Не родись болтливой - Наталья Александрова

Как бы там ни было, а сначала нужно привести в порядок свой туалет, а то юбка может упасть прямо тут. Ноги мои не стыдно показать, но, боюсь, окружающие неправильно поймут.

– Конечно, конечно, – рассеянно пробормотала я, – а сейчас мне надо выйти. И потом, нельзя так сразу, побудем еще немного, а то Валентина обидится.

Он с неохотой отпустил меня, мелкими шагами я бросилась в коридор, хотела было зайти в ванную, но мне нужна была булавка, а лучше иголка с ниткой, чтобы зашить эту чертову юбку наглухо. Валентины, как назло, нигде не было видно, я наугад ткнулась в одну из дверей этого огромного коридора и оказалась в спальне. Комната, как и гостиная, была очень большая. В углу горел торшер. Ого, как шикарно! Валентина умеет жить, этого у нее не отнимешь. Шелковые обои, кровать удивительных размеров, трехспальная, что ли, стоит в алькове, а над ней балдахин под цвет обоев. На полу ковер с таким длинным ворсом, что я чуть не упала на своих каблуках. По такому ковру надо ходить босиком или в тапочках с розовыми помпонами, как у куклы наследника Тутти.

Шкаф, комод, всякие пуфики, банкетки, – где у нее могут быть булавки? Неудобно рыться в чужих вещах. Я наугад выдвинула один из ящиков туалетного столика – какие-то бумажки, квитанции, в другом была косметика.

Может, в тумбочке возле кровати?

Я подошла к кровати, и тут послышался голос Валентины. Я обрадовалась и только было хотела ее окликнуть, но голос, а главное, слова вошедшего с ней мужчины заставили меня отступить глубже в альков и прикрыться занавеской.

– Слишком уж ты спешишь, – недовольно говорил Вадим, это был он, – все тебе надо сразу, я же не машина.

– А ты не тяни резину! – нетерпеливо частила Валентина. – Не для развлечения сюда пришел. Как там дела?

– Да все в порядке! – В голосе Вадима появились самодовольные нотки. – Сейчас поедем ко мне. Ты не ревнуешь? – Он засмеялся, а Валентина фыркнула.

– Ты не очень-то расслабляйся, помни о деле.

– По-моему, это все же не совсем то, что нужно, – как-то неуверенно проговорил он.

– Что? Жалко ее стало? Я так и знала, увидел смазливенькую мордашку и ножки и уже сразу раскис! Вечно вы, мужчины, смешивайте дело с развлечением!

– Да ладно тебе…

– В общем, так. Я не для того ее тебе нашла, чтобы ты запорол окончание дела. Живо возьми себя в руки и продолжай!

Ответом ей было угрюмое молчание. Валентина почувствовала, что оно угрюмое, и я тоже. Я думала, что Валентина сейчас заорет: «Что? Бунт на корабле?» – но она сменила тактику.

– Вадик, дорогой, все будет хорошо, осталось совсем немного.

– Устал я что-то, – пожаловался он.

– Соберись. Ты куда ее, на дачу?

– Нет, на Некрасова, шесть, так ближе.

– Сейчас не время отступать, надо закончить начатое. Ты же знаешь, такие условия. Это последнее усилие, иди, дорогой, все это ради нас.

Во время возникшей паузы я осторожно выглянула из-за занавески. Если и были у меня сомнения, когда я слушала их разговор, то сейчас они рассеялись. Эти двое целовались, причем ни о каких родственных чувствах там не могло быть и речи. Они целовались страстно, как любовники.

Выскочить из-за занавески и устроить скандал мне помешала моя женская гордость и опять-таки бабушкино воспитание, но бушевавшим во мне огнем можно было спалить не один колхозный амбар. Вот это да! Что называется, бог уберег. Вот что бывает с теми, кто собирается в первый же вечер ехать домой к незнакомому мужчине, зная о нем только то, что пиджак на его фигуре сидит превосходно.

«Это неправда, – одернула я саму себя, – я бы не поехала к нему, хотя вся эта обстановка способствовала. Но не в моих правилах укладываться в постель в первый же вечер, это опять-таки бабушкино воспитание!»

Эти двое наконец оторвались друг от друга и ушли. Я выскочила из-за занавески и заметалась по спальне в полном смятении. Что они говорили обо мне? Со мной связано какое-то дело. Ясно, что Вадим Валентине никакой не брат, а любовник. Зачем же она привела его в дом и заставила ухаживать за мной? Чтобы отвести глаза собственному мужу? Но зачем вообще тащить любовника в дом? Наставляла бы рога мужу где-нибудь на стороне, а я‑то тут при чем?

