Жил да был "дед" - Павел Кренев

Когда дочь подросла и пошли первые мальчики, мать забеспокоилась еще больше:

— Как будущая женщина ты должна знать, что мужчины — большие эгоисты и не терпят чересчур разумных женщин. Тут должка быть четкая дозировка. Когда он открывает рот, ты должна превращаться в беспросветную дуру, тогда счастье семьи обеспечено, спокойствие и свобода тоже…

Приходил из моря отец Инны — капитан первого ранга Злотников — и иногда пытался внести свои поправки в процесс воспитания дочери, кричал на мать, скандалил даже:

— Я командую крейсером и знаю, что такое коллектив! Ты же растишь эгоистку!

— Я воспитываю будущую женщину, — уточняла жена.

Отец пытался найти порой поддержку у самой Инны, но не находил и от этого злился еще больше. Перед отставкой он начал опускаться (так решила про себя Инна): чаще и чаще ругался с матерью, путался с какими-то женщинами… Потом, уже на пенсии, уехал в деревню и почти не показывался в городе. Мать сказала по этому поводу:

— Ну и хорошо. Зачем он нам теперь?..

Действительно хорошо. Отца Инна в последнее время не любила за его мрачность, и постоянные поиски какой-то житейской правды. Смешно. Это в пятьдесят-то с лишним лет. Даже она знала, что такой правды вовсе не существует.

Настоящее беспокойство матери Инна доставила, когда влюбилась в студента-выпускника Лесотехнического института Сережу Назарова. Теперь без улыбки этого не вспомнишь, но тогда Инна худела и не спала по ночам, были излияния, вздохи до утра в белые ночи, стихи, поцелуи… В тот период мать, очень взволнованная, нервничая, прочитала дочери несколько неплохо подготовленных нравоучений, которые Инна усвоила и отложила кирпичиками в фундамент своего характера. Мать говорила, что женщин губит их чувствительность, которая превалирует над разумом, что только та женщина может в подлинном смысле стать счастливой, которая победит и сломает это в себе.

— Кто он сейчас? — устало спрашивала мать Инну и сама отвечала — Студент. Кто он в недалеком будущем? Выпускник Лесотехнического института — работник леса. Куда тебе придется поехать с ним! В лес! Перспектива, нечего сказать! — Мать только качала головой и куталась в плед. — Моя дочь, блестящий талант, и будет жить в лесу!

Как кстати повстречался тогда Славка! Смешной, напористый, наивный… Инна помнила его неловкие приступы к ней на танцах. Такой невзрачный, а тоже… Но в эту весну он просто покорил ее своей неуклюжей, но милой привязанностью, открытой влюбленностью, явной слепотой и неотесанностью в понимании женской психологии. И никакой игры, все откровенно, всерьез. Ради любопытства погуляла с ним, поговорила. Впрочем, с ним и говорить-то особо было не о чем. Все у него сводилось к учебе в мореходке, к рассказам об однокурсниках (вот уж интересная тема!), даже к разговорам о каких-то маховиках, поршнях, прокладках… Умора! Хотела уже послать своего кавалера подальше, чтобы знал свое место, но опять вмешалась мать. Ах, умница мать! Ах, провидица!

— Инночка! Доченька! — охала она, блистая восхищенными глазами. — Это ведь то, что нужно! Это наш с тобой идеал, как ты не понимаешь! И неприхотлив, и незамысловат, и работящ, мне кажется. Такие мужчины в чувствах постоянны, таких упускать нельзя. А смотрит-то, ой, батюшки, смотрит-то на тебя как! Скажи — в окно прыгнуть, ведь прыгнет!

Она обманывала Славку безбожно, конечно, ставя тем самым мать в неловкое положение. Часто приходил Славик к ним по вечерам, и мать, всплескивая руками, охала:

— Как же ты, Славик, с Инночкой-то разминулся? Только что ушла. Ждала тебя, ждала! Но девочки заторопили — день рождения у кого-то опять. Ах, у нее столько подруг!..

Потом она разогревала чай и, умиленно восклицая, слушала Славкины серьезные разговоры о море, о друзьях, о прокладках и маховиках… И Славка приходил к ним еще и еще раз… Молодчина мать! Все тогда правильно поняла и взвесила, не дала уйти Славке…

Со студентом все получилось как-то само собой. Закончил он институт и уехал в свой лес, а у Инны вдруг отпала охота ему писать. Остался Славка и постоянные материнские увещевания: «Это тот самый!» Да Инна и сама уже понимала, что Славка — ее будущий муж, надежный и безотказный, как главный судовой двигатель…

Потом была свадьба.

