1934–1948) главой Федеральной резервной системы Маринер Экклз пишет в своих мемуарах «Определяя границы»: «Массовому производству должно соответствовать массовое потребление, что оптимизирует распределение богатства в обществе — не существующего богатства, а производимого в данное время. Покупательная способность должна равняться товарам и услугам, предлагаемым нации экономической машиной» [11].

В 1920-е годы банки на каждый вложанный доллар давали взаймы 9 долларов. Потрясенные безудержным движением вниз, неспособные поверить внеобратимый крах, бизнес нации и финансовые лидеры попытались остановить волну кризиса своей верой в то, что с Америкой необратимое несчастье произойти не может. Кто-то еще верил в неуязвимость Америки. Главными объяснениями стали: структурная слабость американской экономики и ряд специфических негативных явлений — поразительная слабость банков, промышленное перепроизводство.

Томас Ламонт, Ричард Уитни — вице-президент финансовой биржи, Джон Рокфеллер-старший и окружающий их мир бизнесменов публиковали бодрые анализы, не имеющие никакого отношения к рухнувшему миру. Министр финансов Эндрю Меллон бросил престиж своего имени и репутации на весы гипотезы о скором прекращении кризиса. Президент Гувер настаивал, что «в фундаментальном смысле бизнес нашей страны, то есть производство и распределение, расположены на здравой и процветающей базе». День ото дня подобные заявления, звучали из самых высоких офисов.

Президент Национальной ассоциации производителей Джон Эджертон заявил: «Я никогда не платил своим людям на основе того, что им нужно. Я плачу за эффективность. Лично я предпочитаю всякой социальной добродетели свои вклады в церковь». Но церковную благотворительность никак нельзя было назвать «достаточной»: церковная помощь к 1932 году составляла только 6 процентов необходимой. 30 миллионов страждущих могли положиться только на социальную поддержку государства.

Сегодня большинство экономистов полагает, что главной ошибкой правительства Гувера было долгое сдерживание Федеральной резервной системы от расширения денежного предложения, в то время как банковская паника и миллиарды потерянных вкладов привели к резкому сжатию денежной массы. Бездействие Федеральной резервной системы превратило первоначальный спад в длительную депрессию.

Но, в сущности, можно прийти к более глубокому выводу: отлаженно действующий механизм капиталистической системы способен к сбоям, предвидеть и объяснить которые невозможно полностью, ибо возникает большая неопределенность, похожая на приближение и последствия урагана.

Первые меры государства

Только в феврале 1932 года Америка увидела первую реакцию правительства на кризис Федеральной резервной системы: она понизила учетную ставку с 6 до 4 процентов. Гувер и его окружение пытались расширить денежное предложение, выходя на рынок с крупной закупкой ликвидности казначейства. Этим и ограничивались первые меры воздействия администрации Гувера на процесс, остановивший эру просперити. Последующие два года характерны упорным бездействием, ожиданием возврата экономического цикла к фазе подъема. Федеральная резервная система знала, как сокращается производство, но практически не выпускала новых денег. Обладавший большим престижем министр финансов Эндрю Меллон полагал, что казначейство обязано предоставить рынку самому восстановить необходимую коррекцию цен и внутренних пропорций.

Меллон говорил президенту Гуверу, что шоковая терапия будет лучшим ответом на кризис: «Ликвидируйте рабочую силу, ликвидируйте запасы, ликвидируйте фермеров, запретите продажу крупных земельных участков… Это устранит гниль в системе. Высокая стоимость жизни немедленно станет ниже. Люди будут работать более упорно, в их жизни будет господствовать мораль. Произойдет автоматическое приспособление цен, умелые бизнесмены сменят глупых неудачников» [12].

Практически все вступившие в кризис страны обратились к протекционизму. Британия, Франция и Германия начали создавать макрорынки в пределах собственных колониальных империй и зон влияния. Британия мобилизовала свою гигантскую империю, французское правительство создало Французский союз, Германия пыталась реализовывать идею «Миттель-ойропы». В США это сказалось в принятии 17 июня 1930 года закона Смита—Хоули, прикрывшего высоким тарифом американскую экономику: была установлена сорокапроцентная пошлина на импорт. Строго говоря, этот закон добавил горючего материала в костер мирового кризиса, так как все страны стали выбираться из кризиса, прикрывая собственную промышленность, идя к изоляционизму, делая мировой рынок бессмысленным понятием. В результате американский экспорт уменьшился с 5,2 млрд долл. в 1929 году до 1,7 млрд долл. в 1933-м. Многие историки и экономисты именно этим уходом «в свою скорлупу» объясняют легкость прихода к власти крайне правых и ожесточения, доведшего до Второй мировой войны. Влиятельны и критики значимости изоляционизма: импорт США составлял только 6 процентов американского ВНП, а в Европу американские компании не инвестировали и до начала кризиса.

На фоне небольшого расширения денежной массы (с 6,05 млрд долл. в 1929 году до 7,02 млрд долл. в 1933-м) денежная масса резко упала — с 26,6 млрд до 19,9 млрд долл. Волны банковских банкротств подорвали доверие людей к финансовым институтам, сбережения лихорадочно изымались с депозитов и переводились в наличную форму. Выжившие банки, в свою очередь, избегали выдачи новых кредитов, предпочитая хранить деньги в максимально ликвидной форме. Кредитная эмиссия банков была парализована. Желание и банков, и населения держать деньги в наличном виде резко усилило рецессию.