Ни на один из вопросов у меня не было ответа, и я решила взять себя в руки, сохранить лицо и незаметно убраться отсюда подобру-поздорову. Теперь буду помнить, что я одинокая работающая женщина с ребенком, красивая жизнь не для меня. Но сначала надо заколоть чем-нибудь юбку, а то вон уже сползает. Я открыла ящик тумбочки, он был весь завален бижутерией. Бижутерия сейчас дорогая, но это все же не драгоценности. Драгоценности, я думаю, Валентина хранит в другом месте. Перебрав всю эту кучу барахла, я увидела брошку, круглую стекляшку в виде паучка. Зеленое стекло, глазки в виде черных бусинок, а проволочные лапки торчат в разные стороны. Дешевка, детская игрушка, такая могла бы заинтересовать мою Аську, зачем Валентина ее хранит? Впрочем, не важно. Эта зараза не обеднеет, если я возьму грошовую брошку.

Использовав паучка вместо булавки, я кое-как заколола юбку, причесала волосы и тихонько выскользнула из комнаты. В коридоре никого не было, но из прихожей слышались голоса, Валентина спрашивала: «Куда она подевалась?» Я не могла сейчас встретиться с Валентиной, она бы все поняла по моему лицу, поэтому я толкнулась в одну из дверей, дверь поддалась, я шагнула внутрь – и оказалась в совершенно другом мире. Это был – девятнадцатый век? Или восемнадцатый? Если девятнадцатый, то самое начало. Посередине комнаты стоял большой круглый стол на звериных лапах, в углу еще один маленький столик, я вспомнила, как он называется, слово всплыло из неизвестных глубин – ломберный, и возле него – два чудесных резных кресла; по стенам были развешаны темные старинные портреты, гравюры, миниатюры в овальных рамках, пейзажи с замками и зелеными холмами, а на одной стене висела такая огромная картина, что ни в какую современную квартиру она бы просто не влезла – метра три высотой и совершенно чудесная: на ней были изображены античные руины, и водопад, и дикий виноград, и все это было такое летнее, сонное, дремлющее…

– Добрый вечер! – раздался за моей спиной тихий детский голосок.

Я обернулась, смущенная, будто меня застали за каким-то неприличным занятием, и увидела маленькую старушку, невероятно подходящую к этой комнате – сухонькая, элегантная, в темно-синем бархатном платье с пышным воротником из желтоватых кружев, с аккуратно уложенными седыми волосами, украшенными черепаховым гребнем; она сидела в глубоком кресле и приветливо улыбалась.

– Вы, наверное, приятельница Валентины?

– Да, простите, я ошиблась дверью…

– Это очень мило с вашей стороны. Ко мне так редко кто-нибудь заходит!

– Какая у вас чудесная комната!

– Спасибо, вы такая милая. Как вас зовут?

– Татьяна.

– И имя у вас хорошее. Сейчас редко называют детей простыми хорошими русскими именами. Или что-нибудь вычурное, иностранное, или если русское, то обязательно – из дворницкой… Впрочем, я, наверное, чересчур старомодна. Не хотите ли чаю?

– С удовольствием.

– Тогда поухаживайте за собой, да и за мной заодно. Чашки вон там, в буфете…

Я посмотрела в указанном направлении и ахнула: в горке стояли такие чашки, что я побоялась бы прикоснуться к ним, а не то что пить из них чай. Тончайшего фарфора, бирюзовые с золотом, расписанные нимфами и амурами, они были так хороши, что я сложила руки в восхищении и замерла, любуясь.

– Ну что же вы, несите их сюда!

– Неужели из такой красоты можно пить чай?

– А для чего же служит красота, как не для того, чтобы делать прекрасной нашу жизнь, такую невообразимо короткую? Тем более, я уверена, что вы будете с ними осторожны, поскольку вы увидели и поняли их красоту. Это Севр, лучший его период – семидесятые годы…

– Какого века? – спросила я, холодея и уже предчувствуя ответ.

– Ну не девятнадцатого же, милая! – возмущенно воскликнула старушка, – Восемнадцатого, конечно!

– Им больше двухсот лет?

– Разумеется. Что же тут такого удивительного? В этой комнате много старых вещей. Я, например. Шучу, шучу, мне немножко меньше. Достаньте четыре чашки, Танечка, у нас будут еще гости.

Я накрыла на маленьком столике в углу, там стоял электрический самовар, уже наполненный водой, заварной чайник и серебряная сахарница. Открылась дверь, вошел Цезарь, держа в зубах поводок, а за ним двигался маленький старичок, почти игрушечный. Замыкал шествие мужчина, открывавший мне дверь. Он держал в руках большое блюдо с пирожными.

– Здравствуйте, Мария Михайловна, дорогая! – обратился старичок к хозяйке комнаты. – Вы сегодня чудесно выглядите.

– Здравствуйте, здравствуйте. Познакомьтесь, Танечка, это мой старинный приятель.