Со Славкиными родителями у Инны отношения не сложились с самого начала. В чем причина — она не вникала. Да и наплевать! Теперь он принадлежит ей, со всеми его заграничными походами, зарплатой, даже двигателями или там моторами… Славка этому и не противился. Он всей душой рвался из моря к любимой жене, появившейся вскоре дочурке.

А потом появилось все, что можно именовать достатком: и квартира, и машина, и пианино, на котором тренькает Ксения. И все это благодаря материнской прозорливости. Как бы путалась и спотыкалась Инна в житейских джунглях, если бы мать с детства не стала ее проводником.

Глава шестая

Хроника тоски

Над Двиной, как всегда, крики пароходных гудков, лязг портовых кранов, гомон чаек. С того берега, с Кегострова, доносится надрывный гул маленького местного аэродромика.

Ветер, прохладный и ершистый, порывами шерстит и лохматит воду реки, образуя на ее немного тусклой сини темные шершавые заплаты, словно пытается по-своему перекроить и направить плавное, ровное водное течение. Не получается ничего у ветра, и он от этого свирепеет, набрасывает порывы на берег, раскачивает деревья, гоняет и крутит по закоулку первые опавшие листья. Среди листьев попадаются совсем зеленые, и Славка думает: «А как же эти-то оторвались от деревьев?» А потом понимает, что эти, упавшие, оказались самыми слабыми из всех, не выдержали ветра и вот теперь на земле, среди старых погибших листьев и уличного мусора.

Над Славкиной скамейкой стоит на невысоком постаменте Петр Великий и смотрит пристально на чаек и на Двину. Ветер дует прямо ему в лицо, но Петр привык к ветрам еще во время своей жизни и сейчас глядит открыто, не мигая, не отворачивая взор. Ноги его царственно расставлены, рука со шпагой чуть откинута назад. Фотографию именно этого Петра Славка видал во многих портах мира.

Фотографии, фотографии… Событий последних дней он не помнит. В памяти остались какие-то обрывки, лица, вспышки, фотографии. Они выплывают в сознании тяжело, громоздко, неохотно, как киты на поверхность, где их ждут китобои.

…Друзья. После той «встречи» с семьей он пошел к друзьям детства. Собралась почти вся неразлучная в прошлом компания, надежная, верная. Приятели радовались за Славкины успехи и ругали на чем свет стоит, что «оторвался от коллектива» и их «на бабу променял». Славка с этим соглашался, кивал и клялся страшными клятвами, что «теперь все! теперь с каждым заходом сюда, к вам!..» и пил, и сердце давила неотвязная тоска…

…Свадьба. Барабан кувалдой колотит по перепонкам, музыка, как загнанная тяжелая птица, мечется по стенам ресторана. Вихлястый солист на низенькой эстраде выкрикивает в полупроглоченный микрофон какой-то импортированный шлягер. Петь ему, наверно, страшно тяжело, и он страдальчески пучит глаза и гнется, как под непосильной ношей. Под стенания заполнившей все музыки ритмично колышется свадьба! Танцуют все. Славка сидит за столом, равнодушно уставившись на толпу. Перед ним изгибается усатый мальчишка и подпрыгивает так, словно на каблуках его электроды, а по полу пропущен ток. Мальчишка воздевает руки к небу и только что не умирает… Чего он так мучается? Сел бы и пил себе спокойно. Но усатый все подпрыгивает и таращится на потолок. А вон и невеста-красавица… Длинное с блестками платье, на голове почему-то не фата, а листики! Тоже поблескивают. Невеста уткнула руки в бока, семенит длинными ногами и смеется. Вокруг же по кольцу вприсядку вьюном ходит жених и закидывает на затылок ладони, то одну, то другую…

— Прыгай, прыгай, — бормочет Славка, усмехаясь, — все равно одним кончится.

Чем таким одним, он не знает, но думает об этом с нехорошим ехидством и даже злостью. Чья это свадьба? Как он здесь оказался?

…Родители. К ним идти не хотелось. Но ведь надо с кем-то обсудить происшедшее, высказать наболевшее за последние дни. Вот он и дома и… пожалел, что пришел. Мать сразу стала плакать и причитать: «Я так и звала… Все так и вышло… Я была к этому готова давно…» Ну, коли готова была, так чего лить слезы? Отец отнесся к происшедшему более сдержанно, но тоже бурчал:

— Говорил я тебе, вляпаешься с этой вертихвосткой.

Славка в ответ на это злился и хамил, хотя сам понимал, что смешно тут хорохориться. Если бы сплетни были, а то сам… Мать уже решила для себя, что вопрос о дальнейшем Славкином супружестве вовсе и не стоит. Для него переносить это было мучительно.

— А как же быть с Ксенией? — спрашивал отец (он ее боготворил).

Подобного Славка не хотел и не мог слышать. Хлопнул дверью.