DARKER: Рассказы (2011-2015) - Джозеф Д’Лейси

Через некоторое время, пробираясь по низкой пещере, мы обогнули внезапно возникший поворот и наконец-то вышли к склепам, принадлежавшим, очевидно, благородной семье, поскольку были они весьма просторны, и каждый содержал лишь один саркофаг.

— Здесь покоятся мои предки и мои родители, — объявил Томерон.

Мы достигли дальнего предела пещеры и остановились перед глухой стеной. Рядом с ней находился последний склеп, в котором стоял открытым пустой саркофаг. Он был выкован из лучшей бронзы и богато украшен резьбой.

Томерон остановился перед склепом и повернулся ко мне. В мерцании неверного света я увидел странную и необъяснимую перемену в его чертах.

— Я должен просить тебя на время уйти, — сказал он низким, исполненным печали голосом. — Позже можешь вернуться.

Удивленный и озадаченный, я повиновался этой просьбе и медленно отошел на несколько шагов вглубь прохода. Затем я вернулся на место, где оставил Томерона. Мое удивление возросло, когда обнаружилось, что он потушил свой факел и бросил его на пороге последнего склепа. И самого Томерона нигде не было видно.

Войдя в склеп — единственное место, где мой спутник мог бы спрятаться — я искал его, но комната оказалась пустой. По крайней мере, я полагал ее пустой, пока не посмотрел вновь на покрытый богатой резьбой саркофаг и увидел, что он теперь занят, поскольку внутри лежал труп, покрытый саваном, каких не ткали в Птолемидесе вот уже многие столетия.

Я приблизился к саркофагу, и уставился в лицо трупа, и увидел пугающее и странное подобие лица Томерона, только раздутое и отмеченное восковой печатью смерти, фиолетовыми тенями разложения. И, вглядываясь снова и снова, я видел, что это и в самом деле Томерон.

Я хотел было вскричать от страха, но губы мои парализовало и будто заморозило, и я мог лишь шептать имя Томерона. Но стоило тому прозвучать, губы трупа, казалось, раздвинулись, пропуская кончик языка. И мне подумалось, что кончик дрожит, как будто Томерон собирается заговорить и ответить мне. Однако, взглянув повнимательней, увидел, что дрожь была просто шевелением червей, которые копошились, стремясь оттеснить друг друга от языка Томерона.

Перевод Александра Миниса

Роберт Говард

«Проклятие золотого черепа»

Ротат Лунного Камня умирал…

Его предал ученик — король Лемурии, и нанес последний удар варвар из Атлантиды по имени Кулл.

Прошло много тысячелетий, материк Лемурия опустился на дно океана, а его высочайшие горы стали островами. На небольшом острове и был найден золотой череп…

Раритетный, малоизвестный рассказ Роберта Ирвина Говарда из цикла «Кулл».

DARKER. № 2 июнь 2011

ROBERT E. HOWARD, «THE CURSE OF THE GOLDEN SKULL», 1967

Ротат из Лемурии умирал. Кровь прекращала струиться из глубокой раны, нанесенной мечом под сердце, но пульс в висках звучал подобно литаврам.

Ротат лежал на мраморном полу. Гранитные колонны возвышались вокруг, и серебряный идол вглядывался рубиновыми глазами в человека, распростершегося у его подножия. Базы колонн были изрезаны ликами необычных монстров; над храмом звучал неясный шепот. Деревья, окружавшие и скрывавшие это таинственное святилище, простирали свои длинные качающиеся ветви, причудливые листья на которых трепетали и шелестели на ветру. Время от времени большие черные розы сбрасывали свои темные лепестки.

Ротат лежал, умирая и с последними вздохами проклиная своих убийц — вероломного короля, предавшего его, и вождя варваров Кулла из Атлантиды, который нанес смертельный удар.

Странные нечеловеческие глаза Ротата — служителя безымянных богов, умирающего в безвестном храме на зеленой вершине высочайшей горы Лемурии, — горели ужасным холодным огнем. Приветствия поклонников, рев серебряных труб, шепот под сенью великих таинственных храмов, где громадные крылья сметали незримое — затем интриги, нападение захватчиков — смерть!

Ротат проклял короля Лемурии — короля, которого обучил страшным древним тайнам и забытым кощунствам. Дурак — он открыл свою силу слабаку, который, зная о его страхах, попросил помощи иностранных королей.

Как странно, что он, Ротат Лунного Камня и Асфодели, маг и чародей, задыхался на мраморном полу — жертва самой материальной из всех угроз: острого клинка в мускулистой руке.

Ротат проклял ограничения плоти. Он чувствовал, что рассудок покидает его, и проклял всех людей всех миров. Он проклял их именами Хотата и Хелгора, Ра, и Ка, и Валки.

Он проклял всех людей, живущих и умерших, и все нерожденные поколения на миллион веков вперед именами Врамма, и Джаггта-нога, и Камма, и Култас. Он проклял человечество храмом Черных Богов, путями Змеиных, когтями Повелителей Обезьян и железными переплетами книг Шама Гората.

Он проклял добродушие, и добродетель, и свет, называя имена богов, забытых даже жрецами Лемурии. Он молился темным чудовищным призракам древних миров и черным солнцам, что вечно скрываются по ту сторону звезд.

Он почувствовал, как тени собираются вокруг, и заговорил быстрее. И когда сомкнулось вокруг него вечное кольцо, ощутил тигриные когти демонов, что дожидались его пришествия. Он видел их иссиня-черные тела и большие красные пещеры их глаз. Позади парили белые тени тех, кто умер на его алтарях в ужасных мучениях. Их бесконечная масса плыла подобно туману в лунном свете, и большие светящиеся глаза останавливались на нем в обвинении.

Ротат испугался, его проклятия становились громче, его богохульства делались все более ужасными. В дикой ярости он возложил проклятие на собственные кости, чтобы те могли приносить смерть и ужас сынам человеческим. Но когда он произнес заклинание, понял, что могут пройти года и эпохи, а его кости обратятся в пыль в этом забытом храме до того, как чьи-нибудь шаги потревожат здесь тишину. Он собрал свои быстро уходящие силы для единственного заклинания ужасного бытия, для последнего магического акта. Он произнес леденящую кровь формулу, назвав страшное имя.

И снова почувствовал, как могущественные стихийные силы пришли в движение. Он ощутил свои кости, становящиеся твердыми и хрупкими. Холод стал сильнее, чем окутывающая его земная прохлада, и он утих. Шелестели листья и смеялись холодные драгоценные глаза серебряного бога.

Года растянулись в столетия, столетия стали эпохами. Зеленые океаны поднялись и запечатлели в изумруде эпическую поэму, чей ритм был ужасен. Опрокинулись троны и навсегда затихли серебряные трубы. Человеческие расы рассеялись как дым, унесенный ветром в конце лета. Землю поглотили бурные нефритово-зеленые моря, и все горы погрузились в воду, даже величайшая вершина Лемурии.

Человек оттолкнул в сторону лиану и огляделся. Окладистая борода скрывала его лицо, а топь — его сапоги. Над ним и вокруг нависали густые тропические джунгли в безветрии и экзотической задумчивости. Пылали и благоухали вокруг орхидеи.

В его больших глазах застыло удивление. Он глядел меж разрушенных гранитных колонн на крошево мраморного пола. Лианы вились толстым слоем среди колонн, как зеленые змеи, и прокладывали свой извилистый путь по полу. Необычный идол, упавший вдали от разрушенного пьедестала, лежал на полу и смотрел красными немигающими глазами. Человек обратил внимание на форму этого предмета, и его передернуло. Он неверяще бросил взгляд на другую вещь, лежащую на мраморе, и пожал плечами.

Он ступил в храм. Осмотрел резьбу на базах угрюмых колонн, удивляясь их жуткому и неясному виду. Аромат орхидей висел надо всем подобно плотному туману.

Маленький бурно заросший болотистый остров был когда-то вершиной великой горы, размышлял человек. Он задавался вопросом, какие странные люди соорудили этот храм — и оставили ту чудовищную вещь, что лежала перед упавшим идолом. Человек думал о славе, к которой могут привести его путешествия, — о рукоплесканиях больших университетов и влиятельных научных обществ.

Он наклонился над скелетом на полу, отмечая нечеловечески длинные пальцы костей, жуткую форму ног, глубокие пещерообразные глазницы, выпирающую лобную кость, общий вид большого куполообразного черепа, так ужасно отличающегося от человеческих, которые он знал.

Какой давно умерший мастер придал форму этому предмету с таким невероятным умением? Он наклонился, отмечая шаровидные суставы, тонкие углубления на плоских поверхностях, где прикреплялись мускулы. И вздрогнул, когда невероятная истина открылась ему.

Это не было произведением человеческого искусства — этот скелет некогда был во плоти, и ходил, и говорил, и жил. Это невозможно для костей из чистого золота, говорил человеку его помутившийся разум.

Орхидеи качались под сенью деревьев. Храм лежал в пурпурных и черных тенях. Человек склонялся над костями и удивлялся. Как мог он знать о магии древнего мира, достаточно могущественной для того, чтобы бессмертная ненависть создала вещество, не восприимчивое к бегу Времени?